Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана
Судостроение во многом было кустарным производством. Даже в XVIII веке корабли всё еще могли строить без чертежей (их заменял макет), а количество пушек рассчитывали исходя из ширины судна, измеренной шагами, то есть оно варьировалось в зависимости от длины ног главного инженера верфи. Иначе говоря, многое делали «на глазок».
Что же представляли собой парусные суда?
Главной частью корпуса является киль — продольная балка прямоугольного сечения, идущая от носа до кормы. Вдоль боковых сторон киля проходят длинные выемки, в которые вставляют первый ряд досок наружной обшивки. Для защиты от повреждений к килю снизу прикрепляли крепкую дубовую доску — фальшкиль. Носовая часть киля заканчивалась форштевнем — брусом призмообразной формы. Изнутри к нему крепилась сложная конструкция из толстых брусьев, образующая плавный переход от киля к корпусу. Спереди форштевня укрепляли водорез, в верхней части которого устанавливали носовое украшение. В задней части киля вертикально или с небольшим наклоном к корме устанавливали брус, называемый ахтерштевнем, а на него навешивали руль.
Руль поворачивался на петлях под воздействием рычага — румпеля, который, в свою очередь, приводился в движение еще одним перпендикулярным рычагом — им управлял рулевой. На больших судах матрос, стоявший у руля, находился внутри судна, под верхней палубой, и не мог видеть, куда идет корабль. Он выполнял указания помощника капитана, стоявшего на полуюте. Штурвал (рулевое колесо) вошел в употребление только в XVIII веке.
Для поперечного крепления корабельного набора служили балки-бимсы, на них настилали палубу. Закончив сборку корпуса, его обшивали дубовыми досками длиной 6–8 метров и шириной 10–25 сантиметров. Во времена Колумба обшивка судов производилась внакрой (кромка на кромку), а к концу XVI века доски стали накладывать встык (вгладь); швы конопатили и заливали смолой. В районе ватерлинии и под пушечными портами обычные доски обшивки чередовались с утолщенными. Палубный настил делали из сосновых или тиковых досок, крепившихся к бимсам при помощи металлических болтов, которые утапливали в дерево и закрывали сверху деревянными пробками. Для обшивки фальшборта использовали сравнительно тонкие доски, укрепленные на стойках. Внешнюю поверхность фальшборта принято было расписывать.
Внешние украшения придавали кораблю привлекательный вид издалека, зато вблизи он мог отпугнуть непривычного человека своим зловонием. Для защиты от гниения и морских червей всю подводную часть корпуса пропитывали вонючей смесью из дегтя и серы, а внутреннюю поверхность днища обрабатывали свинцовыми белилами, но в трюм все равно проникала вода. Ее откачивали каждое утро, однако остатки протухшей трюмной воды наполняли корабль смрадом. Надводную часть корпуса покрывали клеевой краской, в состав которой входили деготь, скипидар и воск (флибустьеры иногда вместо воска использовали известь). Краска для наружной обшивки, сделанная из растертого в порошок древесного угля, сажи, сала, серы и смолы, имела не менее отвратительный запах; поверх нее наносили покрытие из сосновой смолы или древесного дегтя, смешанного с шерстью животных. Таким же составом пропитывали все деревянные детали судна. Морякам оставалось утешаться песней: «Пахнет смола противно, друзья, но плыть без нее по волнам нельзя». Кстати сказать, такая обработка корпуса увеличивала не только его герметичность, но и скорость.
С запахом смолы и дегтя сливался «аромат» гниющих в трюме овощей. Кроме того, чтобы иметь минимальный запас свежего мяса на корабле, моряки нередко держали в трюме живность — свиней, коз, овец и птицу, — с трудом переносившую тяготы путешествия, исход которого был для нее предрешен.
Зерно и мука, хранившиеся в трюме, привлекали крыс, которые становились настоящей угрозой для моряков: они не только уничтожали запасы, но и грызли деревянные борта, паруса и канаты, а осмелев от жажды (запасы пресной воды на корабле всегда были сильно ограниченны), могли наброситься на людей. На одном из испанских галеонов за время пути из Нового Света в Европу было уничтожено более четырех тысяч крыс. Впрочем, если во время длительного плавания на корабле начинался голод, крысы превращались в продукт питания; так, у команды Магеллана, отправившейся в тихоокеанскую одиссею, дохлая крыса ценилась на вес золота.
Носовую часть верхней палубы — спереди от фок-мачты, — доходившую до форштевня, называли баком. Баковая надстройка служила для защиты верхней палубы от заливания встречной волной. В помещении на баке, называвшемся форпик, где постоянно царила сырость и сильнее всего ощущалась качка, размещать грузы считалось нецелесообразным, поэтому его отвели под кубрик для расквартирования матросов. Треугольная клетка-кубрик была душной, сырой и тесной, к тому же кишела клопами, тараканами, блохами и крысами, поэтому, если позволяла погода, матросы («парни с бака») предпочитали этой затхлой пещере открытую палубу. И в форпике, и на палубе спать укладывались на голых досках или на ящиках и бочках, укрываясь собственной одеждой или обрывками старых парусов. Располагаясь спать на нарах, матросы должны были лежать на одном боку, прижавшись друг к другу. Через определенное время дежурный давал команду перевернуться на другой бок.
Добравшись до берегов Америки, европейцы позаимствовали у индейцев идею гамака и начали устраивать подвесные койки.[15] Впрочем, удобство этого нововведения было относительным. Постоянная болтанка на таких качелях доводила до морской болезни даже старых, закаленных «морских волков». При одновременном подвешивании в тесном помещении гамаков многочисленной команды болтанка прекращалась; зато, чтобы забраться в свой гамак, нужно было со змеиной гибкостью протиснуться между соседями.
Свои пожитки (если таковые имелись) матросы складывали в мешки, завязанные узлом, или в морские сундуки, служившие также для сидения. Чтобы придать сундукам большую устойчивость во время качки, их нижнюю часть делали шире верхней, а в днище вставляли крючки — для фиксации. Хорошие морские сундуки делались на шпунтах (то есть выступ одной доски входил в углубление другой) и были водонепроницаемыми.
Камбуз (от голландского kombuis — «кухня») на судне первоначально не был предусмотрен, поскольку парусники не уходили в море надолго и для приема пищи либо приставали к берегу, либо использовали «сухой паек». Кухни не было даже на кораблях Колумба! Но с началом дальних путешествий в носовой части судна стали сооружать открытый очаг с кирпичным полом, посыпанным песком, чтобы можно было готовить горячую пищу В гигантском котле варилось одно-единственное блюдо. Камбуз был тесным, жарким и зловонным помещением, занятым, помимо плиты, грубо сколоченными кухонными столами, колодами для рубки дров и разделки мяса, бочками, баками, котлами, горшками, поленницами дров, мешками и т. п. Там едва можно было повернуться.
Надстройка на корме судна называлась ютом. Со временем она стала многоярусной, подразделялась на несколько кают для «руководящего состава» (шкипера, штурмана, боцмана, лекаря), размещенных вдоль бортов, и большой салон у кормовой стенки — «апартаменты» капитана. Каюты были разделены простыми деревянными переборками, но салон могли изысканно обставить и украсить. Своими окнами он выходил на галереи, устроенные в задней части надстройки, нависающей над кормой.
В окна вставляли решетки с мелкими стеклами, рамы декорировали резными колоннами и арками. С конца XV века салон стали обшивать изнутри хорошо подогнанными досками, появилась в нем и мебель — скамьи под окнами, сундуки и резные шкафчики. «Гости с юта» пользовались особой привилегией — имели свои постели.
Всё ненужное или пришедшее в негодность сбрасывали за борт. Тот же принцип применялся для отправления естественных потребностей. Чтобы справить нужду, матрос усаживался на релингах (ограждении палубы), крепко держась за ванты (снасти, которыми мачты крепились к бортам). Случалось, люди срывались при этом за борт, поэтому испанцы в эпоху Великих географических открытий стали использовать на своих кораблях специальный стульчак (доску с одним или несколькими отверстиями), подвешенный над релингами. Пользование им требовало навыков воздушного гимнаста, к тому же заниматься столь интимным делом у всех на виду было малоприятно. В конце концов на кораблях обустроили отхожие места: «ретирада» (от французского se retirer — удалиться) для матросов находилась в носовой части корабля, под бушпритом, и поэтому называлась гальюном, по наименованию выступа, на который крепится носовая фигура. «Очко» было устроено прямо над морем, и в шторм пользоваться им было проблематично. Для командного состава отхожее место оборудовали на корме.
