Роберт - Белая богиня
Они начинаются со слов "вожди падают" и кончаются словами "кровь поднялась так, что не стало видно ног". Принадлежат они к "Битве деревьев" или нет, неизвестно.
Остальное в этой мешанине я оставляю для разбора кому-нибудь другому. Помимо монологов Блодайвет, Хи Гадарна и Аполлона здесь есть еще сатира на монахов-теологов, которые садятся в кружок с мрачным видом и с удовольствием предсказывают неизбежность Судного дня (строки 62–66), тьму-тьмущую, трясущиеся горы, очищающий огонь (строки 131–134), сотни проклятых человеческих душ (строки 39–40), а также размышляют о нелепых проблемах:
Коли на острие ножа (строки 204, 205)
Ангелов миллионы,
То сколько же миров на двух (строки 167, 176)
Копьях притупленных!
Здесь Гвион хвастается собственными познаниями:
Я прозорливец и моей (строки 201, 200)
Сутаны нет багряней.
Все знают о девятистах (строка 184)
Мне ведомых преданьях.
Как утверждает поэт двенадцатого столетия Кинтелв, самым почитаемым цветом одежды был красный, и Гвион противопоставляет его унылому цвету монашеских одеяний. Из девяти сотен легенд он упоминает только две, и обе они включены в "Красную книгу Хергеста": это "Охота на Турха Труита" (строка 189) и "Сон Максена Вледига" (строки 162–163).
Строки от 206 до 211 принадлежат, по-видимому, "Can у Meirch" ("Песня о лошадях") — еще одной поэме Гвиона, в которой он рассказывает о соревновании между лошадьми Элфина и Майлгвина, лишь упоминаемом в "Сказании".
Еще один интересный кусок можно восстановить из строк 29–32, 36–37, 234–237:
Безразличные барды делают вид,
Будто они чудовище
С сотней голов,
Пятнистая с капюшоном змея.
Жаба, на лапах которой
Сто когтей,
Золотом в золоте
Стал я богаче;
Удовольствие мне доставляет
Тяжелый труд золотых дел мастера.
Поскольку Гвион отождествляет себя с этими бардами, я думаю, он написал "безразличные" с иронией. Стоголовая змея, сторожащая сокровища в саду гесперид, и жаба со ста когтями и великолепным украшением на голове (упоминаемая Старшим Герцогом Шекспира) принадлежат старинным мистериям с опьянением с помощью поганок, знатоком которых был Гвион. Европейские мистерии гораздо менее исследованы, чем мексиканские, а мистер и миссис Гордон Вассон и профессор Хайм пишут, что бог-поганка доколумбовых времен Тлалок, имеющий облик жабы в головном уборе в виде змеи, не одну тысячу лет возглавлял всеобщую трапезу, когда ели psilocybe — внушающие галлюцинации поганки. На таком пиру можно было зреть видения дивной красоты. Европейский двойник Тлалока — Дионис — слишком во многом схож с ним, чтобы это было похоже на случайность. Наверное, они — два варианта одного бога, хотя до сих пор не установлено, когда начались контакты Старого и Нового Света.
В своем предисловии к исправленному изданию "Мифов древней Греции" я делаю предположение, что тайный культ дионисийского гриба был заимствован ахейцами у пеласгов из Аргоса. Кентавры, сатиры и менады Диониса, по— видимому, во время некоего обряда ели пятнистую поганку, называемую "летающей головой" (amanita muscaria), которая придавала им невероятную физическую силу и сексуальную мощь, внушала видения и наделяла даром пророчества. Участники элевсиний и праздников орфиков, а также других мистерий, наверное, знали еще panaeolus рарi lionaceus, маленький гриб (до сих пор используемый португальскими ведьмами), действие которого схоже с действием мескалина. В строках 234–237 Гвион говорит о том, что один камешек может под влиянием "жабы" или "змеи" стать целой сокровищницей. Его утверждение, что он столь же просвещен, как Мат, и знает мириады тайн, возможно, также связано с культом жабы-змеи. Как бы то ни было, psilocybe внушает космическое озарение, и я лично могу это подтвердить.
"Свет, чье имя Слава", возможно, имеет отношение к подобному видению, а не к солнцу.
"Книга Талиесина" содержит несколько перепутанных поэм, ждущих своего исследователя. Задача эта интересная, но пока придется подождать того, кто правильно расставит строки и переведет их. Работа, которую я предлагаю, ни в коей мере не может считаться окончательно завершенной.
Cad Goddeu
(Битва деревьев)
На буках побеги
Воспрянули вновь:
Проходит пора
Увяданья дубов.
Дубы еще дремлют
В сетях волхвованья,
Но зелены буки —
Живут упованья.
Как папоротник
Благородный украл я,
Так в знаниях с Матом
Соперничать стал я.
Мне девять дано
Несравненных умений;
Я плод девяти
Всем известных растений:
То слива, черника,
Тутовник, малина,
Две вищни и груша
Айва и рябина.
Я в Кайр Вевинете
Сижу на престоле —
Там мощны деревья
И травы на поле.
Но жизни они
Разлюбили услады;
Вид букв алфавита
Принять они рады.
И путник, и воин
Глядят изумленно:
Вновь распри пошли,
Как во дни Гвидиона.
Одно в подъязычье
Бушует сраженье,
Второе в мозгу
Обретает рожденье.
Дерется ольха
На переднем краю,
Но ива с рябиною
Медлят в строю.
Вот падуб зеленый
Свирепствует в брани,
Пронзая шипами
Врагов своих длани.
Две тверди
Под натиском дуба звенят;
"Всесильный привратник", —
О нем говорят.
Утесник с плющом
Красовался на вые.
Орешник судьей был
Во дни колдовские.
Пихте дикарской
Злой ясень сродни;
Стоят непреклонно,
Бьют в сердце они.
Береза в сраженье
Не столь поспешала —
Не трусость — достоинство
Гордой мешало.
Спасителем вереск
Плывет по полям.
Высоким урон
Нанесен тополям.
С размаху в стволы их
Оружье вогнали,
И прямо на поле
От ран они пали.
Вот вышла лоза,
Ей доспехи нес вяз.
"О, сильные мира!" —
Взопил я, дивясь.
И терн черноплодный
Воитель был смелый,
И брат его сводный
Боярышник белый.
Тростник длинноногий,
Ракитник с семьей
И дрок, что не любит
Узды над собой.
И тис бесшабашный,
По пояс в огне,
Прощальное слово
Шептал бузине.
А яблоня —
Та, что из Gorchan Майлдерва
У края скалы,
Улыбалась надменно.
Лишь жимолость,
Что незнакома с войной,
В укрытье таилась
С придворной сосной.
А я, хоть летами
И не был велик,
Сражался в той битве
На Готай Бриг
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Пес, Косуля и Чибис
Самый полный список первоначальной версии "Битвы деревьев", хотя и без упоминания Чибиса, опубликован в "Myvyrian Archaiology". Это великолепный образец мифографического сочинения, отражающего, по-видимому, самое главное религиозное событие в дохристианской Англии:
