Григорий Фрумкин - Сценарное мастерство
Но хотел бы еще раз предостеречь вас от свойственного многим сценаристам заблуждения. Не следует думать, что все описанное вами в сценарии будет увидено режиссером, которому сценарий предназначен, так же, как это виделось вам... Все мы очень разные люди, и поэтому образ, который сложился в вашем воображении, может по-иному представляться другому человеку. Замечательный писатель, сценарист, литературовед и знаток кино Ю.Н. Тынянов в статье о книжных иллюстрациях писал:
«Конкретность произведения словесного искусства не
соответствует его конкретности в плане живописи...
Самый конкретный — до иллюзий — писатель, Гоголь,
менее всего поддается переводу на живопись»'.
1 Тынянов, Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино /Ю.Н. Тынянов. М. : Наука, 1977. С. 311.
Со многими положениями этой сложной и умной статьи, наверное, можно спорить, но одно она доказывает определенно: разные люди совершенно по-разному воспринимают образы, созданные писателем. Особенно великим писателем...
Тогда возникает вопрос: а стоит ли писать хорошо? Может быть, достаточно кое-как наметить сюжет, обозначить приблизительно место и время действия, назвать имена героев и их должности — и пусть режиссер разбирается. В процессе съемки все разъяснится!.. Что можно на это сказать?.. В жизни бывает и так тоже. Но позвольте еще раз процитировать классика. В работе «Что такое искусство» Л.Н. Толстой писал:
«Признак, выделяющий настоящее искусство от поддельного, есть один несомненный — заразительность искусства (выделено мной.— Г.Ф.). Если человек без всякой деятельности со своей стороны и без всякого изменения своего положения, прочтя, услыхав, увидав произведение другого человека, испытывает состояние души, которое соединяет его с этим человеком и другими, так же, как и он, воспринимающими предмет искусства людьми, то предмет, вызвавший такое состояние, есть предмет искусства»'.
Заразительность — вот в чем «зерно» цели, которую вы поставили перед собой, усаживаясь за письменный стол (об этом же, в сущности, говорил и К.Г. Паустовский) .
...Вы должны написать такой сценарий, чтобы первый ваш читатель — режиссер — захотел его воплотить на экране во что бы то ни стало! Обязательно, и только этот сценарий, и никакой другой! И себе самому он задает ту же задачку: создать такой фильм или передачу, чтобы зрители непременно захотели посмотреть!.. Хорошие писатели потому и были хорошими писателями, что умели писать «заразительно». Вот уже много веков некоторые из них «заражают» нас интересом к своим творениям. А кто такой сцена
1 Толстой, Л.Н. Собр. соч.: в 22 т. / Л.Н. Толстой. — М.: Художественная литература, 1983. —Т. 15. — С. 164.
рист? Тоже писатель. Только его произведение — всего лишь полпути к тому произведению, которое мы должны увидеть на экране.
Но, надеюсь, еще будут написаны сценарии интересные сами по себе, независимо от того, будут по ним что-то снимать или нет...
ДОМ, О КОТОРОМ ЖИВЕТ СЦЕНАРИСТ
СЮЖЕТ И ФАБУЛА
От многих режиссеров кино и телевидения мне приходилось слышать:
— Кино вообще должно рассказывать истории!
Мысль очень точная (хотя, может быть, и не новая). В фильмах, передачах рассказываются истории. Но прежде чем передача или телефильм выйдут в эфир, та или иная история должна быть записана в виде сценария.
У всякой истории есть свой сюжет, своя фабула — как у любого произведения литературы. Мы уже условились, что сценарий — это литературное произведение, правда, со специфическими особенностями. Следовательно, все критерии, применимые к записанным «историям», к литературным произведениям, применимы и к сценарию — к публицистическому, документальному и т. п. в той же степени, как и к художественному, игровому. Кстати, для нашего времени характерен жанр художественно-публицистических, художественно-документальных фильмов и передач. .
Что же такое сюжет? И — фабула'?
Иногда понятия «тема» и «сюжет» путают. Вспомним, что тема — это предмет повествования, а французское слово сюжет и означало предмет. А главное, тема раскрывается именно в сюжете (в фабуле). На вопрос, что такое сюжет, по-разному отвечают многие писатели и литературоведы, исходя из оценки литературных произведений (и вообще, произведений искусства) с позиций морально-этических, идеологических, философских и т. п. Это все правильно, но, думается, начинающему писателю, сценаристу на первых порах будет достаточно более приземленных и доступных в практике определений.
Будем считать, что сюжетом называется та временная, хронологическая последовательность событий, явлений, поступков персонажей, о которых рассказывается в сценарии (в литературном произведении).
Фабула же — это те же события, явления и поступки, но изложенные в произвольной последовательности, избранной автором.
Должен заметить, что нередко встречается противоположное толкование понятий «сюжет» и «фабула»: фабула — это цепь событий в произведении в их временной последовательности, а сюжет— в произвольной, авторской. В сущности, не имеет значения в данном случае, какой смысл придавать тому или другому термину. Важно просто знать, что кроме хронологической последовательности событий в произведении может существовать по воле автора и иная... Я же — не скрою, для собственного удобства! — толкую эти термины так, как меня когда-то учили в моем вузе.
Чтобы было понятным различие между сюжетом и фабулой, сошлюсь на произведения классиков. К примеру, «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова.
Вот как выглядит сюжет (в очень упрощенном виде, конечно) этого произведения, состоящего из отдельных повестей:
Сначала — «Тамань». Молодой офицер едет на Кавказ в действующую армию. Затем он служит в крепости под началом штабс-капитана Максима Максимовича и похищает горскую княжну— «Бэла». Потом он живет «две недели в казачьей станице на левом фланге», где чуть не погибает от руки пьяного казака, — «Фаталист». Затем он приезжает в Пятигорск на воды. Там он встречается с княжной Мери и происходит его дуэль с Грушницким. Через некоторое время Печорин оставляет службу и уезжает в Персию, по дороге встречается с Максимом Максимовичем— «Максим Максимович». На обратном пути из Персии Печорин умирает, и «рассказчик» решает опубликовать его дневник.
А вот как «выстроил» свой роман Лермонтов (фабула):
«Бэла» — «Максим Максимович» — «Тамань» — «Княжна Мери» — «Фаталист». Причем «Бэла», «Максим Максимович» и «Тамань» — это первая часть романа, хотя повести «Бэла», «Максим Максимович» и предисловия к ним написаны от имени рассказчика, а «Тамань», так же как и вся вторая часть («Княжна Мери» и «Фаталист»), — это уже дневник Печорина.
Почему М.Ю. Лермонтов именно так расположил повести, из которых состоит роман, — это тайна, которую до конца знал только он сам. А мы уже не представляем себе другой композиции «Героя нашего времени» и знаем, что даже двух строчек нельзя переставить в этом произведении, чтобы ничего не потерять в глубине и выразительности.
Повторяю, я пересказал сюжет и фабулу «Героя нашего времени» в очень упрощенном виде. Каждая из повестей, входящих в роман, имеет свой сюжет и фабулу. Сюжет и фабула иногда могут совпадать (например, в повести «Тамань»).
Другой пример — «Мертвые души» Гоголя.
Начинается повествование с того, что Павел Иванович Чичиков приезжает в губернский город N, знакомится с местными чиновниками, после чего начинает объезжать помещиков (Манилова, Собакевича, Плюшкина, Коробочку, Ноздрева). Разражается скандал, и Чичиков уезжает на своей «птице-тройке» с кучером Селифаном и лакеем Петрушкой. Это фабула. А сюжет этого произведения начинается вовсе не с приезда Чичикова в город, а с того, что в одной небогатой дворянской семье рождается мальчик, который, выросши, становится чиновником — прохиндеем и жуликом. Он чуть не попадает под суд, но счастливо избежав неприятностей и узнав, что можно закладывать в опекунский совет крепостных крестьян и получать за это деньги, отправляется скупать еще числящиеся в «ревизских сказках» (списках принадлежащих помещикам крепостных крестьян) мертвые крестьянские души. Во время одной из таких поездок он и прибывает в тот самый губернский город.
Но Н.В. Гоголь помещает начало биографии Чичикова в самый конец 1-го тома книги, в 11-ю главу, в ту самую, которая заканчивается знаменитым описанием «птицы-тройки». Казалось бы, Николай Васильевич мог последовательно рассказать историю Чичикова. Но тогда бы с первых страниц поэмы исчезла загадка Чичикова, читать «Мертвые души» было бы менее интересно, а кроме того, нужда в объяснении, кто же такой Чичиков, откуда он появился в современной Гоголю жизни, возникает только в тот момент, когда Чичиков вынужден спасаться бегством.
