Ростислав Кинжалов - Женщина и власть в Месоамерике. Донья Марина
Ростислав Кинжалов - Женщина и власть в Месоамерике. Донья Марина краткое содержание
Ростислав Кинжалов
Женщина и власть в Месоамерике. Донья Марина
***
Месоамерикой в исторической литературе принято называть регион, расположенный в южной части Североамериканского континента. Северная граница пролегает по извилистой линии, идущей по территории Мексики от р. Синалоа на Тихоокеанском побережье до р. Пануко, впадающей в Мексиканский залив. Южная граница Месоамерики проходит так, что включает в данный регион Гватемалу, Белиз, части Гондураса и Сальвадора; она начинается с устья р. Мотагуа и заканчивается полуостровом Никойя в Коста-Рике. Особенность этого региона состоит в том, что здесь находится колыбель и место развития наиболее высокоорганизованных культур; некоторые из них достигли уровня цивилизаций Древнего Востока. Ряд некоторых черт культуры Месоамерики, однако, является индивидуальным и присущим только ей.
Эта обширная область была занята в древности и до испанского завоевания в XVI в. различными по языку и антропологическим данным этническими группами. Каждая из них в какой-то момент достигает большей культурной целостности, придавая культуре той зоны, в которой она располагалась, отличительный, ведущий характер (в определенную эпоху). Поэтому в Месоамерике можно различить по крайней мере шесть культурно-исторических зон: Центральное Мексиканское плоскогорье, Оахака, побережье Мексиканского залива (или так называемый район Гольфо), зона майя, Запад и Север. В них существовали одновременно или сменяя друг друга различные социальные общности, неодинаковые и по своей природе.
Совсем еще недавно в научной литературе господствовало мнение, что в Месоамерике женщины не играли никакой политической роли в обществе. Это, казалось бы, подтверждалось и фактами истории обществ Древнего Востока: женщины-правительницы были там единичны[1].
Известный английский писатель Олдос Хаксли, основываясь на анализе изобразительного искусства майя, утверждал, что древние майя были вообще асексуальны – у них нет ни одного женского изображения. Он просто ошибался. Новые данные позволили изменить эти прежние представления. Не говоря уже о мифологических сказаниях, где богини занимают должное место, проявились женские персонажи и в памятниках изобразительного искусства. После расшифровки иероглифической письменности майя выяснилось, что женские фигуры наличествуют в сценах, изображенных на рельефах, но они просто трудно отличимы от мужских[2]. Из подписей мы узнаем о царицах древнемайяских государств; благодаря им заключаются династические браки, они являются регентшами при малолетних сыновьях. Есть и следы борьбы между двумя полами: археологи нашли в Лагартеро ритуально-разломанные и захороненные статуэтки знатных женщин.
Чтобы лучше представить себе трудности истолкования памятников монументальной скульптуры майя, остановимся только на одном из них. В Паленке, на стене одной из комнат Большого дворца, имеется рельеф с изображением какой-то торжественной церемонии (так называемый Барельеф рабов). В центре композиции на сиденье в виде двух скорченных связанных фигур восседает правитель – немолодой мужчина. На нем ручные и ножные браслеты, набедренная повязка и щитки-наколенники. В волосах его – кецалевые перья и банты из лент, на лбу – диадема из крупных бусин. С шеи на грудь ниспадает сложное нефритовое украшение обычного для правящих лиц майя типа. Левая рука его уперта в колено, правая согнута в локте и помещена на груди; пальцы ее загнуты вниз. Голова правителя повернута влево: он внимательно смотрит на другого участника церемонии.
Этот персонаж – молодой человек – расположился на сиденье в виде скорченного человека с маской чудовища на лице. Волосы юноши, перевязанные лентой, украшает помещенный надо лбом цветок водяной лилии. В руках его, протянутых к центральной фигуре, этот персонаж держит высокий головной убор в виде митры, сплошь покрытой рядами крупных нефритовых пластин; на передней части его – объемное изображение одного из божеств майя, условно называемого исследователями «бог-джестер». Этот головной убор (аналог европейской короны) венчает пучок из длинных перьев кецаля.
Справа, также на сиденье в виде скорченного фантастического существа (получеловек-полуолень), сидит полная пожилая женщина[3] в длинном платье, украшенном по краям вышивкой. Волосы ее ниспадают на плечи; в них также вплетен цветок водяной лилии, помещенный на лбу. В вытянутых перед собой руках она держит большой знак щита, обтянутого человеческой кожей. На этом знаке находится персонифицированная фигура жертвенного кремня.
Выражение лиц у всех трех персонажей спокойное и торжественное. Над их головами расположена большая надпись из 39 иероглифических блоков. Содержание, к сожалению, толкуется различными исследователями по-разному. Общий смысл, однако, ясен: речь идет о передаче власти от одного мужчины к другому, а женщина обеспечивает обрядовую сакральную часть – кровавое жертвоприношение венчаемого на царство. По наиболее вероятному толкованию, фигура слева изображает покойного отца, а центральная фигура – нового правителя, сына предыдущего и женщины-матери.
Этот сюжет передачи власти встречается еще в нескольких рельефах Паленке, и на них обязательно присутствует женщина-мать или жена. Следовательно, роль женщины в политической жизни майяского общества (во всяком случае в верхних, знатных слоях) была, безусловно, очень значительной, если не определяющей.
Такое явление характерно не только для Паленке. Династическая история Тикаля пестрит политическими браками с представительницами царских домов Йашчилана, Пьедрас Неграс, Дос Пилас, Наранхо и Пусильха[4]. Женщины (жены и дочери правителей) были непременными участницами в различных ритуалах, об этом свидетельствуют рельефы из Йашчилана.
Роспись на сосуде, найденном в Алтар де Сакрифисьос, показывает, какими сложными обрядами сопровождались похороны знатной майяской дамы.
Мы не имеем аналогичных фактов в послекласси-ческом периоде истории древних майя. Это обстоятельство может объясняться переходом к более милитаризированному состоянию данного общества, но, с другой стороны, и простым невниманием исследователей к этому вопросу. Драматическая история брака царевны Иш Цив Нен, кажется, намекает на последнее.
В Южной Мексике браки правителей издавна отмечались сперва памятными стелами, а позднее специальными разделами в исторических рукописях миште-ков, причем знатное происхождение супруги подчеркивалось обязательным образом. На то же, кажется, намекает и известный рельеф на стеле в Тресс Сапотес (не столь важно, какая там сцена: культовая или историческая).
В центральной части Мексики мы не находим таких явственных доказательств важной роли женщин в обществе, как в памятниках южной Месоамерики. Может быть, стоит только упомянуть о полноправном участии женщин на религиозном празднике, изображенном на фреске «Храма земледелия» в Теотиуакане[5].
В тольтекском, а затем и ацтекском обществе, где мужское, воинское начало получило главенствующую роль, казалось бы, женщина должна была занимать весьма подчиненное положение. Но при внимательном изучении материалов картина несколько изменяется. Не говоря уже о полулегендарных толь-текских царицах Иланкуэитль, Шиукенцин (Ишт-лилшочитль, II, р. 29) и других, можно с уверенностью утверждать, что у ацтеков при выборах верховного правителя учитывалась наследственность не только по мужской, но и по женской линии, а также происхождение супруги претендента. В «Анналах из Куау-титлана» (§ 138) прямо говорится, что «жены и матери мексиканских королей брались из Кулуакана», т.е. учитывалось происхождение жен от древних родов тольтекских правителей. Но и это было не все. Можно заметить, как требования эти постепенно возрастают. Если до Ицкоатля (происхождение которого вызывает в этом плане определенные сомнения[6]) такие условия были только желательны, то затем они становятся обязательными. Более того, требования все время усложняются.
Исследователи довольно единодушны в оценке правил, регулировавших восшествие на престол ацтекского правителя после Ицкоатля. Избирался или брат или сын покойного. Ученые не обращали, однако, внимания на одно обстоятельство: кандидат или был уже женат на дочери правителя, или (что особенно показательно) женился после смерти своего предшественника на его вдове (бывшей, в свою очередь, дочерью какого-то предшествующего правителя). Что это не случайность, можно доказать по той неуклонности, с которой соблюдалось такое правило или обычай. Начнем рассмотрение с последнего ацтекского правителя Куаутемока. Он был женат на дочери Мотекусомы II – Текуичпо, но после своего избрания вступает в брак и с женой Куитлауака – своего предшественника и дяди. Трудно предположить, что в разгар борьбы с испанцами Куаутемока обуревали сугубо личные мотивы; очевидно, этот брак был необходим в силу каких-то иных причин. Вернее всего предположить, конечно, получение таким образом легитимного правления. Но вдова Куитлауака была, в свою очередь, одной из жен Мотекусомы II. Следовательно, можно предположить, что у ацтеков вырабатывалась система наследования престола, аналогичная древнеегипетской или инкской: право на власть дается супругу женщины, по линии которой это право и наследуется[7].
