Михаил Шавшин - Петербург. К вопросу влияния на творчество братьев Стругацких
Обзор книги Михаил Шавшин - Петербург. К вопросу влияния на творчество братьев Стругацких
Михаил Шавшин
Петербург. К вопросу влияния на творчество братьев Стругацких
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид…
Увертюра
Петербург — город необычайный. Феерический и завораживающий. Он насквозь пропитан духом истории. Он сам — овеществленная история. Возведенный волею Петра триста лет назад в краю гиблых северных болот, он вобрал в себя многие достижения мировой культуры, от египетских сфинксов до современного модерна. Он и создавался, как средоточие всего лучшего, что только существовало в прошлом многих народов, как духовная столица древней страны. Первая и последняя столица Российской империи. Её великолепная тиара.
В Петербурге есть нечто такое, чего нет ни в одном другом городе. Он чарует и притягивает, он — не для унылого существования, он — место рождения грез и фантазий. Он многолик. Он каждым человеком воспринимается по-своему. Он отражается во множестве душ и преломляется в них. Это — блистательный Петербург Пушкина и призрачный Петербург Блока, это — мистический Петербург Белого и загадочный Петербург Гоголя, это — трагически мрачный Петербург Достоевского и потрясающе-необычный Петербург поэтов Серебряного века.
Но есть еще и фантастический, а вместе с тем и совершенно реальный город, инициатор и порождение творчества братьев Стругацких. Он двуедин, как Янус, и как Янус же являет собой таинство границы — зыбкого рубежа между прошлым, настоящим и будущим. Если бы не он, вероятно, и произведения Стругацких выглядели бы совершенно иными. Явлениями в мире литературы — да, но иными. Потому что влияние окружающей среды на сознание человека — это уже аксиома, не требующая доказательств. Обитание внутри пещеры неизбежно порождает горизонтальное мышление, ограниченное давящим каменным сводом, а созерцание музыки архитектуры и великолепных творений разума и рук человеческих, устремленных ввысь, пребывание в ауре города, задуманного как духовная столица мира, пробуждает вертикаль — абсолютно иные мысли, идеи и мотивы.
И хотя Борис Натанович Стругацкий сказал, что не разделяет мнение автора, выразился он все же вполне определенно: «Я к нему <Петербургу — Ш.М.> отношусь как к месту, где я родился и прожил значительную, большую часть своей жизни. Малая родина — вот что такое для меня Петербург…
…Сорок лет назад, да, наверное, я мог бы уехать. Почему бы и нет? Теоретически. Но не из Петербурга. Всё-таки я люблю этот город, мне трудно его сравнивать с другими в этом смысле. Я просто не знаю, что было бы, если бы я был жителем другого города. Я просто этого не знаю. Но из Петербурга уехать мне не хотелось никогда. Это я вам гарантирую».
Автор родился не в Северной столице, и даже достаточно далеко от нее, но тоже прожил здесь большую часть своей жизни. И у него есть свое мнение на этот счет. Каковое он и попытается доказать ниже.
1. Зигзаги судьбы
Судьба распорядилась так, что родители будущих мэтров отечественной, а положа руку на сердце, и мировой фантастики, встретившись в начале двадцатых годов прошлого века в Черниговской губернии, к исходу тех же двадцатых оказались на севере России, в городе белых ночей — Ленинграде.
БН: «Когда отец с матерью встретились и полюбили друг друга, отец еще был военным. Он был комиссаром и служил пока в армии, но он очень быстро демобилизовался, и его направили в Грузию. Он там работал главным редактором газеты „Трудовой Аджаристан“. В Батуме. А после этого его направили в Ленинград. В каком же это году было?.. В двадцать пятом родился Аркадий. Они в Батуме жили довольно долго. Вот я, к сожалению, не помню, в каком же году его направили в Ленинград. Году в тридцатом, наверное. Его направили в Ленинград по партийной линии. Он здесь работал в Главлите. Был довольно крупным цензурным чиновником»[1].
Не успел подрастающий Аркадий пойти в школу, как родился Борис. 15 апреля 1933 года. В отличие от Аркадия, появившегося на свет 28 августа 1925 года под знаком Девы (стихия — земля, качества — реальность, логика, ясность), Борис — Овен (стихия — огонь, качества — обостренная любовь к справедливости, импульсивность, незаурядные сила воли и энергия).
Рассмотрим подробнее врожденный потенциал будущих соавторов.
1925 — год Буйвола. Уравновешенный, точный, методичный Буйвол под внешними признаками скрывает ум, оригинальность, интеллект. Характер — созерцательный. Рожденный в этот год под знаком Девы — неполноценный Буйвол. Хотя вроде бы все качества Буйвола и Девы неплохо совмещаются.
1933 — год Петуха. В откровении Петух — золото. Он говорит то, что думает. Абсолютный консерватор. Щедро раздает советы. Отважен и храбр. Великий труженик. Он всегда хочет сделать больше, чем может. Овен, появившийся на свет этот год — бойцовый Петух, а это значит, что качества личности усиливаются.
Интересно и то, что у Буйвола и Девы, у Петуха и Овна весьма схожие характеристики, поэтому их природные данные как бы удваиваются. Но и это еще не всё. Общий день рождения писателя «братья Стругацкие», вычисленный соавторами из простого любопытства, — 21 июня 1929 года, день летнего солнцестояния. Уже занимательно. Кроме того — это год Змеи, знак Близнецы (стихия — воздух, качества — ум, любопытство, разносторонние интересы). Змея на Востоке — символ Мудрости (именно так — мудрости с большой буквы). Она умна в превосходной степени, однако могла бы обходиться и без этого, так как у нее изумительная интуиция. Она больше доверяет своим впечатлениям, ощущениям и симпатиям, чем фактам или суждениям и советам других. Решения принимает быстро, дело всегда доводит до конца. Как видим, при слиянии в творчестве двух разных людей, правда, что немаловажно, родных братьев, получается третья, совершенно замечательная личность. И личность эта возникла и стала развиваться в исключительно располагающих к достижению успеха условиях Града Петрова.
С малых лет Борис попадает под благотворное влияние старшего брата.
БН: «Я думаю, он был в классе восьмом-девятом, когда первые опыты появились <В том числе „Находка майора Ковалева“ — Ш. М.>. Он всё это мне сначала рассказывал устно, насколько я помню… в отрывках… Он очень любил мне рассказывать истории разные. Он и его друг Игорь Ашмарин, сейчас очень крупный медик, генерал Чума, как его Аркаша называл. Эти два дружка, они собирались вместе, брали меня, вернее, разрешали мне присутствовать во время своих бесед, фантазий, разговоров, выдумок. Они тогда сочиняли всевозможные истории, некоторые из них потом Аркадий Натанович переносил на бумагу».
Вот так бы и продолжалось — всё «придумчивее» и увлекательней, но началась война. И страшная блокада Ленинграда. Осенью 1941 года Аркадию едва стукнуло шестнадцать, а Борису было всего лишь восемь с хвостиком лет. И впереди проступала из ледяного тумана первая лютая блокадная зима. Отец и Аркадий, оказавшиеся к середине января 1942 года на грани смерти от дистрофии, вынуждены были эвакуироваться (но главу семьи это не спасло, он погиб в дороге), а мама и Борис остались в осажденном городе. Позже Александра Ивановна Стругацкая напишет: «Когда я вернулась с работы, их уже не было. Один Боренька сидел в темноте в страхе и в голоде…»
БН: «Мне кажется, я запомнил минуту расставания: большой отец, в гимнастерке и с черной бородой, за спиной его, смутной тенью, Аркадий, и последние слова: „Передай маме, что ждать мы не могли…“ Или что-то в этом роде. <…> Они уехали 28 января 1942 года, оставив нам свои продовольственные карточки на февраль (400 граммов хлеба, 150 „граммов жиров“ да 200 „граммов сахара и кондитерских изделий“). Эти граммы, без всякого сомнения, спасли нам с мамой жизнь, потому что февраль 1942-го был самым страшным, самым смертоносным месяцем блокады».
А еще через год Александра Ивановна с Борисом перебрались из Ленинграда в Ташлу Оренбургской области, к уцелевшему в лихолетье Аркадию. Правда, встреча случилась недолгой. Впереди Аркадия ждала армия, а Бориса и их маму — долгая дорога домой, в Ленинград.
Это время оставило саднящие ожоги в юных душах. Они проявятся потом, десятилетия спустя, в зрелом возрасте. Лягут строками на бумагу. У Аркадия Натановича — в «Дьяволе среди людей», у Бориса Натановича — в «Поиске предназначения». Память о войне Кима Волошина — это часть судьбы А. Стругацкого, а «счастливый мальчик» — маленький Борис в замерзшем и голодном городе на Неве.
БН: «На восемьдесят процентов — это то, что я пережил лично, а на двадцать процентов — это то, что я слышал от родных, от знакомых, от приятелей своих. Там <в „Поиске предназначения“ — Ш.М.> очень мало выдумано. Всё, что там написано насчет блокады — это всё на самом деле имело место, только интерпретация тогда была другая. Вот случай с этим человеком с топором — это история, которую рассказывал Аркадий Натанович, с ним была такая история. Здесь, в Ленинграде. В блокаду. Людоедство было. Так что это тоже не выдумано, только я интерпретацию фантастическую дал. Словом, я там почти ничего не придумывал. Даже не почти, а просто ничего. Я считаю, что когда речь идет о таких явлениях, как блокада, выдумывать нельзя. Почему я не люблю сочинений, книг, художественных произведений про блокаду. Не люблю. Там чувствуется выдумка, чувствуется, что автор фантазирует. А фантазировать нельзя. Сама картина настолько страшна, что любая фантазия — это перебор и фальшь. Так что я тут очень осторожен был».
