Татьяна Александрова - Записки «радиота»
Обзор книги Татьяна Александрова - Записки «радиота»
Татьяна Александрова
Записки «радиота»
Памяти моей матери Орловой Нины Ивановны,
благодаря которой я могла заниматься
интересным и любимым делом
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РАДИО и ВРЕМЯ, ЛЮДИ и СУДЬБЫ
«Нехотя вспомнишь и время былое,
вспомнишь и лица, давно позабытые…»
(из романса на стихи И.С.Тургенева)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Поворот
Актеры говорят, что театр - это не профессия, а диагноз. Наверное, такое определение можно отнести и к нам, тем, кто однажды познал вкус эфира. Возможно, в фанатизме, непрерывности нашего существования в этой работе и зарыт смысл прозвища, ходимого в быту - «радиот».
Начну с теперь уже далекого 1964 года, когда мы нашей маленькой компанией, моими друзьями из Института русского языка, ходили в Большой театр. Тогда-то я впервые услышала Алексея Масленникова. Он пел Вертера. Это было такое слияние голоса и сценического образа, что оторваться от него было невозможно (а ведь в этот спектакль он вошел после Сергея Яковлевича Лемешева). Потом мне захотелось услышать его сольные концерты. И здесь я увидела уже совершенно другого Масленникова, но все также располагающего к себе. Почему я об этом пишу, вы сейчас поймете. В то время я училась на театроведческом факультете в ГИТИСе (теперь это Академия театрального искусства). И я подумала, почему бы ни сделать об этом артисте, а с ним я уже была немножко знакома, радиопередачу - тогда на радио очень часто передавали такие концерты-очерки о солистах Большого театра, да и само радио было любимо слушателями. Наверное, мое желание было так велико, что, не имея никаких связей, я решилась на этот шаг. Разыскав телефон музыкальной редакции Всесоюзного радио, я встретилась с редактором отдела музыкального театра Татьяной Сергеевой (долгие годы потом она работала на фирме грамзаписи «Мелодия»). Она отнеслась к моему очерку с интересом. Так никому неизвестная студентка впервые переступила порог Государственного Дома радиовещания и звукозаписи на улице Качалова. Думала ли я тогда, что с этими стенами будут связаны 30 лет моей жизни.
Передача об Алексее Масленникове вскоре вышла в эфир, за ней по-следовали другие: «Елена Катульская» и «Леокадия Масленникова». Елена Климентьевна Катульская в ту пору уже не пела, а преподавала в Консерватории. Среди ее любимых учеников были Алексей Масленников и Тамара Милашкина. К сожалению, с Еленой Климентьевной мне пришлось встретиться всего несколько раз, но эти встречи остались в памяти на всю жизнь. Катульская и ее муж Антон Иосифович Дроздовский отнеслись ко мне с большим теплом. А я с каким - то особым трепетом входила в этот дом на улице Неждановой. В этом же подъезде над ними жила Мария Петровна Максакова со своей дочерью Людмилой, а на самом верху была квартира Ивана Семеновича Козловского - и там и там мне пришлось побывать позже.
Вернусь к Катульской. Никогда не забуду уютную гостиную с живописными полотнами, рояль, заваленный нотами, большой круглый стол, за которым меня угощали вкусным чаем. И почему-то, остался в памяти помидор, который, уходя от них, я как-то получила в подарок. Этот помидор был выращен кем-то из ее учеников и был размером с маленькую дыню - такого я еще не видела. С этим домом у меня было связано несколько лет. Уже после смерти Елены Климентьевны 19 ноября 1966 года, я навещала Антона Иосифовича (ему уже было далеко за восемьдесят). Не забывали его и ученики Елены Климентьевны.
С Леокадией Игнатьевной Масленниковой я познакомилась, когда она, можно сказать, уже сходила со сцены, и все же мне удалось ее услышать в «Риголетто» и «Евгении Онегине». Она была в хорошей вокальной форме и необыкновенно хороша. Сколько достоинства было в ее статной фигуре, когда ее Татьяна появлялась на балу в своем малиновом берете. Мы встретились с ней в ее квартире на Новослободской улице. Она была все также красива, но в беседе с ней чувствовалось, что жизнь ее в театре в то время была непростой.
Случилось так, что мне неожиданно предложили перейти работать на радио, где до этого я была нештатным автором. А основным местом моей работы был тогда дом-музей А.П. Чехова, и должность моя называлась «научный сотрудник». От Садовой-Кудринской, где находился музей, нужно было сделать один поворот влево, чтобы очутиться на улице Качалова. И я этот поворот сделала, хотя с Чеховым не расстаюсь всю свою жизнь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Это был и в самом деле поворот в моей судьбе, который произошел в июле 1967 года. Я узнала многих замечательных людей, увидела настоящих профессионалов своего дела, для которых радио было не предметом заработка, а смыслом высокого служения культуре. А работали здесь тогда люди удивительные.
Я еще застала главного редактора музыкального вещания Николая Петровича Чаплыгина, авторитет которого был непререкаемым. Уважаемый композитор Чаплыгин, став главным редактором, ни разу не позволил, чтобы его сочинения звучали по радио, я уже не говорю о том, чтобы он стал бы что-то записывать из своих произведений (а ведь этим грешили многие из работавших в нашей редакции композиторов). К Чаплыгину относились не только с большим уважением, но и любовью. До сих пор помню, как перед каждым праздником в коридоре нашего четвертого этажа накрывались столы, и он, выходя из своего кабинета, в который каждый мог запросто зайти, если у него был к нему какой-то вопрос, - так вот, выходя из кабинета, Чаплыгин обязательно присоединялся к общему празднику.
Не могу не вспомнить и двух его замечательных заместителей Веру Леонидовну Сухаревскую и Алексея Вячеславовича Белоусова. Вера Леонидовна была дочерью замечательной пианистки Бекман-Щербины. И это для нее, Верочки, и ее сестренки их отец Леонид Бекман, не будучи композитором, сочинил песенку на стихи Кудашевой «В лесу родилась елочка», которую теперь знают все. То были люди высочайшей интеллигентности и культуры.
Все передачи, записанные на магнитофонную ленту, тогда прослушивались либо главным редактором, либо его заместителями. Эта традиция еще сохранялась до конца 80-х годов. Какие это были прослушивания! Своего рода спектакли. Если передача нравилась, то она рождала у принимающих ее восторженные эмоции об этом исполнителе, о каком-то его концерте.
Вспоминается, как мы сдавали передачу о выдающемся балетмейстере, тогда художественном руководителе Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко Владимире Бурмейстере.
Автор этой передачи, известная в прошлом балерина Викторина Кригер, в то время увлеклась журналистикой. Она много печаталась в разных газетных изданиях и вела передачи о балете на радио. На записи она всегда очень волновалась, боялась, что у нее сядет голос, и потому приносила с собой термос с чаем. Несмотря на свой возраст, она ходила на каблуках, у нее всегда был маникюр. Была она человеком подвижным, энергичным и даже активно занималась общественной деятельностью, с воодушевлением рассказывая мне о своей работе в суде в качестве народного заседателя. До конца ее дней мы общались и перезванивались.
Так вот, в тот день она приехала в редакцию вместе с Бурмейстером, и мы отправились в кабинет заместителей главного редактора. Началось прослушивание. Через большое окно, у которого стоял Владимир Павлович, устремленный куда-то вдаль, я смотрела на падающие снежинки, а в комнате звучал низкий с хрипотцой голос Викторины Кригер и прекрасная музыка - первая симфония П.И. Чайковского, положенная Бурмейстером в основу его балета «Снегурочка». Так и напрашивалась вся эта картина в кадр. Закончилось прослушивание, а сколько потом было еще разговоров, и каких!
Со временем требования начальства Госкомитета, стоявшего над нашими руководителями, становились все жестче и жестче, цензура усиливалась. Так, во время чехословацких событий 1968 года, когда имя Дубчика стало нарицательным, запрещалось давать в эфир русскую народную свадебную песню «Как на дубчике два голубчика». Это может сейчас показаться смешным, а тогда это грозило строгим выговором, или даже увольнением с работы. А сколько мы мучались, когда во время знаменитой компании по борьбе с пьянством при Андропове из всех текстов песен (а больше всего приходилось возиться с опереттами) изымались куски, в которых говорилось о вине. Даже не звучала тогда по радио Застольная из оперы «Травиата» - «Налейте, налейте бокалы полней». И мне было обидно за Веру Леонидовну, которая в силу своей интеллигентности, а может быть, и боязни, что ей не дадут доработать до пенсии, не спорила с теми, кто стоял над ней, и просила нас убрать из передачи ту или иную фразу. А мы по молодости, наверное, не хотели считаться ни с какими авторитетами и пытались отстаивать свое.
