Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов
- Извини, Вадим, - жёстко сказал Егор, скрестив на груди руки и приваливаясь спиной к дверному косяку. - Я тебя не понимаю. Ты считаешь, что дрова важнее корабельных дел?
- Да ты сядь, сядь, - Колбенев похлопал ладонью по дивану. - И выслушай меня спокойно.
Непрядов нехотя уступил, усаживаясь рядом.
- Что с тобой? - проникновенным и тихим голосом спросил Вадим. - Зачем нервничаешь? Для чего на людей кричишь? Этого раньше за тобой никогда не замечалось.
- Ну и ты неправ, - немного успокоившись, отвечал Егор. - Каждый человек сейчас позарез нужен. И ты это не хуже меня должен понимать.
- Но ведь и для тебя не новость, что Чижевский на другой лодке в море ушёл. Кто ж тогда насчёт дров ему похлопочет? Не уложи их сейчас в сарай отсыреют под дождём. Нельзя же, чтобы Валерия Ивановна сама таскала тяжёлые чурбаки. Не женское это дело.
- Дрова будут уложены, - пообещал Непрядов, поднимаясь. - Но и флаги должны лежать на своём месте. Иначе порядок на лодке гроша не будет стоить.
Набросив на плечи плащ-накидку, Егор сошёл на берег, предупредив вахтенного, что скоро вернётся. Мелкий, надоедливый дождь не переставая мочил скалы с самого утра.
Непрядов шагал по скользким ступенькам деревянной лестницы в гору и уж сам был не рад, что позволил себе не совладать с собственными нервами. Ещё больше, чем на других, он всё же негодовал на самого себя. И в самом деле, нельзя же срывать зло на тех, кто меньше всего виноват... "Эх, Егор, сын Степанов, - уличал он себя с раздражением и горечью. - Как утопающий пузыри пускаешь, а ещё пытаешься других учить. Не умещаются обида и боль, как два ореха, в зажатом кулаке. В корабельном уставе нет такой статьи, которая подсказала бы, как спокойным стать, когда тебя бросает любимая женщина..."
Леденков с Силкиным перекуривали, сидя на чурбаках под навесом. Бушлаты на обоих были мокрыми, ботинки в грязи. Матросы поднялись, завидев старпома. Непрядов хотел отругать их, чтобы не рассиживались, но сдержался. Неубранных дров оставалось всё же немного.
- Где хозяйка? - спросил как бы из любопытства.
- На работе, - отвечал Леденков.
Непрядов кивнул, будто соглашаясь с тем, что услышал. Ему всё же хотелось увидеть Лерочку, но только издалека и мимоходом, чтобы не затевать разговор.
- Вот что, моряки, - произнёс озабоченным голосом, к какому на лодке привыкли. - Марш в боевую рубку наводить порядок.
- Товарищ капитан-лейтенант, - засуетился Леденков, хватая чурку. Момент, и всё будет уложено.
- Я дважды не повторяю, - строго напомнил Егор, сбрасывая плащ.
Моряки удивлённо переглянулись. Решив, что начальству виднее, оба направились к лестнице.
Подмокшие берёзовые чурбаки оказались довольно увесистыми, крупными. Егор взмок, пока перетаскал их со двора в сарай. Передохнуть разрешил себе лишь после того, как все дрова были аккуратно уложены. Расстегнув китель, он принялся вытирать носовым платком вспотевшую шею.
- Здравствуй, Егор, - совсем близко услышал он за спиной знакомый голос.
Непрядов от неожиданности чуть вздрогнул. Он повернулся к Лерочке с видом усталого человека, продолжая вытираться платком.
- Вот, сударыня, принимай работу, - сказал с весеёлой небрежностью. Полный порядочек.
- Вижу, сударь, - отвечала в тон ему.
Она стояла в дверном проёме в мокром, туго перетянутом в талии плаще. Удивление на её приятном, гладком лице начинало меняться так хорошо знакомой ему тихой радостью. И эта перемена в ней пугала и обезоруживала Непрядова.
- Так как же работа, хозяйка? - Непрядов повёл рукой, предлагая полюбоваться на ровно выложенную поленницу.
- Принимаю, - сняв с головы накидку, она тряхнула копной каштановых волос. - Вместо чаевых прошу ко мне на чай.
Егор помедлили с ответом и всё же решил отказаться.
- Рад бы, сударыня, да некогда.
Он сделал шаг, но понял, что Лерочка не собирается его так просто отпускать. Она продолжала стоять в дверях, глядя в упор и сжигая огнём карих глаз.
- Егор, это судьба, - произнесла тихо и вкрадчиво. - Неужели ты ничего так и не понял?.. Я - твоя судьба.
- Хватит об этом, Валерия Ивановна! - оборвал он её и, крепко взяв за плечи, слегка встряхнул.
Ни разу не обернувшись, Егор торопливо зашагал на лодку. "Леший тебя дёрнул, - злился он, убыстряя шаг, точно его могли догнать и вернуть обратно. - К чему вся эта глупая пастораль? Захотелось на всякий случай испробовать, а что же дальше могло бы получиться? Продуть балласт, старпом! Греби лаптями к своему берегу..."
40
Нелегко быть в ладах со временем. Оно друг, когда всюду поспеваешь; оно враг, когда не в силах угнаться за ним, безнадёжно опаздываешь. Но его просто стараешься не замечать, если некуда спешить. С отъездом Кати Непрядов перестал интересоваться временем, даже на часы не хотелось глядеть, поскольку ему вполне хватало сигналов, подаваемых на корабле боцманской дудкой. Все его желания и помыслы теперь укладывались в привычный морской распорядок, которым жил экипаж. Береговая суета больше не занимала его, и потому он погрузился в привычные бортовые дела, как продрогший человек в тёплую ванну. Заступая на дежурство или проводя с матросами занятия и тренировки, Непрядов старался заглушить боль своего мучительного одиночества. На людях бывало всегда легче. И только поздно вечером, когда он оставался в каюте наедине с самим собой, то ничего не мог поделать с угнетавшими его мыслями и в который раз перебирал в памяти по мелочам свою неудавшуюся семейную жизнь.
Егор понимал, что невозможно до бесконечности долго делать вид, будто ничего не произошло. Сперва хотелось во всём положиться на течение судьбы и плыть по нему день за днём, стараясь не опрокинуться и не сесть на мель. Но сколько и куда именно плыть в одиночестве, он не знал. Так ведь и жизнь пройдёт... И тогда злой голос разума подсказывал: "Да лучше развод, чем постоянная тоска и неопределённость!" Но сердце советовало не спешить, чтобы потом не раскаиваться в содеянном. Теперь им обоим, по-своему правым или в чём-то заблуждавшимся, укором стал их сын. Малыш родился, жил, требуя родительского тепла и заботы. К нему теперь обращался мыслями Егор, находя в этом неизменное успокоение души.
Ощущение времени возвратилось после встречи с комбригом. Непрядов явился по вызову в его кабинет, ещё не догадываясь, о чём пойдёт речь. Христофор Петрович кивнул на кожаное кресло, приглашая садиться. Полистав какие-то бумаги, он сдвинул их на край стола и вдруг спросил:
- А что, Егор Степаныч, командиром стать ещё не передумал?
- И не передумаю, - Непрядов усмехнулся уголком губ.
Комбриг пристальным, долгим взглядом поглядел на него, потом шлёпнул ладонями по столу и решительно выдал:
- Тогда собирайся на высшие офицерские классы, которые, надеюсь, откроют тебе дорогу на командирский мостик, - и спросил на всякий случай: Ну так что, время на размышление дать?
- Когда прикажете отбыть? - не колеблясь, согласился Егор.
- Очень скоро, - и комбриг грустно улыбнулся, протягивая на прощанье руку.
41
Через неделю Непрядов покидал Майва-губу. Все лодки до единой к тому времени оказались в море и его не нашлось кому проводить. Лишь сердобольная Оксана Филипповна напоследок всплакнула у него на плече, а потом долго махала вслед с порога рукой.
Непрядов спускался к причалу теми же самыми изломами лестниц и переходов, по каким отсюда уходила Катя со Стёпкой на руках. И его увозил тот же самый обшарпанный трудяга-буксир, на котором только и можно было отсюда выбраться. Всю дорогу, сидя в неопрятном, пропитавшимся запахами кислых щей и селёдки носовом кубрике, он думал о жене и сыне. Где их искать и как скоро им суждено свидеться, Непрядов понятия не имел. Ранее намечавшийся отпуск теперь из-за классов окончательно пропал, а следующий полагался не раньше, чем через год. Оставалось надеяться лишь на случайную встречу, в которую Егор мало верил.
42
Как бы ни было у Непрядова времени в обрез, а всё же выкроил пару деньков, чтобы наведаться к деду в Укромово селище. Думал увидеть могучего старика, как всегда, в добром здравии, только застал его хворым. Вторую неделю Фрол Гаврилович не вставал с постели. Об этом Егор узнал от высокого, тощего священника, оказавшегося в их доме. Назвавшись отцом Илларионом, тот помог Егору снять промокшую, забрызганную грязью шинель, подал стоптанные валенки, чтобы переобуться в сухое.
- Фрол Гаврилович только что задремали, - басовитым и приглушённым голосом смиренно поведал он. - Вот радость-то ему будет, как проснётся!
Непрядов приоткрыл заунывно скрипнувшую дверь и просунулся в горницу, где стоял смутный полумрак. В дальнем углу, как и прежде, под образами красновато светилась лампада. Жаром дышала истопленная печь, веяло густым, сладковатым запахом ладана и пирогов.
Мягко ступая по ожившим половицам, Непрядов приблизился к дедовой постели. Старик, облачённый в просторную исподнюю рубаху, лежал не шевелясь, выпростав поверх одеяла большие руки. Егор долго разглядывал его, притаившись в изголовьях. Густая грива волос и борода совсем побелели. Строгое, морщинистое лицо казалось высохшим, с провалившимися глазницами. Дед с хрипотцой и неглубоко дышал, будто с трудом восходя в гору.
