Анна Антоновская - Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3)
Нетерпение гнало в Тбилиси советников кахетинского царя. Но сколько ни убеждал Вачнадзе, сколько ни клялся Андроникашвили, сколько ни ручался и ни упрашивал митрополит Никифор, - Саакадзе твердо заявил: "Пока царь Багратид Теймураз Первый не поклянется в церкви не нарушать установленной военной и торговой жизни в Кахети-Картли - воцарение не свершится".
В третий раз Дато и Гиви тайно выехали в Гонио. Наконец в присутствии всего двора, в каменной церковке над ревущим Чорохом, Дато Кавтарадзе, посланник Великого Моурави, объединителя двух царств, принял клятву царя Кахети Теймураза Багратида. Священник переписал клятву на пергамент, подпись царя скрепил митрополит.
Конечно, не очень верил Саакадзе таким клятвам, но все же это лучше, чем воздушные слова.
Предстояло еще одно тяжелое дело. Пора намекнуть Кайхосро о своевременности его отречения. Мдиванбеги, да и князья, догадывались о разговорах правителя с Моурави, но доколе ждать?
Не особенно охотно в это утро въехал Моурави в Метехский замок. К счастью, старый Мухран-батони отсутствовал. Саакадзе осторожно заявил, что скоро может настать долгожданный час заветного желания благородного Кайхосро: Теймураз, увы, возвращается в Кахети, и поскольку Картли и Кахети объединены, церковь желает венчать царя во Мцхета сразу на оба царства.
Кайхосро повеселел. Радуясь отъезду деда, он объявил в Метехи католикосу о своем намерении отречься от картлийского престоле в пользу царя Теймураза.
Зазвонили колокола. Кар... тли... я... Кар... тли... я... - отзванивала Анчисхатская церковь.
Эгрэ... ихо... эгрэ... ари... Эгрэ... ихо... эгрэ... ари... - гудел Сионский собор.
Велит... менее... менее... велит, гамарджвебит... менее... велит... заливалась Метехская церковь.
В церквах и храмах священники в торжественном облачении оповестили народ о воле высокочтимого правителя Картли... Зашумел майдан...
Крыши запестрели женщинами. "Вай ме! Вай ме!" - плакали, причитали и жадно ловили взлетающие слова. Шныряли нищие, водоносы, глашатаи. Кто-то поспешно загонял в караван-сарай верблюдов. Какой-то глехи, стоя на арбе, остервенело гнал буйволов. Не оглядываясь, мчались конные гзири. "Куда? Зачем? Вай ме! Вай ме!" Улицы заливал взбудораженный народ.
- Что? Что случилось?
- Це... це... це! Почему?
- Охо-хо! Кто допустил? Кто позволил?
Совсем неожиданно, ранним теплым утром, когда с гор буйно неслись растаявшие снега, к дому Саакадзе подъехали пшавы, хевсуры, тушины, мтиульцы и, к общему удивлению, двалетцы. На боевых проволочных кольчугах мерцало старинное оружие, на рукоятках прямых мечей торчали орлиные головы, и сами витязи, как чоухские орлы, глядели из-под железных сеток. Под горскими седлами пестрели желтые и синие войлоки.
На большом дворе Саакадзе стало тесно. Молодые сопровождали старших. Но в комнату приветствий вошли только старейшие: Хомезура из Шатиля, Батур с Бочорма-горы, Гиорги из аула Салугардан и от Тушети - Анта Девдрис.
Когда, по обычаю, Саакадзе выслушал и ответил, как здоровье его семьи, домочадцев и скота, и сам озабоченно справился о здоровье их семьи, домочадцев и скота, он радушно указал им на почетные места.
Важно рассевшись, горцы выжидательно смотрели на Саакадзе. До пиршества в честь посещения дорогих его сердцу витязей он предложил побеседовать о предстоящих переменах в Картли. Но "старец ущелья" Хомезура, герой Марткоби, выступил вперед, слегка выставил правую ногу и, заложив за пояс указательный палец, красочно заговорил о заслугах Моурави, о любви к нему народа, о радости сражаться под его знаменем и о преданности ему всех горских племен, доказательством чему их приезд. Говорил пшавский хевисбери Батур. Последним повел речь Анта Девдрис. Приведя ясные доводы, Анта уверял, что только он, Георгий Саакадзе, может поднять царство до вершин облаков, только он знает, как сделать народ счастливым. Он убеждал: опасно передать сейчас другому царство, - еще не совсем окрепло после потрясений. Вот почему во всех обществах деканозы вынесли священные знамена и сосуды, над которыми прозвучала народная воля поручить им, хевисбери гор и ущелий, просить Великого Моурави возложить на себя грузинскую корону... И если нужно будет подкрепить такое решение силой мечей, то горцы спустятся лавиной, и тогда пусть кто-либо отважится помешать желанию хевсуров, пшавов, тушин, мтиульцев и двалетцев.
Еще долго старейшие убеждали Саакадзе. Проникновенно говорил двалетец: напомнив о справедливом гневе Моурави, восхитился его рыцарским отношением к двали, неповинным в честолюбивых затеях своих тавади... Вот почему двалетцы просят Георгия из Носте стать основоположником династии Саакадзе...
Молча выслушал Саакадзе хозяев гор. Быть может, на какое-то мгновение мелькнула острая мысль: "Не правы ли умудренные жизнью высот вершители судеб горцев? Зачем отдаю в чужие руки святое дело, завоеванное кровью тысяч? Моей кровью!.. Кто, кроме меня, сумеет довести до победоносного завершения задуманное мною?" Но молния сверкнула и погасла. Глухим громом отдавались слова Моурави:
- Друзья мои, дорогие горцы, сколь радостны мне ваши речи! Не потому, что ласкают мой слух они, а потому, что ваша крепкая вера в Моурави сулит прочную боевую дружбу... Было время, когда церковь была готова венчать меня на царство, - ведь я спас от осквернения христов дом. Было время, когда смертельно испуганные князья раболепно преподнесли бы мне царский венец. Я это видел и не соблазнился. Не царем, а объединителем желаю я прославиться, не властелином, а другом народа хочу прослыть, не строптивцем, а мудрым советником царя надеюсь стать, воином, оберегающим своею грудью любимое отечество. И таким я буду, пока рука моя держит меч, пока слово мое сумеет убеждать! Нет, не за царским венцом, не за почестями и богатством гонял я коня через бранное поле, затянутое кровавым туманом... О величии родины мои помыслы, и ей клянусь в сыновней верности. Нет, не пристало мне снимать с Багратиони многовековый венец. Народ Картли указал мне дорогу, и какие бы крутизны ни предстали на моем пути, я пойду до конца... Я, Георгий Саакадзе, - лишь "первый обязанный перед Родиной".
С глубоким уважением взирали старейшие на Великого Моурави. Кто из князей отказался бы? Только теперь они оценили обращение его к ним за воинской помощью. Анта Девдрис гордился дружбой с богатырем воли и мысли. Он, Анта, больше не настаивал, ибо знал - это ни к чему. Но остальные хевисбери еще пробовали убеждать, уговаривать.
Моурави поднялся и дружески просил оказать честь его скатерти.
До поздних огней, зажженных в оленьих рогах, длилась кунацкая еда. Несмотря на обилие съеденного и выпитого, никто не отяжелел мыслью, слишком необычно было время.
Саакадзе воспользовался случаем еще теснее сблизиться с этими суровыми воинами, поклоняющимися чистому огню и владеющими волей гор. Он просил их остаться погостить в его доме, побывать на Дигомском поле, присмотреться к обновленному Тбилиси...
Шепчутся в Тбилиси, изумляются, не верят. "Что делать? Радоваться или горевать? Что будет? Что будет?" Амкары, купцы совещались с Даутбеком, Ростомом. "Барсы" советовали отправиться со знаменами в Метехи - просить правителя не бросать царства. Пусть все тбилисцы умоляют благородного правителя.
Примчались из Мухрани дед, дядя, братья родные и двоюродные... Все было кончено: Мухран-батони обратно слова не берут...
В палату мдиванбегов, совещающихся четвертый день, пошел старый Мухран-батони. Он с достоинством напомнил, что князья трижды жаловали в его владение просить Кайхосро на царствование, он, глава фамилии Мухран-батони, не соглашался на их просьбы, но надо было помочь Картли. И он, верный сын царства, согласился отдать внука на мученичество, благоразумно отказав в венчании на царство и говоря, что если за три года не явится законный царь, то Кайхосро возложит на себя венец. Благодарение богу, законный царь из династии Багратидов-Багратиони пожелал вернуться на свое царство, а Кахети и Картли сейчас едины. Пусть же создатель благословит путь богоравного...
Но чей плач и мольба перехлестывают через высокие стены Метехи? Почему амкары, купцы со знаменами толпятся у моста? Откуда столько народа на улочках?
"Барсы" радовались: им удалось устроить лестный для фамилии Мухран-батони народный плач.
Моурави приказал открыть ворота. В царский замок хлынул народ. Во главе фамилии, придворных, князей на площадку башни вышел правитель Кайхосро.
Заколыхались знамена, картлийцы преклонили колена, молили царственного правители не покидать их. Рыдали старики, молодые, простирая к небу руки, благословляли час, когда правитель благородно и справедливо начал владеть Картли.
Пришли философы, зодчие, сказители, книжники и звездочеты. Пришли от азнауров Квливидзе, Даутбек, Сулханишвили, Асламаз, Гуния, заклинали святым Георгием, упрашивали, убеждали...
