Неизвестен Автор - Воспоминания крестьян-толстовцев (1910-1930-е годы)
Копаем и сеем, копаем и сеем. Надо спешить, а то ведь опоздали на целых полмесяца. У меня явилось желание посеять побольше, чтобы хватило продуктов для всей семьи и для моих южан, предполагающих вернуться. Месяц мы так работали, и оказалось посеянным: пшеницы 20 сотых га, проса 24 сотых га, гречихи - 13, картофеля - 33 и остальных культур - 6 соток. В общем, чуть ли не гектар.
Уж как мне понравилась работа - ручное земледелие! Несмотря на трудность, при моем здоровье, и я хорошо торопился, я не утомлялся, а радовался. А когда радуешься при работе, то и усталость проходит быстро. 5-6 соток, а если земля мягче, то и восемь соток я вскапывал за день. Вот если бы земля была вблизи поселка, тогда я один сумел бы наработать продуктов питания на семью в 5-6 человек, а то ведь посев в трех верстах от поселка коммуны и на очень крутых склонах.
Только закончили сев, как появились всходы первых посевов, надо пропалывать сорняки, надо рыхлить землю, надо помогать растению успешно вести борьбу за скорый рост.
Как приятно, радостно наблюдать за посевами, изучать жизнь растений, изучать, когда надо помогать растению. И физически, и духовно весь входишь, углубляешься в радостное дело. Но иногда бывают случаи, что бессилен помочь растению. Последний посев: просо, гречиху - я производил в совершенно сухую землю. Я надеялся, что скоро пойдет дождь и посев дружно взойдет, но я ошибся. Весна была засушливая, и мой посев лежал, не всходивши, около месяца, и поздно взошедшее просо не успело созреть; августовский утренник приморозил его в цвету, и я не получил ни одного зерна. Остальные культуры дали следующий урожай: пшеница - 20 пудов, гречиха - 13, картофель - 450 пудов, просо погибло и остальные культуры не дали ничего. Если бы мороз не побил просо, то результат был бы хороший.
Как хорошо работать без помощи животных. Чувствуешь, что освободил невинное животное, освободился и сам от многой обузы по уходу за скотом. Когда работаешь на лошади, то часто приходится сердиться, нервничать и бить палкой или кнутом иногда по худым ребрам обессиленное животное, что недостойно звания вегетарианца и вообще недостойно звания доброго разумного человека.
Никогда не забыть мне горького случая, когда весной 33 года при посеве яровых, при выполнении заданного правительством плана, наши артельцы ужасно торопились, и, при малом количестве лошадей, трудно было справиться с большим планом, да по крутым горам. Бедных лошадей не только сильно замучили, но две лошади не выдержали чрезмерного труда и пали.
Что же после этого мы, вегетарианцы, толстовцы, представляем из себя? Мы не едим мяса из-за сострадания и любви к животным, считаем их своими друзьями и тут же на работе так жестоко бьем своих друзей палками и замучиваем до смерти. Ручное земледелие освобождает от этой жестокости, от этого греха. Но, однако, как печально, что мало есть сознательных и желающих этого людей. А все же как хорошо, что хоть единичные случаи, а все же имеют хороший пример для зарождающейся более человечной жизни.
В этот первый год моего опыта ручного земледелия хотя и не получилось полных результатов, по независящим от меня причинам, и хлеба будет маловато, но зато картошки вдоволь. Как будто плоховато, что для продажи нет никаких овощей, даже пришлось купить капусты 25 пудов, так как своей не было.
А тут власть имущие угрожают разорить нас и отвезти на принудительные работы, если только мы будем продолжать работать на этой, никому не нужной земле и не платить налогов. В этом году они уже пробовали некоторых ручников потрясти, меня пока миновала чаша сия.
Здесь, на Алтае, как бы самой властью определено место для так называемых "толстовцев". Но очень жаль, что коммуна и артель вот уже два года выполняют почти все государственные задания.
Хорошо поступили высланные в Кожевниково. Но пусть бы лучше выселяли всех, чем мучиться от налогового ярма. Пусть выселенные потерпят гонения, чем усиливать мощь государства, этого органа насилия, приносящего вред для всех людей на земле.
Оставаясь здесь, среди плательщиков налогов, как будто имеешь больше силы поступать так, как велит совесть. Пусть даже всё отберут за неуплату налога. Но, поступая так, люди власти всё же считаются до некоторой степени, зная, что здесь нет политической подкладки, а по религиозным убеждениям люди не участвуют в государственном устройстве. А на новом месте - кто знает, за кого могут принять?
Другое преимущество оставаться здесь - что здесь есть люди, вышедшие из коммуны, мыслят об этом и начинают проводить в жизнь. В общем, чувствуется духовная поддержка, когда сам еще не совсем окреп.
Ручниками засеяно было порядочно. Когда был закончен сев яровых, то начали посещать власть имущие, чтобы обмерить и зарегистрировать посевы. Среди лета была целая комиссия из пяти человек; этим тоже отказали в помощи. Осенью несколько раз был председатель сельсовета, требовал, чтобы мы платили налоги - а то приедут сами заберут. "Ну что ж, приезжайте, забирайте, а мы сами платить не будем",
И, конечно, забрали, но не у всех.
Некоторые ручники испугались, что разорят, и один не только уплатил свой налог, но пошел даже понятым, когда у соседа-ручника взламывали замок и насильно брали налог.
Приезжающие представители власти благодарят коммуну за полное и своевременное выполнение хлебосдачи, денег, молока, сена. Но многих коммунаров коробит такая благодарность.
Даже Мазурин говорит: "По слабости своей выполняем, а то ведь не надо поддерживать никакое государство".
За отказ от лесозаготовок забрали лошадей: восемь в коммуне и две в артели; за отказ от мясозаготовок взяли часть лучших коров; за отказ от государственной школы отобрали в коммуне здание школы под государственную школу и будут разбирать дело о школе во ВЦИКе, а покуда коммунальные учителя учат детей где придется и по прошлогодней программе, т. е. без вмешательства власти, без внушения детям классовости, милитаризма, военизации и проч.
Наши друзья здесь выполняют Моисеев закон: шесть дней работать, а в седьмой - воскресение, день отдыха и бесед. С трех часов дня пение, иногда и чтение, но редко беседа. Не особенно далеко продвигаемся. Пение входит в обрядовую форму, как и в православной церкви. Иной день часа четыре подряд поют и поют и ничего не читают, ни о чем не беседуют. Скучна такая обрядность. Но все же в коммуне есть люди живые, мыслящие, а вот в артели, пожалуй, ни одного. Артельцы иногда приходят на коммунальное собрание, посидят и уйдут: им некогда заниматься какой-то духовной работой, а то нечего будет есть, будешь без сапог и одежды, а потому чтО смотреть на какую-то идею, уж мы тогда успеем поговорить об идее, когда будем сыты, одеты и в тепле и посматривать, как бы не развалилось артельное хозяйство.
В материальном положении артельцы в настоящий год и день - богаты. И неужели же как закон - когда становится богат человек или организация, то становится жадней? В прошлом году артельцы были не богаты и были мягче, а теперь разбогатели и огрубели.
Я инвалид, но не завидую такому богатству и такому жалкому душевному состоянию. Хотя и скудно питаемся, хлеба мало, но зато картошки наполняет живот, мускулы, кровь. С картошкой жить можно. Ирландцы живут почти одной картошкой. Питаясь картошкой, жить можно, даже и мыслить можно. При этом никому не завидуя. Здоровье мое от картошки нельзя назвать нормальным, но и отчаиваться не думаю. Нога болит иногда так сильно, даже работать мешает. Но ничего, я веду упорную борьбу против болезни. Голоданием и недоеданием я облегчаю боль и думаю этим совсем изгнать недуг. В первом полугодии 33 года я пережил 75 голодных дней; в феврале 34 года голодал двадцать дней и в июле восемь дней, и часто голодаю один раз в неделю. Теперь я питался два месяца, кушая по одному разу на день, а в данное время опять голодаю.
Болезнь ноги заставляет делать над собой всевозможные опыты и, пожалуй, добьюсь результатов: слишком укоренившаяся болезнь уступит место благородному составу крови.
Некоторые удивляются, что я такой больной наработал продуктов питания. Сейчас я в близких, дружеских отношениях с духовным монистом Павлом Леонтьевичем Малородом. Знакомимся с философским пониманием П. П. Николаева о духовном монизме. Исследуем наше сознание, уясняем смысл нашей жизни. И как хорошо и радостно работать в этом направлении.
За три года жизни на Алтае я увидал, что и здесь я ошибался. Куда бы я ни бегал, а от себя не мог убежать; без духовного усилия разумная жизнь сама собою не устроится.
<1935 год>
Автобиографическая запись
34 год вышел для меня разорительным в материальном отношении. Мать уехала от меня на родину, считая меня обанкротившимся и не надеясь больше на лучшее питание ее больного организма. Ваня, Клава и Фрося возвратились из Средней Азии.
Отобрание властями у меня всего - всех вещей и продуктов - меня не испугало, но дети испугались голода и опять вступили в коммуну; одна Люба осталась со мной. Весной мне был преподнесен план посева в 3,5 гектара и сдача государству 74 пудов зерна и 35 пудов картофеля. Я отказался, и тогда у меня забрали весь урожай и все вещи. Люба тоже испугалась, что есть будет нечего, и тоже вступила в коммуну.
