Сергей Цветков - Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
182
Изяслав Ярославич был женат первым и единственным браком на Гертруде, сестре польского короля Казимира I. Плодом этого союза был сын по имени Ярополк (в крещении Петр). Сохранился личный молитвен ник Гертруды, в котором она постоянно поминает Ярополка-Петра, называя его «единственным своим сыном». Отсюда следует, что Святополк был рожден Изяславом в нецерковном браке от какой-то наложницы (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 366; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 566—567).
183
Особенно хорошо это видно на примере «торчинов», орудующих ножами над Глебом и Васильком. Торки на службе у русских князей стали появляться лишь в конце XI в. Поэтому, если для Святополка Изяславича нет ничего необычного в том, чтобы иметь «овчюха» из торков, то Глебов «торчин» — явный анахронизм, объясняемый искусственным переносом этнических реалий последних десятилетий XI в. в начало этого столетия.
184
Не исключено также, что фигура Вартилава совмещает в себе образы двух русских князей — Брячислава и Мстислава (см.: Древнерусские города в древнескандинавской письменности. С. ИЗ. Примеч. 7).
185
А.И. Лященко в связи с этим подчеркивал, что «русская летопись при описании этих столкновений (Ярослава со Святополком и Болеславом в 1018 г. — С. Ц.) имя Болеслава ставит первым», а «в лагере Ярослава говорится прежде всего о борьбе с Болеславом» (Лященко А.И. Eymun dar Saga и русские летописи. С. 1072).
186
Были попытки доказать правдивость эпизода «Пряди» с отрубленной головой Бурицлава при помощи иллюстративного материала древнерусских памятников. На одной миниатюре в так называемой Радзивилловской летописи убийцы Бориса передают Святополку меч убитого князя и какой-то круглый предмет, — как предположил М.Х. Алешковский, голову мученика. Однако объяснять летописный рисунок через содержание скандинавского источника, о котором древнерусский художник не имел ни малейшего понятия, недопустимо хотя бы по методологическим соображениям.
187
Правдоподобность которого, кстати, вызывает сомнения хотя бы потому, что летописец заставляет Святополка, стоявшего с войском на восточном берегу Днепра, удирать на запад, то есть в сторону победившего врага.
188
Ср. с тем, что, по известию «Сказания о Борисе и Глебе», Ярослав оставил наследниками своей власти не всех пятерых своих сыновей, а только троих старших. «Это — известная норма родовых отношений, ставшая потом одной из основ местничества, — пишет в этой связи В.О. Ключевский. — По этой норме в сложной семье, состоящей из братьев с их семействами, властное поколение состоит только из трех старших братьев, а остальные, младшие братья отодвигаются во второе, подвластное поколение, приравниваются к племянникам…» (Ключевский В.О. Сочинения. Т. I. С. 182).
189
Сообщение «Сказания о Борисе и Глебе» и летописной повести о братьях-мучениках о том, что тело Глеба спустя много лет было найдено на Смядыне благодаря чудесному свечению над местом, где лежал святой, можно не принимать во внимание, так как данный эпизод заимствован из Жития святого первомученика Стефана: «Ночью над мо щами святого являлся свет, и сильное благоухание исходило от ковчега (раки с мощами. — С. Ц.) и в воздухе слышалось ангельское пение» (Четьиминеи под 2 августа) (Жития святых, на русском языке, изложенные по руководству Четьихминей св. Димитрия Ростовского. Книга первая. Сентябрь. Изд. 2-е. М., 1903. С. 125. Примеч. 1).
190
А.Л. Никитин с сожалением констатирует, что «этот корпус древ нерусских монет, находившийся в центре внимания главным образом нумизматов, практически не привлекался в качестве исторического источника для уточнения тех или других событий русской истории» (Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 299). А между тем археологические свидетельства подобного рода представляют собой «документы более авторитетные, чем исторические повествования», в силу чего имен но эти находки в конце концов «оказываются наиболее точными и нелицеприятными корректорами выводов исследователей, причем с ними они обязаны считаться больше, чем с мнениями своих предшественников» (Там же. С. 297).
191
На киевское происхождение этих монет косвенно указывает и география их находок — все они входили в состав кладов и погребений, сосредоточенных на левобережье Днепра, в районе между Нежином и Переяславлем (см.: Равдина Т.В. Погребения X—XI вв. с монетами на территории Древней Руси. Каталог. М., 1988. С. 85).
192
«С именем «Святополк» известна 51 монета, отчеканенная 28 парами штемпелей, причем из 35 пробированных монет только 4 экземпляра могут считаться серебряными, 7 — биллоновыми, а 24 — медными. Изображения обеих сторон повторяют принцип их размещения на «сребрениках» Владимира II—IV типов, только вместо «трезубца» на реверсе изображен «двузубец», правый «зуб» которого завершается крестом, а над самим «двузубцем» помещен еще один равноконечный крестик, состоящий из четырех соединенных кружков. Последняя деталь имеет весьма существенное значение, поскольку 5 монет с именем «Петрос», не являющиеся серебряными и, будучи отчеканены 5 парами штемпелей, при значительной схожести княжеского знака имеют над ним вместо указанного крестика перевернутую литеру «р». Наконец, 12 монет с именем «Петор» из меди и низкосортного биллонового сплава при том же княжеском знаке, но с измененным крестом на его правом «зубце», изготовленные с помощью 8 пар штемпелей, несут в центральном поле изображение полумесяца, лежащего рогами вверх» (Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 298).
193
Современная наука отвергает сообщение «Пряди об Эймунде» о заключенном после смерти Бурицлава договоре между Ярицлейвом и Вартилавом/Брячиславом, по которому последний получил во владение Киев («Кэнугард») (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 517—518). Скорее всего, этот эпизод саги воспроизводит в искаженном виде события 1026 г., когда Ярослав и Мстислав договорились между собой о разделе Русской земли (см.: Древнерусские города в древнескандинавской письменности. С. 113. Примеч. 7).
194
Обязательность этого дипломатического шага для каждого нового правителя Восточной Европы между прочим подтверждает пример Болеслава I, который, овладев в 1018 г. Киевом, сразу же снесся через послов с Василием II.
195
Участие в этом походе тысячи (по другим известиям, шести тысяч) «варягов», нанятых взамен перебитых «на дворе поромони», — чистый миф. Далее летописец рассказывает, что, одержав победу при Любече, Ярослав щедро наградил своих воинов: старостам и горожанам дал по 10 гривен, сме дам — по гривне. «Варягов» в этом списке победителей нет.
196
Близкого взгляда придерживался В.Д. Королюк, по мнению которого битвы у Любеча либо не было совсем, либо в ней столкнулись не Ярослав и Святополк, а Ярослав и один из других наследников Владимира (см.: Королюк В.Д. Западные славяне и Киевская Русь. С. 236—239).
197
В связи с этим сообщением Титмара обсуждалась возможность иного прочтения летописного известия о пожаре 1017 г. В ряде летописных списков (Лаврентьевском, Троицком и др.) оно читается как «…и погоре церкви», то есть глагол «погореть» стоит не во множественном числе — «погореша», а в единственном. Высказывалось мнение, что в общем протографе этой группы летописей могло сообщаться о пожаре только одного киевского храма: «и погоре церкы [церковь]». А поскольку эти слова «без дополнительного указания, какая именно церковь сгорела, не имеют смысла, потому что в Киеве того времени была конечно же не одна церковь», то «речь, надо думать, идет о пожаре какого-то большого храма» — собора Святой Софии, как сказано у Титмара (Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 471—472). Однако здесь не учитывается другое место из хроники Титмара, где говорится, что огонь охватил тогда значительную часть города: «на город Киев, чрезвычайно укрепленный, по наущению Болеславову часто нападали враждебные печенеги, по страдал он и от сильного пожара». Попутно замечу, что разделительный союз «и» не позволяет связать пожар 1017 г. с нападением печенегов, на чем нередко настаивают исследователи (см.: Там же. С. 472—475). Из конструкции фразы ясно, что Титмар отличает разрушения, причиненные Киеву набегами печенегов, от разрушений, вызванных пожаром 1017 г.
