Александр Бушков - Россия, которой не было. Гвардейское столетие
Возвратясь к себе, царевна Елизавета сразу же известила Лестока о своем разговоре с великой княгиней; ее наперсник желал бы в ту же ночь предупредить опасность, грозившую царевне и ему самому, но так как все, принимавшие участие в заговоре, были рассеяны по своим квартирам, и их ни о чем не предупредили, то дело было отложено до следующей ночи.
Утром, когда Лесток явился, по обыкновению, к царевне, он подал ей небольшой клочок бумаги, на которой он нарисовал карандашом царевну Елизавету с царским венцом на голове. На обратной стороне она была изображена с покрывалом, а возле нее были колеса и виселицы; при этом он сказал: «Ваше императорское высочество должны избрать: быть ли вам императрицей или отправиться на заточение в монастырь и видеть, как ваши слуги погибают в казнях». Он убеждал ее далее не медлить, и последнее решение было принято на следующую ночь.
Лесток не забыл уведомить об этом всех, принадлежавших к их партии. В полночь царевна, сопровождаемая Воронцовым и Лестоком, отправилась в казармы гренадеров Преображенского полка; 30 человек этой роты были в заговоре и собрали до 300 унтер-офицеров и солдат. Царевна объявила им в немногих словах свое намерение и требовала их помощи, все согласились жертвовать собой для нее. Первым их делом было арестовать ночевавшего в казармах гренадерского офицера по имени Гревс, шотландца по происхождению; после этого они присягнули царевне на верность; она приняла над ними начальство и пошла прямо к Зимнему дворцу; она вошла, без малейшего сопротивления, с частью сопровождавших ее лиц в комнаты, занимаемые караулом, и объявила офицерам причину своего прихода; они не оказали никакого сопротивления и позволили ей действовать. У всех дверей и выходов были поставлены часовые. Лесток и Воронцов вошли с отрядом гренадеров в покои великой княгини и арестовали ее с супругом, детьми и фавориткой, жившей рядом.
Лишь только это дело было окончено, несколько отрядов было послано арестовать фельдмаршала Миниха, его сына, обер-гофмейстера великой княгини, графа Остермана, графа Головкина, графа Левенвольде, обер-гофмаршала двора, барона Менгдена и некоторых других, менее значительных лиц.
Все арестованные были отведены во дворец царевны. Она послала Лестока к фельдмаршалу Ласи предупредить его о том, что она совершила, и уверить, что ему нечего бояться, и приказала немедленно явиться к ней. Сенат и все сколько-нибудь знатные лица империи были также созваны во дворец новой императрицы. На рассвете все войска были собраны около ее дома, где им объявили, что царевна Елизавета вступила на отцовский престол, и привели их к присяге на подданство. Никто не сказал ни слова, и все было тихо, как и прежде. В тот же день императрица оставила дворец, в котором она жила до тех пор, и заняла покои в императорском дворце.
Когда совершился переворот герцога Курляндского, все были чрезвычайно рады; на улицах раздавались одни только крики восторга; теперь же было не так: все выглядели грустными и убитыми, каждый боялся за себя или за кого-нибудь из своего семейства, и все начали дышать свободно только по прошествии нескольких дней.
Все, читающие об этом событии, не могут не удивиться ужасным ошибкам, сделанным с обеих сторон.
Если бы великая княгиня не была совершенно ослеплена, то это дело не удалось бы. Я говорил выше, что она получила несколько извещений даже из-за границы; граф Остерман, приказав однажды доставить себя к ней, уведомил ее о тайных совещаниях де ла Шетарди с Лестоком; вместо того чтобы отвечать ему на то, что он говорил, она велела показать ему новое платье, заказанное ею для императора.
В тот же вечер, когда она говорила с царевной Елизаветой, маркиз Ботта обратился к ней со следующей речью: «Ваше императорское высочество упустили случай помочь моей государыне, королеве, несмотря на союз обоих дворов, но так как этому уже нельзя пособить, то я надеюсь, что, с помощью божией и других наших союзников мы устроим наши дела. По крайней мере, государыня, позаботьтесь теперь о самой себе. Вы находитесь на краю бездны; ради бога, спасите себя, императора и вашего супруга».
Все эти увещания не побудили ее сделать ни малейшего шага, чтобы утвердить за собой престол. Ее неосторожность простиралась еще дальше. В вечер, предшествовавший перевороту, ее супруг сказал ей, что он получил новые сведения о поведении царевны Елизаветы, что он сразу же прикажет расставить на улицах караулы, и решился арестовать Лестока. Великая княгиня не дала ему исполнить этого, ответив, что она считает царевну невинной, что когда она говорила с ней о ее совещаниях с де ла Шетарди, последняя не смутилась, очень много плакала и убедила ее.
Ошибки, сделанные партией царевны Елизаветы, были не менее велики. Лесток говорил во многих местах и в присутствии многих лиц о долженствовавшей случиться в скором времени перемене. Прочие участники заговора были не умнее: все люди простые, мало способные сохранить столь важную тайну. Сама царевна делала некоторые вещи, за которые она была бы (арестована?) в царствование императрицы Анны Иоанновны. Она прогуливалась часто по казармам гвардейцев; простые солдаты становились на запятки ее открытых саней и таким образом разъезжали, разговаривая с ней, по улицам Петербурга. Их приходило каждый день по нескольку в ее дворец, и она старалась казаться популярной во всех случаях. Но провидение решило, что это дело удастся, поэтому другие по необходимости были ослеплены.
В день переворота новая императрица объявила манифестом, что она взошла на отцовский престол, принадлежащий ей как законной наследнице, и что она приказала арестовать похитителей ее власти. Три дня спустя был обнародован другой манифест, который должен был доказать ее неоспоримое право на престол. В нем было сказано, что так как принцесса Анна и ее супруг не имели никакого права на русский престол, то они будут отправлены со всем семейством в Германию. Их отправили из Петербурга со всеми слугами под конвоем гвардейцев, состоявших под командой генерала Салтыкова (бывшего обер-полицмейстером при императрице Анне). Они доехали только до Риги, где их арестовали. Сначала их поместили на несколько месяцев в крепость; затем перевезли в Дюнамюндский форт и, наконец, вместо того, чтобы дозволить им возвратиться в Германию, привезли обратно в Россию. Место их заточения часто менялось. Великая княгиня умерла в родах в марте 1746 г., тело ее было перевезено в Петербург и предано земле в монастыре св. Александра Невского.
Неизвестно, где именно содержатся теперь принц Антон Ульрих и юный император; иные говорят, что отец и сын находятся в одном и том же месте и что молодому принцу дают, по повелению двора, хорошее воспитание; другие утверждают, что царевич Иоанн разлучен со своим отцом и находится в монастыре, где его воспитывают довольно плохо.
По всему, что я сказал о принцессе Анне, будет нетрудно определить ее характер. Она была чрезвычайно капризна, вспыльчива, не любила трудиться, была нерешительна в мелочах, как и в самых важных делах; она очень походила характером на своего отца, герцога Карла Леопольда Мекленбургского, с той только разницей, что она не была расположена к жестокости. В год своего регентства она правила с большой кротостью. Она любила делать добро, не умея делать его кстати. Ее фаворитка пользовалась ее полным доверием и распоряжалась ее образом жизни по своему усмотрению. Своих министров и умных людей она вовсе не слушала, наконец, она не имела ни одного качества, необходимого для управления столь большой империей в смутное время. У нее был всегда грустный и унылый вид, что могло быть следствием тех огорчений, которые она испытала со стороны герцога Курляндского во время царствования императрицы Анны. Впрочем, она была очень хороша собой, прекрасно сложена и стройна; она свободно говорила на нескольких языках.
Что же касается принца, ее супруга, то он обладает наилучшим сердцем и прекраснейшим характером в мире в сочетании с редким мужеством и неустрашимостью в военном деле, но он чрезмерно робок и застенчив в государственных делах. Он приехал слишком молодым в Россию, где перенес тысячу огорчений со стороны герцога Курляндского, который не любил его и часто обращался с ним весьма жестко. Эта ненависть герцога происходила потому, что он считал его единственным препятствием к возвышению своего дома, так как, сделавшись герцогом Курляндским, он возымел намерение выдать принцессу Анну за своего старшего сына и возвести этим браком свое потомство на русский престол; но, несмотря на свое влияние на императрицу, он никогда не мог убедить ее согласиться на это.
Принц Людвиг Брауншвейгский, бывший еще в Петербурге во время революции и имевший помещение во дворце, был также арестован в своей комнате; спустя несколько часов после того, как императрица велела снять караул, ему назначили другую квартиру в доме, подаренном великой княгиней своей фаворитке, который отстраивался все предыдущее лето и всю осень; отапливать в нем можно было только одну комнату. Принц должен был ее занять и довольствоваться ею; он оставался в Петербурге до марта месяца, а потом возвратился в Германию.
