Олег Платонов - Николай II в секретной переписке
Увы! Ольга и я остаемся без церковной службы, и я не смогу пойти в понедельник в Верховный Совет, как собиралась — переутомилась. Я так по вас тоскую, мои сокровища! До свидания, дружок, храни тебя Господь! Осыпаю тебя нежнейшими поцелуями и остаюсь твоя старая
Солнышко.
Что затевает Греция? Кажется, известия не очень утешительны, черт бы побрал все эти Балканы! А что эта идиотская Румыния — что она предпринимает?
Могилев. 31 октября 1915 г.
Мое бесценное Солнышко,
Вот мы опять в наших прежних комнатах, которые хорошо прибраны и приведены в порядок. Погода, к счастью, сухая и солнечная — 8 градусов тепла. Это очень приятно после страшно холодного дня в Ревеле.
В остальном проведенный там день оказался весьма удачным и интересным.
Все утро Бэби и я разъезжали в моторе по окрестностям, выходя посмотреть войска вблизи их позиций и фортификаций, искусно скрытых в лесах или устроенных на открытом поле.
Меня изумляет, как много сделано во время войны, но еще больше остается сделать, чтобы закончить все необходимое. Несмотря на закрытый мотор и на то, что мы были тепло одеты, мы все зябли и с радостью вернулись завтракать в поезд. В 2 часа мы продолжали наш объезд и посетили старую “Европу”, которая теперь является старейшиной наших английских подводных лодок.
Вообрази, всеми ими командует маленький Подгурский. Мне так приятно было побывать на борту и поговорить с английскими офицерами и матросами. На палубе я их всех благодарил и некоторых наградил орденом за их последние подвиги (“Принц Альберт” и “Ундина”). Наши ужасно хвалят их, и они стали большими друзьями — настоящими товарищами!
Алексей лазил всюду и забирался во всякую дыру, в которую только можно было, — я даже подслушал, как он непринужденно беседовал с одним лейтенантом, спрашивая его о разных предметах! Потом мы поехали на два новых морских завода, кораблестроительный и механический, — очень интересно! Сделали недолгий визит в морской госпиталь — 250 больных и только 4 раненых матроса. Уже стемнело, когда мы вернулись в наш поезд. После чая до обеда я слушал длинный доклад адм. Канина, — в присутствии Григоровича. Обедали все морские власти и 4 английских командира, а в 9 час. мы выехали из Ревеля после утомительного, но поучительно прожитого дня. Ночью ехали в снежную вьюгу и в четверг утром прибыли в Венден, где ген. Горбатовский встретил нас и вошел в поезд. В час мы проехали Ригу и остановились на маленькой станции за городом.
Здесь ожидал нас ген. Радко-Дмитриев возле чудного почетного караула 4-го драгунского Екатеринославского полка. Недалеко был плац, где состоялся смотр двум смешанным полкам сибирских стрелков, — среди них полки мама и Алексея. Вид у них был очень хороший. Издали доносилось буханье наших орудий, — тогда как раз происходила наша удачная атака. На обратном пути к поезду мы зашли в большой лазарет, который был полон тяжело раненными беднягами.
Так как мы выехали с опозданием на час, то проехали Псков в 12ч. 15м. ночи, и мне пришлось в течение почти часа принимать Рузского, так что не удалось лечь в постель раньше 2 ч. Спал отлично до 10 ч. 30 м. утра пятницы.
Погода была теплая, но дождь лил потоками.
В 2 часа мы прибыли в Витебск и отправились прямо на смотр 78-й пехотной дивизии. Дождь лил, и поле было усеяно лужами воды, к великому удовольствию Бэби.
Эта дивизия отличилась в Карпатских боях. Когда она прибыла сюда месяц тому назад, то насчитывала всего 980 человек — это дивизия-то! Теперь она вновь достигла состава 15000. Свыше 3000 вернулись в свои полки — все с георгиевскими крестами. Вид у них был великолепный — как у гвардейцев. По дороге на станцию мы зашли в собор, битком набитый народом. После обеда прибыли в Могилев — но ночь провели в нашем уютном поезде. Нынче утром мы в 10 переехали. Алексей побежал в сад, а я пошел на доклад, который, разумеется, оказался продолжительным. Сегодня по всему фронту было спокойно — только перестрелка. Все наши иностранные друзья встретили нас с любезными лицами — Алексей и его толстый бельгиец улыбнулись друг другу через стол. Мы предприняли нашу обычную поездку в моторе, гуляли и развели костер у шоссе.
Ну, моя возлюбленная душка, мне пора кончать. Я так благодарен тебе за твои письма! Нежно, нежно целую тебя и девочек.
Благослови вас Бог!
Неизменно твой муженек
Ники.
Царское Село. 1 ноября 1915 г.
Мой дорогой душка,
Только что получила письмо Бэби. От души им наслаждалась, — он так забавно пишет! Как жаль, что был такой дождь и слякоть, но зато, по крайней мере, Двина не замерзнет!
Очень беспокоит меня Румыния, — если правда то, что Веселкин телеграфировал (бумаги Григор.), будто в Рущуке говорят, что Румыния объявила нам войну, — я надеюсь, что это ни на чем не основано, и они нарочно распространяют такие слухи, чтобы угодить Болгарии. Это было бы ужасно, потому что я боюсь, что тогда и Греция будет против нас. Черт побери эти балканские государства! Россия всегда была для них любящей матерью, а они изменяют ей и сражаются с ней. Поистине конца нет заботам и беспокойству!
Читаю описание путешествия в газетах — сколько ты сделал! M-r Ж. все так мило описывает.
Вчера вечером мы обедали наверху, в угловой комнате, — ужасно грустно и пусто без Солнечного Луча. Я потом молилась в его комнате — нет там маленькой кроватки! А затем я вспомнила, что там, где он сейчас находится, с ним рядом спит другое любимое существо. Какое счастье, что вы можете все друг с другом разделять, для него так хорошо быть в твоем обществе! Это его быстро развивает, я надеюсь, что он не слишком шалит при гостях. Он пишет, что очень счастлив опять быть в ставке. — Сегодня я простилась с своими Крымцами, Губаревым, Вачнадзе и сыном Боткина, которые теперь возвращаются на фронт. Все Крымцы спешат вернуться в свой полк, так как их отправили на новый фронт.
Серая дождливая погода. Сегодня утром сердцу моему лучше, но я себя чувствую нехорошо, так что совсем не выйду, даже в церковь, — надо еще поправиться. Посылаю тебе трогательную телеграмму от Грузинского полка Алексея. Я им ответила, что перешлю ее ему — может быть, ты поблагодаришь их от его имени?
Как ты нашел бедного Канина? Надеюсь, что ему не очень плохо. Сестра Ольга пишет, что она очень довольна своей работой. Дорогая матушка весь день бегает по лазаретам и находит Ольгин лазарет милым и уютным.
Мой дорогой, я лежу в постели после приема Хвостова, который просил быть срочно принятым. Ну, наш милый Фредерикс опять колоссального дал маху, что доказывает, что ему нельзя говорить ничего серьезного или чего-либо секретного! — Хвостов получил письмо от Дрентельна (своего бывшего зятя). Он принесет его тебе, чтобы показать, в каких выражениях оно написано. Он ему пишет, что Фредерикс послал за ним и сказал ему, что желал бы знать, почему Хвостов так неправильно судит о Джунковском и т.д. Дрентельн в ярости, видит результат темной силы (нужно подразумевать нашего Друга) и говорит, что жалеет тебя и Россию, если Хвостов коверкает все донесения таким образом. Хвостов будто бы сказал, что нужно остерегаться Джунковского из-за некоторых его поступков, полиции и т.д., из-за поведения его на съезде московского дворянства, — где он выставлял себя мучеником из-за Гр. и т.д., и в обществе и в клубах, — где ему хочется обратить на себя внимание своими разговорами, — и что поэтому нельзя давать ему назначения на Кавказ. — О, этот ужасный путаник! Теперь это передается среди Преображенцев и губернаторов, бывших товарищей, и страшно вредит Хвостову. Он просит тебя ничего не говорить ни Фредериксу, который все еще более испортит, ни Дрентельну, который будет в бешенстве, узнав, что я видела письмо. Такое несчастное положение, — оно связывает Хвостова по рукам! Увы! полк совсем не безупречен и ненавидит нашего Друга, так что он надеется, что ты скоро дашь Дрентельну повышение, — дай ему армейскую бригаду, чтобы он не получил еще большего влияния в своем полку. Дрентельн пишет, что Орлов посылал за Джунковским (будто бы его брат опасно заболел), и Н. предложил ему пост атамана Терских войск, но Джунковский отказался. Из перлюстрированных писем видно, что Н. намеревается предложить ему место своего помощника.
Ради Бога, не соглашайся, иначе там образуется целое гнездо злодеев, замышляющих зло и вред. Дай ему лучше назначение на фронт — он слишком опасный человек, чтобы играть роль мученика.
