Сергей Утченко - Тайны политических убийств
Утром 20 августа Троцкий поднялся рано, быстро привел себя в порядок, отправился покормить кроликов, полил разводимые им в саду кактусы. Для Натальи Ивановны это означало, что муж превосходно себя чувствует и предстоит радостный рабочий день.
— Вот бы сегодня никто не мешал. Хочу поработать до вечера. Надо спешить, Ната, пока нам предоставили отсрочку, — сказал Лев Давыдович в конце завтрака.
Перед обедом занятия Троцкого на несколько минут прервал адвокат Ригальт, пришедший по делу о покушении 24 мая. После его ухода Троцкий сообщил жене:
— Больше не могу молчать! Сегодня же сяду за ответ Ломбарде Толедано. Его газета переходит все границы. Я чувствую себя, как никогда, крепким. Силы возвращаются ко мне. И надо основательно садиться за книгу о Сталине. Все ее ждут…
Вслед за непродолжительным послеобеденным отдыхом Троцкий наговорил на диктофон несколько страниц ответа газете «Эль Популяр», а сразу после пятичасового чая вновь прошел к кроличьим клеткам, где его и застал Фрэнк Джексон. Увидев жениха Сильвии рядом с мужем, Наталья Ивановна подумала: «Опять оп! Зачем так зачастил?» — и подошла.
— Меня мучает жажда. Вы не дадите мне стакан воды? — поздоровавшись с Натальей Ивановной, попросил гость.
— Может быть, чашку чаю?
— Нет, нет! Я только что поел, и еда стоит вот здесь. — Джексон провел рукой по горлу. — Лучше воды.
Наталья Ивановна вновь обратила внимание на перекинутый через руку плащ и неснятую шляпу.
— Вы плохо выглядите, Фрэнк. Сегодня весь день солнце. Зачем вам плащ и шляпа? — спросила Наталья Ивановна. — Как чувствует себя Сильвия?
Ответил не сразу, казалось, он отсутствовал.
— А, Сильвия! Хорошо, спасибо.
— Вы что, принесли статью? Отпечатанную на машинке? Лев Давыдович не любит читать рукописи.
В это время Троцкий сказал по-русски жене:
— Ты знаешь, он ждет Сильвию. Они завтра уезжают.
— Как? Я ничего об этом не слышала от Сильвии.
И опять наступило тяжелое молчание, его нарушил Троцкий:
— Хорошо, вы покажете мне свою статью?
Они прошли в кабинет. Троцкий сел в кресло к столу. Джексон встал по левую руку, ближе к окну. Когда Троцкий прочел первую страницу и собирался было ее перевернуть, Джексон сделал шаг назад, выхватил из-под плаща «пиолет» — альпинистский ледоруб — и со всей силой, на которую был способен, нанес плоским концом удар по голове.
Троцкий вскочил, как развернутая пружина, издал душераздирающий вопль и бросился на Джексона, пытаясь схватить его руку, помешать нанести еще удар. Оттолкнув его от себя, Троцкий выскочил из кабинета, но почувствовал, что ноги ему не подчиняются, оперся о косяк двери между столовой и террасой. Тут его, с лицом, залитым кровью, застала Наталья Ивановна.
— Джексон! Наташа, я люблю тебя… — и упал на руки жены.
— Ох! Теперь будем проверять каждого, кто приходит!
Мимо пробежали охранники, и Троцкий сказал:
— Надо убрать Севу… Я чувствовал… я полагал, что он намерен это сделать. Он еще раз хотел ударить, но я помешал…
Из кабинета донесся крик.
— Что станем делать, Левочка?
— О, нет! Пусть его не убивают. Надо заставить его говорить!
В это время в кабинете Робинс и Корнелл наносили удары Джексону по лицу, голове, шее и спине рукоятками револьверов.
— Не убивайте! Он должен говорить! Так требует Троцкий, — трясясь от возбуждения, повторял Гансен.
— Я не убью его! Пусть говорит! ГПУ тебя послало? Они? Они!
— Нет! Не ГПУ! Один человек! Я его плохо знаю. Они… Я повязан по рукам и ногам! Они держат в заложницах мою мать!
Далее, уже сбитый ударами на пол, Джексон прокричал, что человека, который приказал ему убить Троцкого, зовут Бартоло Перес или Парис. Он не знает точно. Познакомился он с ним в Париже, а три недели назад получил от него строгий приказ в ночном Кит-Кат-Клубе, который находится на углу авениды Индепенденсия и улицы Долорес.
Джексон хотел было подняться, но теперь на него набросился Гансен, и тогда Джексон закричал:
— Убейте! Убейте меня сразу! Я не должен жить! Убейте! Никакого ГПУ я не знаю, но все равно убейте… Убейте!
Прибыл врач, осмотрел рану Троцкого и, скрывая свое волнение, сообщил, что рана не опасна. Однако Троцкий, приложив руку к сердцу, заявил:
— Чувствую здесь… это конец… На сей раз они одолели…
Прибыл начальник полиции генерал Нуньес, и только тогда Троцкого отвезли в клинику «Скорой помощи» и положили в палату, куда уже собирались для консилиума светила.
А в это время полковник Санчес Саласар приступил к осмотру места происшествия. Естественно, начал он с кабинета. Тот был полон свидетельств недавней трагической борьбы: кресло, стул, корзина для мусора, книги и газеты в беспорядке разбросаны по полу, к окну отлетели диктофон и подставка к нему, у полки с книгами и кнопкой тревоги лужа крови. Полковник подумал, что такой человек, как Троцкий, только так и должен был умереть, в своем рабочем кабинете, наклонившись над очередной работой, окруженный бумагами, книгами, архивами.
Тут же лежал плащ цвета хаки, с которым на сгибе руки вошел в кабинет Джексон, скрывая под ним «пиолет» с заранее укороченной ручкой и пришитой тесьмой, удерживающей орудие убийства с внутренней стороны плаща. В правом кармане нашли кинжал длиной в тридцать пять и шириной в три сантиметра в чехле, украшенном серебряной нитью. В другом кармане находился пистолет «Стар» 45-го калибра с патроном в стволе и восемью в обойме.
— Столько оружия, — сказал своему заместителю Санчес Саласар. — Сомнений нет, он еще дома знал, что идет сюда, чтобы обязательно убить Троцкого. Только почему не стрелял? Надеялся тихо уйти. Конечно! И «бьюик» свой на этот раз поставил не как всегда, а развернул лицом в сторону автострады, ведущей из Койоакана.
(Диего Ривера по этому поводу утверждал, что Джексона неподалеку от дома Троцкого в двух разных машинах ждали его мать Эустасия Мария Каридад дель Рио и «товарищ Пабло» — Леонид Эйтингон.)
Тут полковнику подали конверт с письмом, которое преступник вручил врачу кареты «Скорой помощи», отвозившей Джексона в ту же самую больницу, куда поместили и жертву. Оно было написано по-французски, на пишущей машинке. Только число «20.08.1940» и подпись «Жак» были подписаны карандашом. Опыт полковника сразу подсказал, что письмо изготовлено за много дней до того, как под ним поставлена подпись.
— Неряшливость, отсутствие знаний или особый расчет? — спросил Санчес Саласар. — Объяснение мотива поступка. Поглядим! Пока ни слова о письме. Почитаем, что скажут завтра «Эль Популяр» и «Мачете» (орган ЦК Мексиканской компартии).
«Текст письма был неграмотен, — уверял меня Диего Ривера. — Полиция могла цепляться к каждой фразе. Например, Джексон утверждал, что он разочаровался в Троцком. Когда успел, если в общей сложности общался с Троцким четыре часа? Джексон утверждал, что Троцкий предложил ему отправиться в Россию, чтобы совершить там ряд убийств руководителей партии и Красной Армии. Когда и как Троцкий мог доверить такое неизвестному человеку, с которым — это показывают записи в книге внутренних охранников — Троцкий находился наедине всего десять минут 17 августа».
Около восьми вечера в дом [Троцкого примчалась Сильвия Агелофф. Она не дождалась Фрэнка в 113-м номере отеля «Монтехо» и позвонила Наталье Ивановне, вдруг подумав, что Фрэнк мог поехать к ним. Днем она и Фрэнк случайно встретили Отто Шуисслера с невестой в центре города и договорились вместе отужинать. Фрэнк должен был заехать за Сильвией в отель в семь вечера. Агелофф была арестована и отравлена в помещение, которое занимал Жак-Фрэнк-Морнар-Джексон.
Жертве покушения тем временем лучшие врачи Мексики сделали операцию на черепе, но мозг оказался сильно поврежденным, и Лев Давыдович Троцкий скончался 21 августа 1940 года в девятнадцать часов двадцать минут.
Вся пресса Мексики осудила «подлое вооруженное нападение с целью убийства». Ломбарде Толедано также осудил совершенное покушение, обвинив в нем провокаторов, заинтересованных измазать в грязи доброе имя Мексики. Вскоре, однако, прогрессивная пресса принялась на все лады излагать суть письма, приготовленного убийцей в свое оправдание, что окончательно убедило полицию в существовании связи этой прессы с теми, кто стоял за спиной Джексона.
На первом же допросе, проведенном полковником прямо в приемном покое больницы, Джексон, обретя полное спокойствие и выдержку, рассказал — это очень быстро полковник почувствовал — заранее приготовленную легенду. Он сообщил, что настоящее его имя Жак Морнар Вандендреш, что он бельгиец и что приехал в Мексику по рекомендации какого-то деятеля IV Интернационала, имя которого он забыл, чтобы стать активным троцкистом, но, узнав Троцкого, разочаровался в нем настолько, что идея убить Троцкого пришла к нему за неделю до дня покушения. Джексон настойчиво утверждал, что у него не было заранее разработанного плана и что пистолет и кинжал были приготовлены для самоубийства, а «пиолет» оказался у него потому, что он любитель-альпинист и привез эту дорогую ему вещь из Франции. По поводу мотива его последней месячной поездки в Нью-Йорк Джексон заявил, что ездил туда только с единственной целью быть рядом с Сильвией, без которой он жить не может.
