Анна Антоновская - Базалетский бой (Великий Моурави - 5)
- Не отчаивайся, Дато, если бы не козни князей, мы бы не замедлили вновь предоставить шаху Аббасу Марткобскую равнину. Наша борьба без этой цели не имеет ценности. Да, друзья мои, иначе нельзя, ибо бесконечная скачка на месте утомляет не только всадника, но и коня, - можно очутиться под копытами. Необходимо, чтобы задние ноги коня стремились обогнать передние. Так вот, если одолеем внутренних недругов - обеднеет церковь, обогатится царство, ибо чернорясые лицемеры не любят утруждать себя работой на земле, их лишь дела царства волнуют. Все меньше святош будет укрываться за монастырскими стенами, народу в царстве прибавится, а главное - золото креста перестанут путать со сталью меча. - Саакадзе вдруг резко поднялся, несколько раз пересек каменные квадраты низкосводчатой комнаты и опустился на тахту. - Теперь, друзья, поговорим об имеретинском ясновидце. Оказывается, Георгий Саакадзе обязан родниться только с царями. И то правда, не в убыток себе действую. Вот царь Имерети рассчитывает захватить моего Автандила вместе с довеском, то есть мною.
- Почему? Полтора хачапури ему в рот! Наш Автандил сам, как золото, блестит.
- Еще сильнее заблестит, если Имерети получит Великого Моурави в приданое.
- Шутишь, Георгий! Ты что им - брат отца?
- Почти, Даутбек, - одинаково в защите царства нуждаемся. Вот и придумали: Автандил опочивальню царевны начнет охранять, а я на рубеже Имерети стану обнаженным мечом махать - то в сторону Самегрело, то в сторону Гурии, а то и в сторону Абхазети. Кто посмеет подойти?
- Если такое думаешь, Георгий...
- Иначе думать - себя обманывать.
- И еще неизвестно, отец, почему расщедрился царь, не похожа ли его царевна на лягушку?
- Не страдает ли уродством? - добавил Элизбар.
- Э, мальчик, о таком не думай! Раз невеста - царевна, то пусть вместо носа орех торчит - все равно красавица!
- Убереги анчисхатская божья мать! Иначе благоразумие может настигнуть как раз в ту минуту, когда принято терять голову.
- А может, из-за такой красавицы не стоит Автандилу свой меч обнажать?
- Гиви! - взревел было Димитрий.
Но в этот миг под общий хохот, словно желая доказать, что так происходит не только в сказке, на подоконник вспрыгнула лягушка. Зажав ее в кулак, Димитрий наставительно проговорил:
- Твое счастье, что на царевну не похожа, - иначе полтора часа летела б вниз носом, - и, осторожно опустив лягушку через окно на площадку, рявкнул: - В другой раз не прыгай, куда не приглашают, не персидский шах! Аба! Скачи, пока не раздумал!
Но лягушке было не до скачки - с выпученными глазами и приоткрытым ртом она в полуобморочном состоянии едва дотащилась до выбоины в стене и устроилась на длительный отдых.
- Если о лягушке все, вернемся к царю, - усмехнулся Саакадзе. - Лестное предложение примем с взволнованной радостью, но сватовство отложим до победы. За этот срок Автандил увидит царевну и сам решит: приблизиться ему к опочивальне или отодвинуться от нее на агаджа. И еще: стать стражем на рубеже не откажусь, если... если царь Георгий Третий придвинет имеретинский рубеж к Картли.
Утром съезд все еще продолжался. Совещаясь с азнаурами, Саакадзе больше ни словом не обмолвился о церкови, но промолчал и о сватовстве. Уж то хорошо, что не возобновились разногласия в речах о воцарении Александра на картли-кахетинский престол. Ведь тоже Багратиони. А жалеть клятвонарушителя Теймураза не пристало азнаурам.
Потом свойственная Георгию Саакадзе стремительность заставит Левана Дадиани и Гуриели вновь войти в союз грузинских царств.
Азнауры не замедлили шумно одобрить высказанное Асламазом. Еще бы! Войско Самегрело и Гурии пленяло всех!
"Зачем без пользы посвящать ревнителей церкови в неудачу с Леваном?" думал Саакадзе, обходя разговор о союзе царей.
Нервно покручивая ус, Квливидзе посматривал на сдержанного Саакадзе. Чувство неловкости не покидало старого витязя. И он знал много веселого о черных и белых церковниках, но против мнения азнауров он не пойдет. Разве нельзя найти примирительную меру? И Квливидзе, поправив пояс, солидно кашлянул.
- Думаю, многие поймут и окажут поддержку Великому Моурави.
Как раз в это время Саакадзе внимательно рассматривал солнечные блики на своде, они то становились ярче, то тускнели. Не подобны ли этим бликам неустойчивые азнауры? И он твердо ответил на этот мучительный вопрос: "Пусть подобны! Но даже бликам я придам твердость стали, дабы укрепить Союз. На том мое слово!"
Хмурясь, Даутбек сурово заметил, что поддержке нужна, когда в ней нуждаешься, а когда наступает время пиров, то и без побежденных можно обойтись.
Тут совсем некстати Папуна рассмеялся:
- Недавно, азнауры, в придорожном духане "Живая рыба" мне старик сказитель об Амирани рассказывал:
"Много зла принес людям чешуйчатый дракон и еще вдобавок проглотил дымчатую тропу, соединявшую землю с небом. На земле был вечный источник воды, а на небе - огня.
Не стерпел такого злодейства Амирани. Пошел он с нареченными братьями к месту, где раньше начиналась дымчатая тропа, свистнул так, что три дэва сгинули, три дуба треснули, три кабана онемели, и вызвал на бой чешуйчатого. Вышел дракон, бой принял. Три дня бились, три ночи бились - в единоборстве Амирани победил. Повалился трехглавый, а над ним - меч. Тут дракон забыл о зле и стал молить о пощаде, но Амирани помнил о добре и остался глух.
В первый раз занес меч - отрубил одну голову. Во второй - отрубил вторую. В третий - взмолился дракон: "Оставь хоть одну голову!" Отказал Амирани, выше гор меч вскинул. Побелел от страха дракон, взмолился вновь: "О Амирани, пощади! Клянусь, укажу тебе дорогу к красавице Камари. На мытье платья ее уходит семнадцать коков воды, а для просушки его - семь солнечных дней".
Соблазнительна Камари, кто спорит!
Но Амирани непоколебим: выше луны вскинул меч.
"О Амирани, - взревел дракон, - исполни хоть последнюю просьбу - и красавица Камари - твоя!"
"Знаю я драконовы просьбы! - улыбнулся Амирани и защекотал луну мечом. - Все же говори!"
Дракон позеленел от радости и такое попросил: "Из моей головы выйдут три червя, пощади ты их".
Отрубил Амирани последнюю голову дракона, выползли три червя: белый, желтый и синий.
"Убей и червей!" - упрашивают нареченные братья. Отмахнулся от них Амирани, так сказал: "Обещанное дракону выполню". Сказал так и отпустил червей. Вползли черви в дупло трех дубов, спустились оттуда в чрево огнедышащей горы, скрутились в три кольца.
Не стал, как старики советовали, окунать Амирани меч в кровь дракона, на силу свою надеялся. Свистнул - и моря на горы обрушились, рыбы на вершинах забились, звезды на дне зазвенели. Пошел Амирани искать Камари. Идут за ним братья, храбро поют: "Амирани, алам-чалам!.."
Долго ходили. Горы и моря преодолели, долины и ущелья и уже вышли на прямую дорогу к огнедышащей горе, где замок Камари, похожий на огромный шар. Как вдруг - шипение! Оглянулся Амирани: ползут за ним три червя, насмешливо поют: "Амиран, алам-чалам!" - взвились, превратились в драконов, из ноздрей дым.
Ринулся на червей Амирани. В первый раз занес меч - убил белого червя. Во второй - убил желтого. В третий - увернулся синий и вмиг проглотил Амирани.
Долго бились братья, пускали стрелы, камни швыряли - а дракон невредим и от них все дальше убегает. Тогда один крикнул: "Амирани, вспомни о запасном кинжале!" Услыхал Амирани крик нареченного брата, выхватил из ноговицы кинжал - искрошил сердце дракона. Пробил Амирани ногой чешуйчатую броню, наружу выскочил, а у самого волосы, как лес, стоят, запутались в них три ветра.
Из пасти же дракона дым повалил, серую тропу образовал. Круто вскинулась тропа: где началась - там лед, где оборвалась - там огонь. Пить захотел Амирани, отколол мечом кусок льда, а растопить нечем. Окунул Амирани меч в кровь дракона, храбро взошел на зыбкую тропу..."
- И хорошо сделал! Иначе кто бы у бога огонь для людей похитил?
- Он-то хорошо сделал, - хмуро проронил Гуния, - но ты, благородный Папуна, к чему нам такое поведал?
- Об этом в духане тоже один весельчак спросил сказителя. И мудро ответил старик: "Видите, люди, нельзя оставлять врагу потомство. Врага надо целиком уничтожать, с корнем, - иначе как спокойным быть? Враг и после смерти опасен, ибо пытается тень набросить на своего победителя; а тень черное пятно, ни льдом, ни огнем не вытравишь".
Неловко стало азнаурам, замолчали. Лишь Дато от удовольствия облизывал губы. А солнечные блики на своде по-прежнему то становились ярче, то тускнели.
И тут, как нельзя вовремя, вбежал старый слуга Нугзара Эристави. Его давно мучила совесть, что против Моурави, которого любил доблестный Нугзар, отец Русудан, затевается кровавое дело: "Нет, пусть княгиня Русудан сжалится над верным рабом, пусть приютит у себя. Он не будет свидетелем позорного дела".
Выслушав внимательно арагвинца, Саакадзе поспешил сообщить съезду о душетском "заговоре". Моурави признался, что он даже обрадовался. Так лучше. Сильные князья соберутся в один час и в одном месте. Уничтожить змеиную свиту следует одним ударом. Ведь среди княжеских дружинников немало не только обученных им, Моурави, но и обласканных. Особенно месепе. Нет, обязанные перед родиной не пойдут против Моурави, не подымут оружие на дружинников, с которыми на Дигомском поле вместе ели, вместе пили, вместе песни доблестные пели.
