Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 2
Смиттен. — Если позволите, я поставлю несколько вопросов, на которые мне хотелось бы иметь ваш краткий и прямой ответ. Каковы ваши материальные средства?
Добровольский. — Видите ли, мои средства были в довольно плохом положении. Но сейчас я имею наследство, полученное мною после смерти тетушки моей Ададуровой, около 40 тысяч.
Смиттен. — Когда это было?
Добровольский. — Я настолько их недавно получил, что по разделу душеприказчиком был мой брат. Бумаги, по которым я должен был эти деньги получить, кроме 10.000, полученных раньше, я имел при себе, когда явился в думу. Затем, 7 марта во время моего пребывания здесь, умерла моя сестра, и, вероятно, после ее смерти я получу 25 тысяч. Затем, мы имеем в Смоленской губ. имение, которое досталось моей жене и которое давало нам возможность жить там с семьею 4–5 месяцев в год и еще кое-какой доход.
Смиттен. — В каком уезде?
Добровольский. — В Смоленском уезде. Там усадьба, дом и 350 дес. земли.
Смиттен. — Значит, наследство от Ададуровой в 40 тысяч еще вами не получено?
Добровольский. — Нет, теперь, вероятно, получено. Я уже дал доверенность моей жене.
Смиттен. — Кроме имения жены — 350 дес. в Смоленской губ. и содержания, вами получаемого по службе, вы не имели никаких других источников?
Добровольский. — 31 декабря я получил 10.000 рублей. Не знаю, все ли министры получили.
Председатель. — Это откуда?
Добровольский. — Я никогда не слыхал раньше об этом. Может быть, это в виду общего затруднительного положения. Может быть, это не в таком размере давалось, не всем одинаково. Но 31 числа явился ко мне чиновник министерства финансов, который мне дал деньги и взял с меня расписку.
Смиттен. — Из сметы министерства двора?
Добровольский. — Нет, я думаю, что из 10-миллионного фонда. Чиновник был министерства финансов.
Смиттен. — Вам приходилось проживать большее количество денег, чем обеспечивает служба?
Добровольский. — Вам должен дать объяснение. Мне, я слышал, ставилась в упрек моя задолженность. Она не была никогда очень значительна, я был человек очень скромной жизни. Вы можете легко проверить это, не выходя из крепости. У меня был товарищ, очень близкий мне человек, известный в судебном ведомстве, А. А. Познанский,[*] когда-то прокурор окружного суда. Этот, мне самый близкий после моих братьев, человек причинил мне очень много горя в смысле материальном, но я и в настоящее время его люблю и сохранил с ним отношения. Даже помогал его сыну и дочери, которые здесь. Он сам живет заграницей. Я считал его безусловно честным и талантливейшим человеком, но он запутался. Получивши довольно порядочное наследство после своей бабушки, он купил большое имение в Уфимской губ., увлекся им и вложил туда довольно много денег. Причем значительная часть была взята под имение, которое ему досталось в Казанской губ. Он выстроил там завод, обошедшийся ему около 2-х миллионов. Тут подошла японская война. Затем, 1905–1906 г.г. Кредиты сузились. Он попал в очень тяжелое положение, и в этом положении несколько близких ему лиц, в том числе государственный секретарь Крыжановский и Пыхачев, должны были ему помогать векселями. Кредит он имел огромный в то время, и вот случился такой момент, когда бюджет его стеснился до чрезвычайности и когда его нужно было выручить. Я настолько стал близкий человек к нему, что решился на это, тем более, что он человек, который не имеет состояния. Мне в обществе взаимного кредита петербургского земства — тогдашний директор этого общества убеждал меня — открыли кредит, и я Познанского выручил.
Иванов. — В каком банке?
Добровольский. — Петроградского уездного земства. Я поручился за него в трех банках. В банке Петербургского общества взаимного кредита — 17 тысяч, если не больше, Торгово-Промышленном банке — 9 тысяч и около 12-ти тысяч в Волжско-Камском банке.
Смиттен. — В котором году?
Добровольский. — В 1905–1906. Вот источник моей задолженности. Я выплачивал понемногу до последнего времени. Познанский потерял все, его взяли под администрацию; он уехал сам заграницу. Его дела сейчас, повидимому, поправляются. Он выстроил где-то какой-то завод. И остался я таким образом, что с меня взыскивали, причем Петроградское общество взаимного кредита поступило со мной бессовестно. Администрация не согласилась 10 коп. за рубль, и с меня продолжала взыскивать рубль с процентами, ссылаясь на то, что там она взяла 30 коп., а с вас надо дополучить. И вот до последнего времени я уплачивал по 100 рублей в месяц на покрытие суммы. В Волжско-Камском банке осталось, вероятно, около 2 тысяч, не больше. Там мне помогал, не знаю, кажется, бывший директор банка Мухин, очень близкий человек к моей семье. В Торгово-Промышленном банке с меня прямо не взыскивали, так как они меня хорошо знали и знали, что долг не мой. Здесь, в крепости, находится Щегловитов, это тоже один из товарищей Познанского, которому известна история относительно моей задолженности. Вы можете легко установить, что в этих пределах меня нисколько не стесняли, что я никогда, ни по одному поводу в неприятном положении не был. На жалованье мое никаких взысканий не было. Никогда описи никакой не подвергался. При этом, должен сказать, что два имения, которые достались моей жене после смерти матери и которые я получил, когда женился, благодаря этой задолженности являлись почти бездоходными…
Смиттен. — Поясните мне пожалуйста, это были ваши вексельные обязательства, вернее, ваши бланки на векселя к Познанскому?
Добровольский. — Сначала, да, а когда он попал под администрацию, нужно было заменить.
Смиттен. — Чем заменить?
Добровольский. — Тогда Посадский принял от меня вместо подписи Познанского подпись г. Годило-Годлевского.
Смиттен. — Это в каком банке?
Добровольский. — В обществе взаимного кредита. А затем, я не знаю, почему-то Годило-Годлевский отказался возобновить свою подпись. Пришлось сделать подпись моей жене. Тут помогло ужасное горе, моя жена заболела очень тяжко, она 3 год была больна, 1½ года почти без сознания. Тогда они приняли какую-то другую подпись, они сами это сделали.
Смиттен. — Сначала была фамилия Познанского, потом Годило-Годлевского, затем вашей жены, а когда она заболела, то заменили другим лицом?
Добровольский. — Очень легко получить справку.
Смиттен. — По течению счета в банке можно установить?
Добровольский. — Я думаю.
Смиттен. — По течению счета Торгово-Промышленного банка, там нет движения?
Добровольский. — Нет.
Смиттен. — А в Волжско-Камском банке?
Добровольский. — Там, вероятно, осталось около 2 тысяч.
Смиттен. — Но там тоже шла замена?
Добровольский. — Да. Там только моей женой.
Смиттен. — Вам приходилось, кроме этой операции, которая выясняется по отношению к Познанскому, обязываться в других кредитных установлениях по другим поводам?
Добровольский. — Да. Видите ли, когда мне нужно было срочно платить в одном из банков, я учитывал небольшие векселя. Пустые векселя. Одна, две, три тысячи, больше трех тысяч обыкновенно не было.
Смиттен. — Была какая-нибудь определенная система или лица, которые давали бланки?
Добровольский. — Нет, только с женой.
Смиттен. — Таким образом, в обращении могут быть векселя либо Годилы-Годлевского, либо Познанского, либо вашей жены?
Добровольский. — Я думаю.
Смиттен. — К настоящему моменту, вы не можете сказать, в портфелях банков находятся ваши векселя и на какую сумму?
Добровольский. — Я думаю, сейчас в Международном банке есть вексель моей жены, около 2 тысяч рублей, по которому я уплачивал тоже частями.
Смиттен. — Вам не приходилось пользоваться услугами лиц, которые могли бы дискредитировать ваше положение?
Добровольский. — Никогда.
Смиттен. — Вы не называли фамилию Макарова, Василия Михайловича. Кто это такой?
Добровольский. — В. М. Макаров? — У меня был еще один товарищ, который умирая мне тоже оставил память. Вексель я ему дал для учета — Плетнев. С Макаровым были какие-то дела.
Смиттен. — Кто этот Плетнев?
Добровольский. — Плетнев был членом горного совета. У него были нефтяные прииски в Вологодской губ., и, когда он умер, мне пришлось за него платить 10 с половиной тысяч. Между прочим, он передал через этого Макарова…
