Г. Штоль - История Древней Греции в биографиях
Половина Греции – пелопоннесцы, фессалийцы, этолийцы, фокийцы и другие племена – соединились с афинянами в один союз и послали свое войско под начальством славного афинского полководца, Леосфена, к северу, против македонского правителя Антипатра, который, будучи отброшен от Фермопил, заперся в фессалийском городе Ламии. По имени города и война эта называется Ламийскою (323-322). Одно за другим приходили известия о победах и Демосфен с гордостью и радостью видел уже себя близ цели своих желаний. Но скоро счастье переменилось. Леосфен пал в битве, македоняне одержали победу, рвение афинян охладело, и войско их отдельными частями возвратилось по домам. Антипатр с хитрым рассчетом предложил мир каждому государству отдельно и таким образом разорвал союз; Афины одни только оставались вооруженными. Напоследок и они должны были подчиниться предписанным от победителя условиям, уплатить издержки войны и денежную пеню, принять македонский гарнизон в Мунихию и ввести тимократический образ правления по определению Антипатра. Наконец, Антипатр потребовал выдачи Демосфена и Иперида.
Демосфен, Лувр
Оба оратора, при приближении Антипатра к Афинам, бежали из города. Вступив в город, Антипатр разослал воинов для розыска и поимки бежавших. Архий, бывший прежде актером, находился во главе македонского отряда. Он схватил Иперида с несколькими друзьями в Эгине и отправил их к Антипатру в Клеоны, где они были казнены. Ипериду, говорят, предварительно отрезали язык. Демосфена настиг Архий на острове Калаврии, где он искал убежища в святилище Посейдона. Архий пришел к нему в храм и старался дружескими словами убедить его оставить это убежище. Видя, что Демосфен не склоняется на его убеждения, он пришел в ярость и разразился страшными угрозами. «Ты говоришь теперь, как с македонского треножника, ты не более как актер, – сказал ему Демосфен, – погоди еще немного, дай мне написать к моим на родину». С этими словами он вошел во внутреннюю часть храма, взял свою писчую дощечку, как будто готовясь писать, и выпил из кончика стиля скрытый в нем яд. Немного погодя покрыл он себе голову и склонил ее на сторону. Видя это, наемные воины стали смеяться над его слабодушием, но Архий подошел к нему, посоветовал ему встать и ободриться. Тогда Демосфен откинул с головы покрывало и сказал: «Теперь можешь ты играть роль Креона в трагедии и бросить это тело непогребенным. Я же, высоко живущий Посейдон, выхожу еще живой из твоего храма, которого не оставили неоскверненным Антипатр и его македоняне». Пока его выводили из храма, он упал мертвый перед алтарем божества. Это было 16 пианепсиона (октябрь-ноябрь) 322 года. Афиняне почтили его память сооружением статуи, которую они поставили в Калаврии, и положили, чтобы старший из потомков его постоянно мог получать пишу в пританее.
Демосфен, конечно, ратовал и умер за проигранное дело; тем не менее, он достоин высокого уважения и славы. В Афинах было мало людей, которые с таким самоотвержением и пользою вполне предались делу служения родине.
33. Александр Великий, царь Македонский
Александр III, царь Македонский, сын Филиппа, родился в 356 году до P. X. По отцу происходил он от Геркулеса, родоначальника македонских царей; по матери своей, Олимпии, дочери эпирского царя Неоптолема, – от Ахиллеса. В ту самую ночь, когда родился Александр, сгорел в Ефесе знаменитый храм Артемиды, а царь Филипп в день рождения сына получил известие о трех славных победах, а потому предсказывали, что этот сын предназначен славной участи героя и победителя и что разрушение величайшей, известной грекам, святыни в Азии означало разрушение Александром великого Азиатского царства. Филипп дал своему наследнику тщательное и строгое воспитание. В рыцарских упражнениях отрок рано уже отличался перед всеми своими сверстниками. Когда однажды к царю Филиппу привели для продажи лошадь, названную Буцефалом, и хотели испытать ее, никто из присутствовавших наездников не мог сесть на дикое, бешеное животное и укротить его. Наконец Александр, еще мальчик, выпросил у отца позволение попробовать усмирить Буцефала. Он повел его против солнца, потому что заметил, что лошадь боялась собственной своей тени; гладя ее рукой и приговаривая ласковые слова, он успокоил ее, и вдруг вскочив на седло, помчался, к ужасу всех присутствовавших, которые думали, что жизнь его отдана на произвол диких порывов животного. Но вскоре все увидели, что отрок подчинил коня своей воле. Когда он возвратился, полный гордой радости, все приветствовали его с восторгом и Филипп сказал ему в сердечном удовольствии: «Сын мой, найди себе царство, тебя достойное; Македония слишком мала для тебя!» Буцефал остался любимым конем Александра и служил ему во всех его сражениях и походах до самой Индии.
Александр Македонский, Лувр
Когда исполнилось Александру тринадцать лет, философ Аристотель принял на себя дальнейшее нравственное его воспитание. Филипп после рождения сына написал ему: «Знай, что у меня родился сын; не то радует меня, что он родился, а то, что он родился в твое время; тобою воспитанный и образованный, он будет достоин нас, он станет на высоту того назначения, которое со временем будет его наследством». Александр с величайшею любознательностью следовал за мудрым своим наставником в различные области науки и привязался к нему, как к родному отцу. И впоследствии сохранял он к своему учителю глубокое почтение; он часто говорил, что отцу своему обязан жизнью, а учителю тем, что достоин жизни. Быстро развился под руководством Аристотеля бодрый и мощный дух царственного отрока. Аристотель умерял пылкость и страстность души его, возбудил в нем серьезную мыслительность и благородное, высокое настроение духа, презиравшее обыкновенные наслаждения жизнью и стремившееся только к одной великой цели – наполнить мир славою великих дел, «быть превосходным царем и метателем копий». Этот стих Илиады (III, 179) был его любимым, часто повторяемым стихом, а Илиада, в которой прославлялся предок его Ахиллес, – его любимою книгою. Ахиллес был идеалом, которому он стремился подражать. Стремление к славе и к великим подвигам наполняло его душу, когда он был еще ребенком, и было преобладающею страстью всей его жизни. «Мой отец не оставит более ничего на мою долю», – восклицал часто с печалью отрок, при известиях о победах, одержанных Филиппом. Александр был рожден героем; с тонким умом и гениальным даром полководца соединял он высокопарящее одушевление и непоколебимую уверенность в своих силах и в своем счастье. В самой наружности его все возвещало героя: смелая поступь, блистающий взгляд, сила голоса. Когда он находился в спокойном положении, в нем очаровывали и кротость выражения лица, и легкий румянец щек, и влажно смотрящий глаз, и голова, немного склоненная на левую сторону. Ваятель Лизипп лучше всех умел передать эти особенности наружности Александра, который только ему одному и позволял воспроизводить свое изображение.
В той среде, в которой вырос Александр, при дворе и между македонскою знатью, также и во всем народе, вследствие сделавшихся всем известными планов Филиппа, вообще была распространена мысль о войне с Персией, и юношеская душа Александра уже рано мечтала о блистательных победах и приобретениях в дальней Азии, о походе соединенных греков и македонян против варваров, которые в прежние годы разрушили греческие города и храмы греческих богов. Когда однажды персидские послы прибыли ко двору царя Филиппа, в Пеллу, и Александр, будучи еще отроком, принимал их в отсутствие отца, он подробно и серьезно расспрашивал их о народах, населяющих персидское царство, о персидских войсках, о направлении и длине дорог, о законах и обычаях, образе правления и жизни народов, так что послы удивлялись уму и любознательности отрока. Шестнадцатилетним юношей Александр начал первые свои опыты в военном деле. В эту эпоху своей жизни назначенный Филиппом во время войны его с Византией наместником государства, он отправился в поход против отпавшего от союза фракийского народа, завладел их городом и вновь основал его под именем Александрополь. Битва при Хероне была выиграна наиболее вследствие личного мужества Александра.
Филипп был в праве гордиться сыном, подававшим такие блистательные надежды; он любил его как будущего исполнителя своих планов и замыслов и с удовольствием слышал, когда македоняне называли его, Филиппа, своим полководцем, а Александра – царем своим. Но в последнее время жизни Филиппа хорошие отношения между отцом и сыном пострадали, вследствие того, что мать Александра, Олимпия, которую он нежно любил, была оставляема Филиппом в пренебрежении. Самым чувствительным образом был огорчен Александр, когда Филипп, не расставаясь с нею, взял себе другую супругу – Клеопатру, племянницу своего полководца Аттала. На брачном пиршестве Аттал вскричал: «Македоняне, молите богов, чтобы они через нашу царицу даровали государству законного наследника!» Тогда Александр воскликнул, пылая гневом: «Клеветник! Разве я незаконнорожденный?» – и бросил в него кубком; за это царь во гневе едва не пронзил сына мечом. Александр бежал с несчастной своею матерью в Эпир. Вскоре после этого происшествия Димарат из Коринфа, довольно близкий друг Филиппа, прибыл в Пеллу. Филипп спросил его, мирно ли живут между собой греки. Димарат отвечал ему: «О царь, ты спрашиваешь о мире и согласии в греческой земле, а наполняешь собственный дом свой враждою и ненавистью и удаляешь от себя тех, которые должны быть для тебя всего дороже и ближе». Эти свободные слова произвели впечатление на царя; он послал Димарата к Александру и велел ему возвратиться. Но письма отверженной Олимпии, пылкой и страстной женщины, вскоре снова возбудили недоверие в примиренном с отцом сыне, так что между ними опять возникли неудовольствия, продолжавшиеся до самой смерти Филиппа. Когда Филипп был умерщвлен, подозрение пало на Олимпию; говорили, что она была не чужда замыслу Павсания, и многие думали даже, что сам Александр знал о нем. Но это подозрение недостойно благородного характера юного Александра, а преследование и наказание им тех, которые были почитаемы сообщниками Павсания, служит еще большим доказательством его невинности.
