Арон Залкинд - Педология: Утопия и реальность
Конечно такое дополнительно внутреннее сосредоточение очень ценно, незаменимо для тех мозговых работников, которые заняты одним лишь содержанием работы, не перебрасываясь на другие фронты (об этом дальше). Однако для деятелей, которым приходится в течение дня и недели сосредоточиваться на ряде дополнительных областей, это бессознательное пересыщение одной областью оказывается тормозом для повседневного внимания и нарушает работоспособность.
Следовательно, и здесь приходится менять методику работы — не только в смысле уменьшения доз «непрожеванного» груза, но и в смысле порядка подачи этого груза: застревающий в подсознании материал давать лишь перед работой, сходной с ним по содержанию, либо же перед работой, не требующей значительного внимания.
Приведем иллюстрации. Политический деятель (партработа) одновременно занят практически-хозяйственными вопросами (совнархоз) и, кроме того, ведет научную работу в области экономики. Итак — три нагрузки на один мозг.
Если оказывается, что сон нашего деятеля насыщен обильными и утомительными сновидениями (характер их безразличен для нашей задачи сейчас, так как сон искажает материал, входящий в состав сновидений, заняться же анализом этих искажений — дело непосильное для обычного работника) главным образом после вечерних научных занятий по экономике, надо перевести их на другое время, предварительно, конечно, убедившись, что политические и административно-хозяйственные вопросы такого влияния на сон не имеют.
Далее, если выясняется, положим, что отвлекаемость днем особенно сильна — опять-таки после той же экономики, — нужны еще, дополнительно, два рода мер: а) понизить дозу этой экономики в течение дня и вообще перевести ее, по возможности, на те дни, когда общая нагрузка качественно гораздо более мягка; б) если надо совмещать ее с последующей другой работой, лучше всего использовать для этого не политические вопросы (не первую нагрузку), но чисто хозяйственную область работы (вторую нагрузку), так как между научной экономикой и практическим хозяйствованием гораздо больше непосредственных связей, чем между теоретической экономией и общей политикой: если вслед за работой по теоретической экономии намечать хозяйственную работу, то «непрожеванный» материал первой не будет внедряться инородным телом во вторую, но займет родственную по отношению к ней позицию, связываясь общими ассоциациями, — взаимно подталкиваемые.
К этим двум главным мерам надо добавить и третью, частную поправку: делать паузу — отдых — после экономики, памятуя, что она у данного работника медленно «утрамбовывается» в мозгу.
II
РАЗДРАЖИТЕЛЬНАЯ СЛАБОСТЬ И УМСТВЕННЫЙ ТРУД.
НЕРВНАЯ КЛЕТКА В СТАДИИ СИЛЬНОГО УТОМЛЕНИЯ РЕАГИРУЕТ НА ЭТО СОСТОЯНИЕ ЯВЛЕНИЯМИ ВОЗБУЖДЕНИЯ — ТАК НАЗЫВАЕМОЙ РАЗДРАЖИТЕЛЬНОЙ СЛАБОСТЬЮ.
В то время как сильно уставшая мышца становится пассивной, вялой, теряет способность к деятельности, сколько бы мы ни толкали ее к продолжению работы, — усталый, истощенный мозг… перевозбуждается. Это перевозбуждение уставшего мозга сплошь и рядом принимается многими за повышенную работоспособность, в результате чего — ужасающие, зачастую непоправимые, качественные мозговые срывы.
Возьмем для примера переигравших детей, слишком долго игравших, слишком уставших от игры: хотят ли они отдохнуть, тянет ли их ко сну? Нет, после окончания игры начинаются бесконечные капризы, возбужденный крик, борьба с укладыванием в постель, тугое засыпание. Чрезмерное утомление сказывается не в потребности покоя, а в усиленном возбуждении.
Работники, пересидевшие на заседании (а заседают часто по 8–12 часов без перерыва), — если уходить нельзя, если надо слушать, проявлять активность, — как они реагируют на нарастающее утомление? Атмосфера заседания накаляется докрасна, голоса хрипнут от возбуждения, от «внепланового, добавочного озлобления» (отзвук раздражительной слабости), — шум в комнате утраивается, жестикулирующие руки все чаще с треском опускаются на столы и прочую мебель, мелкие части которой иногда приобретают к концу заседания способность летать по комнате. Там, где мозговому утомлению вовремя не дали выхода в покой, отдых, сон, — там прорывается добавочное возбуждение, раздражение — раздражительная слабость.
Если и на заседании нелегко уловить, какая часть возбуждения приходится на объективный материал дискуссии, какая — на долю утомления, — тем труднее субъективно разобраться в этом отдельному работнику. «Голова ведь работает, даже слегка возбужденно работает, — работоспособность налицо, даже нарастает, — отдыхать не хочется, ну и великолепно, могу сэкономить на этом. Очевидно, натренировался!»
Этот невежественный «тренаж», убийственный для культуры мозга, отучил бы человека «совсем» от сна, если бы, к счастью, наши горе-спортсмены наконец не попадали (понятно, поневоле) в лапы к психиатрам и невропатологам. Поведение, напоминающее побасенку о корове попа Якова, которую тот тренировал «на предмет» отвычки от еды и совсем было отучил ее от этого неэкономного занятия, если бы на беду дура-корова «нечаянно» не околела.
Мозговой работник, по неведению принимающий раздражительную слабость за повышенную работоспособность, живет на шпорах. Он подстегивает все свои силовые резервуары, использует все энергетические запасы нервной системы и приводит нервную клетку к состоянию непоправимого истощения, — когда вместо «количества» — функциональной слабости — создается уже патологическое «качество» — изменения самой ткани клетки. О ценности же такой «пришпоренной» мозговой продукции и говорить не приходится.
Таким образом нервная клетка постепенно разучается отдыхать, процессы утомления не возмещаются, работа поглощает уже самый творческий остов — стержневую ткань нервного аппарата, и утомление, через переутомление, превращается в нервно-мозговое истощение, дающее вскоре нарастающую инвалидность во всех областях умственной деятельности.
Вовремя отдыхать, зорко прослеживать субъективную и объективную границу утомления, за которую не следует переступать мозговой работе, — таково второе правило мозговой культуры.
Опасность недоучета явлений раздражительной слабости не исчерпывается чувством мнимого повышения работоспособности и дополнительной перегрузкой из-за этого. Она захватывает и ряд других ответственнейших областей поведения умственного работника.
Так, при первых стадиях возникновения раздражительной слабости могут появиться, в частности, симптомы обостренного полового возбуждения. Усиленная общая чувствительность работника при ослаблении задерживающих возможностей и при понижении способности переключать возбуждение на нужные пути может превратиться в усиление половой чувствительности, в нарастающее половое влечение.
Это состояние, рождаясь при раздражительной слабости, особенно опасно именно в период раздражительной слабости, так как излишние половые акты питаются в первую очередь как раз той энергетической зарядкой, которую всего больше надо сохранить для переутомленных нервных аппаратов.
Половым взвинчиванием утомленный «мозговик» пытается отвлечь себя от чувства изнеможения, от субъективного упадка, — и тем опаснее нарастание в такой период полового влечения. Результат этого — дополнительная растрата рабочих сил, с одной стороны, и сильный упадок самой половой активности — с другой стороны: половой акт в стадии раздражительной слабости биологически обходится гораздо дороже обычного полового акта — не только по линии неврологической растраты, но и по утечкам непосредственно из секреторного фонда половых желез.
Еще одна огромная опасность раздражительной слабости заключается в повышенной наклонности заболевшего к наркотическим средствам: к вину, к бешеному самообкуриванию, к азартному и возбуждающему «досугу»: вино, табак — биологический наркотик; азарт и пр. — социальный наркотик.
Объясняется эта наркотическая тяга тем, что бессознательно, инстинктивно работник все же чувствует, как работоспособность его протекает под неким болезненным нажимом; поскольку естественных источников для этого нажима у него уже нет, он в состоянии продолжающегося возбуждения ищет искусственных источников укрепления рабочих сил и находит их в наркотиках.
Наркотики же и вообще искусственные возбуждения опасны в период раздражительной слабости больше, чем когда бы то ни было, так как индивидуальная чувствительность организма, реакция организма на наркотики, здесь усугубляется до невиданных в норме степеней: та же рюмка водки, тот же крепкий табак, та же возбуждающая фильма вызывает вдвое и втрое большее потрясение в организме, в сравнении с обычными условиями влияния этих ядов.
