Виктор Наумов - Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников
Родители вели своеобразную игру, выражавшуюся в переписке с младенцами начиная с грудного возраста. 7 апреля 1712 года Дарья Михайловна извещала четырехмесячную дочь: «Писание ваше я получила». Разумеется, письма от имени Марии сочиняла «бабушка» Кубасова или кто-то другой из домашних слуг. 10 июля того же года мать писала Марии: «Брат твой (Самсон. — В.Н.) за твой презент благодарствует и всегда помнит, и вам посылает взаимно презент платьицо и шапочку новой моды и передничек, четыре пары чюлков шолковые и две пары башмаков, которые вы себе носите на здоровье»(228).
Письма детей, хотя и не собственноручные, отражают реалии их жизни. В сентябре 1712 года Мария «сообщила» родителям: «…у себя имею шесть зубков и учусь ходить». Летом следующего года во время посещения княжеского дворца царем и царицей девочка «по отеческому благословению при музыке танцовала, что было зело угодно их величествам»(229).
В августе 1715 года Мария и Александра уже обучались танцам под руководством танцмейстера, но более подробных сведений об их воспитании не имеется. Несколько лучше известно, как обстояло дело с образованием сына Александра. Под руководством своего гувернера профессора Конрада Генингера, выбранного на эту роль лично царем, юный Меншиков обучался русскому, латинскому, французскому и немецкому языкам, Закону Божьему, истории, географии, арифметике и фортификации. Приходилось заниматься и с танцмейстером, но Александр терпеть не мог уроки танцев. В свое оправдание восьмилетний мальчик заявлял отцу «Еще успею выучиться танцовать! Прежде следует знать полезнейшие науки»(230).
Светлейший князь приобщал сына к ведению хозяйством. В 1724 году мальчику было поручено наблюдать за окраской крыши, а два года спустя он должен был наблюдать за строительством нового зимнего дома(231).
Воспитательные принципы Александра Даниловича видны из его наставления, данного сыну в 1725 году: «…дорожить временем, убегать праздности, прилежать к занятиям». «Ничего нет лучше в молодых летах труда и учения», — писал Меншиков. Отец требовал, чтобы каждое утро юноша приносил благодарение Богу, а следом прочитывал выученное накануне; приказывал ему «вместо забавы» переводить для родителей иностранные газеты и в случае, если в них будут помещены любопытные воинские или другие известия, смотреть на «ландкарт», в каком государстве это происходило, чтобы впоследствии он мог во время разговоров основательно судить об означенных предметах. В заключение светлейший обязывал сына в воскресные и праздничные дни посещать церковь, внимательно слушать литургию, рассуждая о Законе Божьем и о воздаянии. За неисполнение означенных статей и непослушание гувернеру отпрыска ждали штрафы.
Молодой Меншиков благодаря могуществу отца уже в 13 лет стал обер-камергером, был кавалером орденов Андрея Первозванного, Александра Невского, Святой Екатерины и прусского Черного орла, но вскоре разделил со всей семьей тяготы опалы в сибирском Березове. Вернувшись из ссылки в 1731 году, Александр стал прапорщиком Преображенского полка (ранее он числился там поручиком), участвовал в Русско-турецкой войне 1735 — 1739 годов, «за отличную храбрость» был произведен в 1738 году в капитан-поручики, в 1748-м получил чин секунд-майора, а в 1757-м — генерал-поручика. В 1762 году он первым известил москвичей о восшествии на престол Екатерины II, привел их к присяге, был возведен ею в генерал-аншефы, а спустя два года умер, оставив по себе славу «храброго воина и благонамеренного гражданина».
Любимая дочь Александра Даниловича, красавица Мария, очень рано начала фигурировать в матримониальных планах честолюбивого отца. Первоначально он решил выдать ее замуж за польского графа Петра Сапегу, сына великого литовского гетмана, представителя одной из знатнейших и богатейших семей Речи Посполитой. Жених был вдвое старше юной невесты, которой тогда не исполнилось и десяти лет. Он прибыл в Петербург в конце июля 1721 года и поселился в доме Меншикова. Г. Мардефельд утверждал, что Мария «еще чистый ребенок 8 или 9 лет». Ему вторил Ф. В. Берхгольц, одновременно отмечая, что дочь светлейшего князя «еще довольно мала, но при всем том очень милая девушка»(232).
Петр Сапега и Мария Меншикова были обручены, но их брак не состоялся, поскольку у Александра Даниловича появились более заманчивые перспективы. Однако его намерение выдать старшую дочь за юного императора Петра II окончилось ссылкой семьи Меншиковых в сибирский Березов, где «порушенная» царская невеста умерла от оспы незадолго до кончины ее отца.
После освобождения в 1731 году девятнадцатилетняя Александра Меншикова была пожалована Анной Иоанновной во фрейлины и на следующий день по приезде из Сибири выдана замуж за майора гвардии Густава Бирона, родного брата фаворита императрицы. Она умерла в Петербурге в 1736 году, двадцати четырех лет от роду.
Большинство отпрысков сподвижников Петра продолжили их дело служения России, использовали те возможности, которых зачастую были лишены родители: получали образование, избирали род деятельности. При этом у них, в отличие от детей современных «новых русских», растущих зачастую в «тепличных» условиях, был запас прочности, который позволил им пережить трудные времена эпохи дворцовых переворотов.
Глава семнадцатая
«Звери вельми утешны»
Обитатели царских зверинцев
Петр I с молодых лет любил зверей и птиц и проявлял по-детски восторженный интерес к живой природе. Царские зверинцы не были новым явлением в садах русских государей. При Алексее Михайловиче на охотничьих угодьях его измайловской вотчины был основан «звериный двор». Австриец Корб, посетивший его в 1698 году, увидел там «белого невероятной величины медведя, леопардов, рысей и многих других животных, которых там держат для того только, чтобы смотреть на них».
При Петре количество и разнообразие обитателей зверинцев значительно увеличилось. Подробное описание зверинца в Летнем саду в Петербурге мы находим в дневнике голштинского камер-юнкера Берхгольца. Он отметил наличие там большого птичника, «где многие птицы частью свободно расхаживают, частью заперты в… небольших клетках. Там есть орлы, черные аисты, журавли и многие другие редкие птицы. Тут же содержатся, впрочем, и некоторые четвероногие животные, как, например, очень большой еж, имеющий множество черных и белых игл до 11 дюймов длиною» (несомненно, на самом деле это был дикобраз). «Кроме того, — продолжает Берхгольц, — там есть еще синяя лисица, несколько соболей и проч. В высоком домике с восточной стороны множество прекрасных и редких голубей… На воде плавает здесь большое количество самых редких уток и гусей, которые до того ручны, что позволяют кормить себя из рук. По берегу вокруг расставлены маленькие домики, где они, вероятно, запираются на ночь… Далее отсюда, вправо, стоит большая, сплетенная из стальной проволоки клетка с круглым верхом, наполненная всякого рода маленькими птицами, которые целыми группами летают и садятся на посаженные внутри ее деревца»(233).
Основание зверинцу в Летнем саду положили диковинные звери и птицы, подаренные Петру I иранским шахом и доставленные в Петербург в апреле 1714 года. Среди экзотических животных находился слон. Когда этот удивительный великан прибыл в Астрахань, сотни любопытных провожали его более сорока верст. В Петербурге перс-погонщик заставил умное животное поклониться до земли перед царским дворцом, чем вызвал бурю восторгов у собравшихся многочисленных зрителей. В столице был сооружен специальный слоновник-загон(234). Суточный рацион слона включал 34 фунта риса, семь фунтов патоки, столько же коровьего масла, а также от тридцати до шестидесяти калачей. Пяти попугаям, в том числе одному какаду, выдавалось в сутки по 34 фунта сахара, столько же коровьего масла, два фунта муки, два фунта «персидских» (грецких) орехов. Историк Н. И. Павленко с юмором отметил: «Судя по рациону, слон и какаду с попугаями были любителями горячительных напитков. Слону ежедневно выписывалось по ведру простого вина, а птицам — более изысканный напиток — бутылка рейнского. Надзиратели, надо полагать, по-братски делили вино со слоном и птицами»(235).
Экзотические животные не выдерживали сурового климата и быстро погибали. В 1717 году Меншиков отправил кабинет-секретарю Алексею Макарову, находившемуся вместе с Петром I за границей, печальное известие: «…слон умер, который нимало на ноги вставал, лежал тридцать дней, ничего пищи употреблял, в которой ево болезни кожа на нем вся згнила и облезла. Правда, что немало жаль такого знатного зверя». Та же участь постигла льва, который в январе 1722 года «умре без всякие причины скорым временем», а затем произошла гибель «неведомой породы ежа».
