Бригита Йосифова - Декабристы
Из многих откликов, прозвучавших тогда и годы спустя по поводу преждевременной смерти этой выдающейся женщины, приведем еще слова И. Д. Якушкина: «Кончина ее произвела сильное впечатление не только на всех на нас, но и во всем Петровском и даже в казарме, в которой жили каторжные. Из Петербурга, когда узнали там о кончине Муравьевой, пришло повеление, чтобы жены государственных преступников не жили в казематах и чтобы их мужья отпускались ежедневно к ним на свидание.
Таким образом, своей болезнью и смертью Муравьева отвоевала какие-то права и для других.
Перед смертью Александра Муравьева продиктовала прощальные письма к близким. Письмо к ее сестре записала Екатерина Трубецкая. В нем Александра просила позаботиться после ее смерти о Никите и ее малолетней дочурке Нонушке (Софье Никитичне Муравьевой).
Александра попросила принести ей четырехлетнюю Нонушку, но доктор Вольф ее отговорил, так как ребенок спал. Тогда умирающая мать попросила куклу дочери, которую и поцеловала вместо нее.
«Она умерла на своем посту, — напишет много лет спустя Мария Волконская, — и ее смерть причинила всем нам глубокую боль и печаль. Каждая из нас спрашивала: что будет с моими детьми, когда меня не станет?»
Муравьеву похоронили на кладбище Петровского завода, недалеко от тюрьмы. Гроб сделал декабрист Николай Бестужев, украсив его металлическим орнаментом.
Была зима, земля глубоко промерзла, нужно было огнем отогреть землю. Вырыть могилу плац-адъютант приказал каторжникам уголовного отделения, пообещав им немалые деньги.
— Ничего не нужно! — ответили каторжники. — Она была нашей матерью-хранительницей, давала нам пищу и одежду. Без нее мы осиротели. Сделаем все как надо…
На холме, где похоронили Александру, ее супруг Никита Муравьев построил каменную часовню. День и ночь там горела лампада, огонек которой в мрачной ночи служил путеводной звездой для всех, кто подъезжал к Петровской каторге.
В 1836 году, по окончании срока каторги, Никита Муравьев и его брат Александр вместе с маленькой Нонушкой отправлены на поселение в село Урик, в 18 верстах от Иркутска. Там же были поселены семейство князя Волконского, Михаил Лунин и доктор Вольф. После семи лет, проведенных в Урике, уже с сильно подорванным здоровьем, Никита Муравьев тяжело заболел и 28 апреля 1843 года скончался. Из Урика отправлено письмо с печальной вестью. Его написал Сергей Волконский в Ялуторовск сосланному туда на поселение Ивану Пущину.
«Передаю тебе тяжелую весть о Муравьеве, — писал Сергей Волконский. — Наш праведник Никита Михайлович переселился в жилище праведных 28 апреля, в 6 часов утра, после четырехдневного страдания. Никита Михайлович был нежным мужем и примерным отцом, отличным гражданином, отличным братом по судьбе, добродетельным человеком — а это хороший запас для вечного отчета… Голый и босый потерял в его лице своего благодетеля. А мы — человека, который был достоин нашего движения, ветерана нашего дела, товарища с пламенной душой и обширным умом».
Софья (Нонушка) Муравьева осталась сиротой. После длительной и упорной борьбы ее бабка, Екатерина Федоровна Муравьева, добилась высочайшего разрешения взять внучку к себе в Москву, но при условии, что она не будет носить фамилии Муравьева, а возьмет фамилию по имени отца — «Никитина».
Для несчастной старой женщины не было иного выхода. Уже не было ее Никиты, Александры. Остались только младший сын Александр, сосланный на вечное поселение в Сибирь, и Нонушка.
Под фамилией «Никитина» девочку отдали в Екатерининский институт благородных девиц. «Возвращение Ноны, — писала Мария Волконская Ивану Пущину, — разбило мое здоровье. И теперь мне все еще видится карета, которая ее везет в институт под фамилией Никитина. Закрываю глаза и вижу мысленно все превратности собственной судьбы: неужели то же самое будет и с моими детьми?.. Если честные люди искренне находят, что мы сделали добро, когда последовали за мужьями в изгнание, то это награда для Александры, этой святой женщины, которая умерла на своем посту, чтобы заставить потом дочь отказаться от имени своего отца и матери».
В институте все называли Нонушку «Никитиной», но она ни разу не отозвалась на эту фамилию. Настаивали, даже наказывали ее, убеждали, что новая фамилия дана ей по повелению царя и она должна подчиниться, но Софья Муравьева упрямо молчала. В классе, когда вызывали ее по этой фамилии, она продолжала сидеть за партой. В конце концов преподаватели смирились и стали называть ее просто Нонушкой.
Однажды императрица Александра Федоровна, которая часто посещала институт, спросила ее ласково:
— Нонушка, почему ты мне говоришь «мадам», а не называешь «маман», как все девочки?
Смущенная девочка тихо ответила:
— У меня только одна мама, и она похоронена в Сибири…
Амнистией 1856 года детям декабристов были возвращены все ранее отнятые привилегии — фамильные имена, дворянские звания, все титулы. Дети выросли, обзавелись своими семьями, растили детей — внуков декабристов.
Софья Никитична Муравьева вышла замуж за Михаила Илларионовича Бибикова, племянника декабриста Матвея Муравьева-Апостола, и стала Софьей Никитичной Бибиковой. И всю свою скромную жизнь, исполненную больше горестями, нежели светлыми радостями, она хранила память о своих родителях и все связанное с их молодостью и трудной судьбой — портреты, миниатюры, мебель, бюст Никиты Муравьева, его кресло, в котором он умер, бюро — подарок от его жены Александры Муравьевой, и другие вещи…
Софья Никитична Бибикова (Муравьева) скоропостижно скончалась 7 апреля 1892 года.
Особым уважением и любовью как среди заточенных декабристов, так и среди местного населения пользовался доктор Фердинанд Богданович Вольф — член Южного тайного общества. Сам комендант Читинской каторги Станислав Романович Лепарский, когда однажды серьезно заболел, обратился с просьбой о помощи к доктору Вольфу. В докладе Бенкендорфу комендант сообщал, что обязан жизнью именно своему узнику доктору Вольфу. Бенкендорф доложил об этом случае императору, который собственноручно наложил резолюцию: «Талант и знания не могут быть отняты. Указать Иркутскому управлению принимать все рецепты доктора Вольфа и позволить ему врачевать».
Его добрый характер и отзывчивость знали далеко за тюремными решетками. К петербургскому доктору шли и ехали десятки людей с разных концов Сибири. Шли совсем незнакомые, чтобы получить его помощь.
Доктор Вольф получил разрешение выходить из тюрьмы, когда пожелает, при конвое осматривал и лечил больных, не особенно сетуя на то, что его визиты в село проходили под звон невольничьих оков.
Через своих близких декабристы выписывали из-за границы новую медицинскую литературу, ценные лекарства, медицинские инструменты. Аптека тюрьмы их усилиями постоянно пополнялась самыми необходимыми медикаментами.
Однажды доктор Вольф спас от неминуемой смерти жену одного богатого сибирского золотоискателя. В знак благодарности тот подарил доктору две сумки: одну наполненную чаем, а другую — золотом. Доктор Вольф горячо поблагодарил за подарок, но от золота отказался, принял только чай.
Другой сибирский богач, вылеченный доктором Вольфом, послал ему 5 тысяч рублей и письмо, в котором писал, что если доктор не примет деньги в знак благодарности и дружбы, то он бросит их в огонь. Но бескорыстный доктор Вольф отказался от платы и на этот раз.
В 1854 году, за два года до амнистии, доктор Вольф умер, завещав перед смертью все свое имущество товарищам по заключению.
Похоронили его в городе Тобольске рядом с могилой Александра Муравьева.
И еще долгие годы в Сибири хранили рецепты доктора Вольфа, передавали их из рук в руки, завещали своим наследникам, а имя его произносилось с неизменным почтением и уважением.
Понимание чести
В день восстания 14 декабря 1825 года в двадцати шагах от императора находился полковник Булатов. Под мундиром он прятал два заряженных пистолета, из которых намеревался стрелять в Николая I. Но какая-то моральная преграда не позволила ему убить человека, который и не подозревал об этом.
Булатов был известен своей отвагой, проявленной в войне против Наполеона. Во главе своей роты, двигаясь на несколько шагов впереди ее, он героически штурмовал неприступные французские батареи, не робея под свистом неприятельских пуль…
А когда перед ним стоял сам император, самый большой их враг, он, полковник Булатов, не решился стрелять.
Когда арестованного Булатова доставили в Зимний дворец, Николай I был удивлен, увидев его в числе бунтовщиков.
В ответ на это Булатов откровенно заявил, что, наоборот, он удивлен, что видит перед собой императора.
— Как это понимать? — спросил Николай I.
— Вчера я стоял два часа в двадцати шагах от вашего величества, — смело ответил полковник, — с заряженными пистолетами и имел твердое намерение убить вас. Но всякий раз, когда брался за пистолеты, сердце мое не позволяло сделать это.
