Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1
По прибытии моем в г. Баку ко мне начал приходить молодой человек-татарин и сообщать отрывочные сведения о тех и других проявлениях антиправительственной деятельности. Ближайшее ознакомление с этим молодым человеком (оказавшимся сыном одного из местных очень зажиточных домовладельцев потомственных беков (дворян): Иса-Бек, сын Гаджи-Мехти-Кули-Бека Ашур-бекова, 25 лет, семейный, магометанского вероисповедания, получивший домашнее образование в программе среднего учебного заведения, весьма развитый) показало в нем человека в высшей степени честного и преданного, а сообщаемые им сведения по проверке всегда подтверждались. Само собою, что приобретение такого человека явилось положительною находкою, тем более, что на мой вопрос, чем можно его вознаградить, он заявил, что он никакого денежного вознаграждения не желает, а делает все это из любви к царю и отечеству – России. Скромность не позволила ему сказать, что, отказываясь от денежного вознаграждения, он мечтает о получении ордена, но я исподволь выспросил его об этом.
К ноябрю месяцу прошлого 1903 года под моим руководством деятельность Иса-Бека Ашурбекова приняла вид агентурной сети на промыслах Балаханы-Сабунчи и отчасти Романы, так как он завёл у себя 5 человек татар-филёров, которым он из своих средств платил ежемесячно жалованье и которые с агентурной целью вошли в местные группы и кружки.
В бытность мою в С. – Петербурге, в ноябре прошлого года, я имел честь лично докладывать Вашему превосходительству об Иса-Бек Ашурбекове, и Вы изволили мне разрешить пообещать ему получение ордена…
По возвращении моем я сейчас же сообщил Иса-Бек Ашурбекову о последовавшем соизволении, и он с замечательным усердием и даже самоотвержением взялся за дело, принеся огромную пользу, так как благодаря его деятельности мне удалось локализовать начавшиеся в январе забастовки, не допустить до сих пор ни одной массовой сходки, по его указанию обнаружить и арестовать: тайную типографию (Малеевского и его двух соучастников, нелегально проживавших Шишкиных, оказавшихся Моча-ловым и Урановскою), выяснить личность и деятельность: доктора Фейнберга, Бирновского, инженера Винтёра, Людвига Кнунянца и других лиц, как-то: Студнева, Дер-лиха, Ионсона Банцыра и др., из которых многие ещё не арестованы, но уже достаточно освещены. Затем ему же принадлежит и изъятие из обращения нескольких тысяч (7 – 8) преступных изданий, предназначавшихся для Балаханско-Сабунчинско-Ромднинских районов, где он не допускал распространения этой литературы. Особенно же усиленно и с наибольшим риском Иса-Бек Ашурбеков работал перед наступлением мая и в первых его числах, и я должен признать, что ненарушенное спокойствие в районе его деятельности во всем обязано ему – Иса-Беку Ашурбекову, а потому, считая понесённые им труды (помимо больших денежных затрат, так как он, проживая в с. Сабунчи, почти ежедневно ночью приезжал ко мне для докладов и получения указаний) вполне заслуживающими поощрения, я, руководствуясь вышеизложенным разрешением, прошу ходатайства Вашего Превосходительства о награждении потомственного Бека-Иса-Бека, сына Гаджи-Мехти-Кули-Бека Ашурбекова орденом св. Станислава 3-й степени, для нехристиан установленным".
Орден, конечно, дали, а в 1905 году во время Бакинской резни Ашурбеков выступил уже как главный подстрекатель татар к избиению революционеров.
Начальник Нижегородского охранного отделения Греш-нер донёс директору Департамента полиции сентября 1904 года:
«В настоящее время из числа заслуживающих по своей деятельности внимания секретных сотрудников мною приобретены: Татьяна Александровна Алакшина (псевдоним Терентий Алексеев Цаплин), привлечённая по делу ареста 19 июня в г. Н.Новгороде тайной типографии, и Михаил Морозов. Этими лицами доставлены мне сведения, представленные при записке от 8 и 25 августа за №1018 и 1078».
Однако о предательстве Алакшиной ввиду данных ею при Нижегородском губернском жандармском управлении откровенных показаний стали догадываться, и она поспешила перебраться в Самару, где продолжала свою шпионскую деятельность. 7 января 1905 года тот же Грешнер сообщил Департаменту полиции следующие агентурные сведения:
«К самарскому комитету партии социалистов-революционеров принадлежат, как члены таковой, следующие лица: 1) сотрудники „Самарской газеты“ Василий Викторов Леонович, 2) Виктор Васильевич – фамилия пока неизвестна, 3) некто Василий Васильевич Агапов и 4) заведующий страховым отделом в земстве Михаил Иванов Сумгин. Из них Леонович заведует пропагандой среди учащихся, Виктор Васильевич – среди рабочих, на Агапова выдаются адреса явки, а Сумгин предоставляет работу в земстве, как средство к жизни, лицам, привлекавшимся к делам политического характера. В доме №100 по Со-кольничьей улице в квартире девицы Павлы Аникиевой Трофимовой находится конспиративная квартира, в коей устраиваются сходки рабочих, где пропагандируют, вышеназванный Виктор Васильевич, некая Надежда Ивановна Чугунова и молодой человек Григорий Иванович Гришин. Среди учащихся ведут пропаганду некто Анатолий Розаль-ев и сожительница его девица Зося, полька. Для самарской подпольной типографии доставляет шрифт и краску наборщик типографии Жданова Георгий Михайлов Губанов, на коем и держится все дело».
Несколько позднее тот же начальник охранного отделения, ездивший в Самару для свидания с Алакшиной, уведомил Департамент полиции о выяснении местонахождения печатни – на каком-то хуторе, верстах в 30 от Самары.
Ввиду серьёзности сведений наблюдение по этому делу было поручено филёрам летучего отряда, находившимся тогда в Самаре, которые, впрочем, ничего особенного не выяснили, и произведённые затем у намеченных лиц обыски никакой типографии не обнаружили.
Сконфуженная такими результатами своего доносительства Алакшина перебралась в Казань и здесь выкинула «трюк»: она написала «анонимку» прокурору – на себя. Её обыскали, нашли нелегальщину, взяли под стражу, но после соответственного уведомления Департамента полиции освободили.
Позднее Алакшина появилась (в 1906 году) в Уфе, но и тут ей не повезло: товарищи перехватили её письмо в «охранку», и она была опубликована по поволжским организациям, как шпионка.
Монакова Антонина, крестьянка. В 1901 году в г. Ни-кольске Вологодское губернское жандармское управление обнаружило в сенях пакет с надписью «Передать домашним. А.Воронецкий», содержащий 4 письма Антонины Монаковой и рукописный устав тайного общества «Кредо».
При разведке выяснилось, что Воронецкий ведёт нетрезвый образ жизни и даже имел намерение покончить с собой, а также, что он вполне благонадёжен и что Монакова, поссорившись с ним, написала анонимный донос на него жандармскому управлению. Свидетели удостоверили, что Монакова отличается нетрезвым поведением, легко вступает в любовную связь и обыкновенно выдаёт себя за политическую ссыльную, рассказывала о себе, что она дочь генерала, окончила курс в гимназии и привлекалась по выдающемуся государственному преступлению, тогда как в действительности Монакова – дочь крестьянина, нигде почти не училась, несколько раз судилась за кражу и бесписьменность, отбывала за это в Устюгском женском монастыре заключение и была привлечена раз к дознанию за оскорбление Величества.
По заявлению частного поверенного Бардовского, Монакова, явившись к нему под предлогом просить работы, зазвала его к себе и после того, как Бардовский, побывавши у неё два-три раза, прекратил посещения, стала вымогать у него деньги, угрожая, что в противном случае ему не избежать рук жандармов.
На дознании Монакова первоначально дала весьма подробные показания об участии своём в тайных обществах
«Кредо», «Арор», «Защита», а впоследствии объяснила, что все прежние показания её ложны, что она никогда не состояла ни в одном преступном обществе, устав написала, чтобы убедить Воронецкого, что она – государственная преступница, донесла же потому, что её обидели, назвав проституткой.
Ввиду этого Монакова, уличённая в заочном оскорблении вдовствующей государыни, была подвергнута аресту при волостном правлении на три недели.
После этого Монакова появилась в Ярославле и представила губернатору записку, более чем на десяти листах, о сношениях своих с местными «радикалами», в которой привела слышанные ею разговоры и т. д. Донос был написан так гладко, что Рогович принял выдумки за чистую монету и собирался приехать в Петербург с особым докладом; его разочаровали, указав, что Монакова – известная мистификаторша.
Писания Монаковой свидетельствуют о богатстве её фантазии и умении излагать их правдоподобно. Она не имела настоящих связей с революционной средой, и потому обманность её доносов распознать было не трудно.
Тревога, поднятая Монаковой в ярославской администрации, вызвала следующую заметку, помещённую в №3 (ноябрь 1903 г.) «Листка Северного комитета»: «Предупреждаем наших читателей относительно Антонины Монаковой, она живёт в Ярославле и называет себя то фельдшерицей, то акушеркой, то швеёй. По наведённым справкам, прошлое её очень сомнительное. Советуем держаться от этой тёмной личности подальше».
