Анатолий Терещенко - Наследники СМЕРШа. Охота на американских «кротов» в ГРУ
Но вскоре шпион успокоился — в газете «Нью-Йорк таймс» от 20 сентября 1962 года, которая в числе других выписывалась открытой библиотекой ГРУ Генштаба, появилось долгожданное сообщение, свидетельствовавшее о получении американцами закладки из тайника под названием «Гор», — объявление некоего Мооди, адресованное Дональду.
Вот его перевод:
«Муди, Дональду.
Последнее новогоднее послание. Письмо из А. получили. У всех все прекрасно, за исключением кузена Ф., которого не разместили из-за проблем с участком. Возможно, ты сможешь разместить его. Дядя Д. посылает поздравления. Пожалуйста, свяжись с братьями Э. и Д.
Клостер».Он засиял и, довольный, про себя вскричал — эврика! Это была, как он считал, первая победа над собой — он не побоялся Москвы. Он подавил страх перед советской контрразведкой. Он поверил в свои способности работать так же успешно в советской столице, как он это делал в американской.
Как говорится, аппетит приходит во время еды. Этот способ передачи информации без личного контакта понравился шпиону, и он стал активно использовать тайники в операциях по связи.
«Чего мне гнушаться такой работы? Я же не белоручка, берегущий чистоту своих манжет, — успокаивал себя Поляков, а потом, хихикнув, добавил: — Я не намерен портить отношения ни с небесами, ни с адом — у меня есть друзья и в той, и в другой местности».
В августе 1963 года «Бурбон» проводит вторую операцию по связи. Он закладывает небольшой магнитный контейнер в тайник под названием «Лес» с похищенной секретной информацией в центральном аппарате ГРУ. Заложил тайник он за телефонной будкой по улице Лестева у дома № 12.
Утро того выходного августовского дня выдалось на редкость пасмурным. Низкие тяжелые тучи свинцового цвета лениво проплывали над столицей, засевая город мелким, еще по-летнему теплым дождем. В связи с этим ему хотелось немного понежиться в постели и даже поспать, но Поляков должен был выполнить указание разведывательного Центра из США — заложить тайник для ЦРУ.
«Надо же такую погоду природа принесла, хотя, как говорится, у природы нет плохой погоды», — проворчал про себя шпион.
Он по-военному быстро вскочил с кровати, побрился, умылся, позавтракал и, объяснив жене, что должен отлучиться по службе, отправился в город. Опять долго проверялся, пересаживаясь с одного вида общественного транспорта на другой, и, наконец, на метро доехал до станции «Октябрьская». Побродив по площади, он впрыгнул в трамвай 47-го маршрута, на котором проехал по Шаболовке до улицы Шухова. После чего сошел и медленно, все время проверяясь, продефилировал по Шаболовке. Через несколько минут ходьбы он свернул налево и оказался на улице Лестева. Подойдя к металлической телефонной будке, стоящей у дома № 12, Поляков как бы споткнулся и был вынужден опереться за ее угол. В этот момент он незаметно ловким движением другой руки прикрепил с тыльной стороны будки магнитный контейнер. В нем находилась очередная порция собранной шпионской информации. Конспиративно, со знанием подлого дела огляделся по сторонам. В ближайшем окружении никого не было видно.
И в это время его, словно молния, обожгла мысль: «Все, я сделался вором-наркоманом, честь и совесть отброшена в сторону, но ради чего? Наверное, все же ради денег! А может, страх меня выпотрошил? Вполне вероятно, но это один из компонентов. Мне уже не остановиться — перед Америкой я должен себя показать, а перед Родиной — спрятаться, ведь слово дано человеку, чтобы скрывать свои мысли».
Зайдя в телефонную будку и проимитировав звонок, Поляков спокойно направился в сторону Даниловского универмага, где смешался с толпой, чтобы в ней осмелеть и заглушить последний крик собственной совести, которой у него уже к этому времени почти не было.
И в этот раз Полякову показалось, что контейнер прикреплен им неудачно, что его закладку в тайник могут обнаружить посторонние лица, и тогда — кранты ему как офицеру советской военной разведки и возможность обращения представителей правоохранительных органов к его собственной персоне — не «товарищ», а «гражданин» — вполне вероятно.
Но операция, к его радости, опять обошлась без осложнений. Американский разведчик, работавший в Москве с легальных позиций, благополучно обработал тайник — изъял закладку своего агента.
Через некоторое время, просматривая в открытой библиотеке ГРУ зарубежную периодическую печать, Поляков снова в газете «Нью-Йорк таймс» обнаружил зашифрованный под бытовое объявление сигнал — тайник «Лес» обработан.
Перевод публикации:
«Муди, Дональду.
Наше дело откроется 28 августа. Тебе следует повидать брата Б. Перед этим обговорить в деталях свою позицию в этом деле. Напиши тете Б. Мы посетим Б. после 28. 08. Все будет хорошо. Наилучшие пожелания Э. и Д.
Клостер».Он был «на седьмом небе» от счастья. Крылья радости легко понесли его домой — в уютную квартиру, к семье, где его ждали жена и сыновья.
ЦРУ получило «товар» от своего агента — секретные данные по офицерам военной разведки и новым структурным подразделениям, образованным в ГРУ Генштаба.
Нужно заметить, что, согласно плану операций по связи, тайниковые закладки Поляков должен был осуществлять примерно раз в квартал в местах, подобранных американцами в основном по маршруту его следования на службу и обратно: в парке имени Горького, в районах улиц Большой Ордынки и Большой Полянки, у метро станции «Добрынинская» и на троллейбусной остановке «Площадь Восстания».
С 1962 по 1965 год Поляков провел шесть тайниковых операций. Этот вид контакта в линии агент — разведчик в условиях Москвы советский полковник считал наиболее подходящим.
О выемке тайников, заложенных Поляковым американцам, сигнализировали еще два объявления в газете «Нью-Йорк таймс»:
«Муди, Дональду.
Разочаровал тебя, не видел дядю Ч. Он был в прекрасном здоровье, хотя дело временно закрыто. Мы будем советоваться об открытии снова. Привет братьям.
Клостер».И второе:
«Муди, Дональду.
Очень рад услышать о твоих успехах. Скоро приеду к тебе. Все прекрасно.
Джон».Именно отсутствие личных контактов с сотрудниками американских спецслужб в советской столице помогло ему избежать неминуемого провала.
Глава 7
Джеймс Энглтон в судьбе Полякова
Джеймс Энглтон — руководитель созданного им в 1954 году в ЦРУ управления внешней контрразведки. На эту должность его назначил сам Ален Даллес, у которого он пользовался большим доверием и считался работягой, преданным делу борьбы с иностранными разведками.
Эти близкие личные отношения с директором ЦРУ давали начальнику внешней контрразведки неограниченный доступ в «главный кабинет», что вызывало зависть и ревность у сослуживцев. Кроме того, американских оперативников советского отдела раздражало, что «умники» Энглтона могут приказать прекратить изучение и разработку любого перспективного источника без объяснения причин. Но Джеймс, которого называли лидером фундаменталистов от разведки, не обращал внимания на факты проявленного недовольства. Его жизнь была службой, а служба — жизнью. У него отсутствовали амбиции чиновника, мечтающего о служебной карьере, поэтому никто из шефов ЦРУ не видел в нем угрозы своему положению в качестве соперника. Только по этой причине, имея своеобразный «золотой ключ», он мог беспрепятственно выходить без всяких там бюрократических процедур на любого шефа ЦРУ и открывать легко двери их кабинетов. А было за всю его службу пять такого высокого достоинства начальников — директоров ЦРУ: Уолтер Беделлом Смит, Ален Даллес, Джон Маккоун, Уильям Рэйборн и Ричард Холмс.
«Почему мои завистники всегда чем-то огорчены? — не раз задавал себе вопрос главный контрразведчик ЦРУ и тут же на него отвечал: — Потому что их снедают не столько собственные неудачи и проколы в работе, сколько мои успехи и теоретические разработки против деятельности восточного монстра — КГБ. А вообще эта жизненная болячка распространена повсюду. И с этим надо смириться. Только отец не завидует таланту сына. Главное в жизни и службе — carpe diem — лови текущий день! Мелочи ведут к совершенству, а совершенство не мелочь. Победы и результаты у меня все еще впереди!»
Но успехи в поисках «зловредного грызуна» в недрах ЦРУ были более чем скромными. В основном они ограничивались призрачными надеждами. У него впереди были не столько розы, сколько шипы. Розами он субъективно считал свои теоретические обоснования обязательного нахождения агентов КГБ в Лэнгли, а шипами объективно — организованная им фактическая «ежовщина» в недрах ЦРУ. Замысловатый орнамент своих версий, который терпеливо годами складывал и проверял Энглтон, со временем терял свою эстетическую и оперативную завершенность. Он стирался, как узоры на майке, нанесенные некачественным красителем, под воздействием воды и солнца. Время и обстоятельства меняли личность. Менялась и обстановка вокруг него.
