Валерий Шамбаров - Русь - Дорога из глубин тысячелетий, Когда оживают легенды
У славян была развитая мифология я эпическая поэзия, на которую указывает язык "Велесовой Книги", другие уцелевшие поэтические фрагменты, вроде "Боянова гимна", «языческие» традиции "Слова о полку Игореве", некоторые части былин и песен, которые ученые относят к дохристианским временам, А следы мифологии дошли до нас в русских сказках — многие исследователи согласны, что из сказок европейских народов в них уцелели самые глубокие корни. Так, только в русском фольклоре баба Яга сохранила черты древней жрицы или богини, которая может быть жестокой и страшной, но чаще помогает добрым молодцам мудрыми советами.
Существовали многочисленные святилища, ряд которых имел общеславянское значение. В предыдущих главах уже отмечались религиозные центры в Южной Прибалтике, Богемии, Ромове. "Велесова Книга" называет также крупные святилища на Волыни, под Киевом в "Божьих лесах", в Суроже и Новгороде. Но, конечно, их было больше. Например, в XVIII в. под Черниговом был найден огромный идол и, увы, переплавлен Мазепой, так как был отлит из серебра. Хотя надо отметить, что храмовые здания и комплексы возводились лишь в приграничных областях расселения славян, где они перенимали обычаи соседей. А для чисто славянской культуры (как и для ранних форм все того же индуизма) храмостроительство было чуждо. В основном святилища были открытого типа или в их качестве использовались священные рощи. Считалось, что единяясь с божеством, человек ничем не должен быть отделен от неба. Кстати, это представление сохранилось до нынешних времен на Урале у старообрядческой секты «дырников», исповедующих многие христианские доктрины, но молящихся только под открытым небом.
Впрочем, в христианскую культуру Руси перетекли многие обычаи и обряды древности, даже образы наиболее почитаемых богов в народе совместились с культами тех или иных святых. Так, Перун соединился в народных представлениях с Ильей-пророком, Белее — со Св. Власием, Хоре — со Св. Георгием, Индра — со Св. Андреем, Купала — с Аграфеной Купальницей, женские божества, покровительницы любви и плодородия — с Параскевой-Пятницей (пятница — день Венеры и соответствующих ей богинь во многих древних религиях), покровительница и защитница Руси Матерь Сва отразилась в новгородском культе Святой Софии (кроме того, Св. София, как и Сва-Сарасвати — покровительница мудрости) и т. п. Даже Кащею нашлось место, он превратился в Касьяна-Завистника, день которого, 29 февраля, считается чрезвычайно несчастливым. Поэтому во многом о традициях древних русичей мы можем судить по народным обычаям празднований тех или иных дат календаря — Коляды, Масленицы, Дожинок и др. (см., напр., Коринфский А. А. "Народная Русь". М., 1901).
Большинство средневековых авторов, начиная с процитированного ранее Маврикия, единодушно причисляют к традициям славян и их знаменитое гостеприимство. Так, Гельмгольд писал:
"Относительно нравов и гостеприимства не найти людей честнее и добродушнее". "В приглашении гостя они все как бы соревнуются друг с другом… что ни приобретет славянин своим трудом, он все израсходует на угощение и считает того лучшим человеком, кто щедрее". Он сообщал, что даже балтийские пираты "отличались гостеприимством и щедростью", и приходил к выводу, что "нет народа, приветливее славян". Ему вторят Сефрид и Адам Бременский, писавший, что "нет народа, более гостеприимного и приветливого, чем они".
Но, конечно же, нравы древних славян значительно отличались от нынешних. Отличались и от тех стереотипов, которые успели создать историки и писатели, совершенно не учитывающие разницу между собственной психологией и психологией людей, живших на тысячу лет раньше. Так, с легкой руки авторов строго морализированного XIX века, поддержанных в этом плане не менее ханжескими моралистами советских времен, возникло совершенно нелепое представление о каком-то гипертрофированном "славянском целомудрии". Причем обоснованием этого чаще всего служит одна-единственная цитата из Маврикия, что "скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считает смерть мужа своей смертью и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь". При этом упускается из вида очевидный факт, что если бы все славянки при тогдашней низкой продолжительности жизни следовали за мужьями, то кто стал бы растить детей? Археологические данные показывают, что захоронение жены с мужем осуществлялось далеко не всегда.
К тому же у большинства славянских племен существовал обычай многоженства, как пишет Нестор, "имеяху же по две и по три жены", и даже там, где была формальная моногамия, она дополнялась институтом наложниц, а перевод одной из них в ранг «законной» жены и обратно был делом несложным. Да и самих жен, несмотря на упомянутую «верность», отнюдь не смущало и не возмущало наличие наложниц у мужа. Тем более что фактически в них была заинтересована и супруга — они облегчали ей работу в. хозяйстве, их количество свидетельствовало об общественном положении мужа и его удачливости на войне, да и на погребальный костер чаще укладывали кого-то из них, а не «законную» жену (по свидетельствам современников, желающая из наложниц вызывалась на добровольной основе и в ожидании смерти предавалась веселью и развлечениям, а отнюдь не скорби).
Что же касается самого понятия «целомудрия», то в древности оно значительно отличалось от взглядов современной морали, и судить о нравах одной эпохи с точки зрения другой не слишком корректно. Например, арабский географ XI в. аль-Бекри писал:
"Славянские женщины, вступив однажды в брак, сохраняют супружескую верность. Но если девушка кого-нибудь любит, она идет к нему для удовлетворения своей страсти. И если мужчина, женившись, находит невесту целомудренной, он говорит ей; если бы в тебе было что-нибудь хорошее, ты была бы любима мужчинами и выбрала бы кого-нибудь, кто лишил бы тебя девственности. Затем он ее прогоняет и отказывается от нее". То, что подобные обычаи действительно имели место, и не только у славян, подтверждается традициями "пробных ночей" у родственных им германских народов, просуществовавшими в сельской местности Германии вплоть до XVII–XVIII вв.,- каждая девушка имела право провести ночь с несколькими претендентами, и лишь затем стороны договаривались о браке. За бесчестье это отнюдь не считалось — наоборот, о свиданиях знала вся деревня, и лишь родители невесты должны были прикидываться неосведомленными. Зато молодые заранее проверяли свою сексуальную, психологическую совместимость и могли выбрать оптимального партнера на всю дальнейшую жизнь.
Западные источники упоминают, что в начале нашей эры у венедов существовали групповые браки — любая женщина, придя в семью, считалась женой старшего брата, но жила со всеми братьями. О групповых браках у еще более древних агатирсов говорит Геродот. А из того, что Нестор очень уж старательно оправдывает полян, которые "имеют стыдение своим снохам, сестрам и матерям, а снохи имеют великое стыдение к свекру и к деверям", можно сделать вывод, что существовал у славян и обычай снохачества, который на глухих российских окраинах отмечался и в XIX веке. Кстати, с точки зрения древней морали он вполне объясним, поскольку жизнь человека не мыслилась без продолжения своего рода. И если муж по каким-то причинам оказывался неспособным к выполнению этой задачи или погибал, не успев осуществить ее, то кому же оставалось позаботиться о том, чтобы род не прервался? Естественно, его отцу или брату. Опять же принималось во внимание, что кто-то должен заботиться о прокормлении вдов, их защите и обеспечении всем необходимым. И о сексуальном удовлетворении тоже — тут наши предки оказывались выше ханжеских комплексов, поскольку следовали требованиям самой природы. Поэтому у многих народов жены покойного переходили к его брату, а у степняков, в том числе у скифов, сарматов, половцев, сын наследовал даже жен отца, кроме собственной матери.
Нужно учесть, что в те времена на сексуальные вопросы смотрели гораздо проще. Посудите сами: если большая семья в несколько поколений жила в одном общем помещении, которое чаще всего никакими перегородками не разделялось, то кто и от кого там смог бы и стал бы прятаться? Да еще при существовавшем многоженстве? И каким образом при чрезмерной стыдливости супруги смогли бы там удовлетворять друг друга и производить потомство? На свежий воздух убегать, под кустик? А зимой? Свадьбы-то на Покров играли. Ибн-Фадлан пишет, что русы, приехавшие на ярмарку, неоднократно совокуплялись со своими наложницами в присутствии друг друга — и никого это не смущало. Ортодоксальным сторонникам теорий традиционной «стыдливости» славянок, любящим противопоставлять ее традиционному «бесстыдству» гречанок, египтянок, индусок, нелишне вспомнить и то, что в течение многих веков обычный летний наряд славянских женщин и девушек состоял только из рубахи, надетой на голое тело (у украинок даже в прошлом столетии в жаркое время года сорочка дополнялась лишь плахтой — куском шерстяной ткани, повязанным на бедрах и драпирующим низ живота). Да и в банях на Руси долгое время женщины мылись вместе с мужчинами, в общественных — до XVII в., в семейных — до двадцатого. Подобные вещи попросту не считались «нецеломудренными». Скажем, в начале XVII в. в день Преполовения (18 мая) массовые женские купания осуществлялись публично, и благословлял их сам патриарх со всем синклитом ("Иностранцы о древней Москве". М., 1991), а в день Происхождения Древ Животворящего Креста Господня (1 августа) после освящения воды производились совместные купания мужчин и женщин — лишь с XVIII–XIX вв. для них стали предусматриваться разные места.
