Сергей Перевезенцев - Тайны русской веры. От язычества к империи.
Проблема заключалась в другом — в истинности царя. Предавший старые обряды царь — это изменник истинной веры, и, следовательно, он теряет право быть царем. Недаром Аввакум советует постричь «горюна» в монахи и тем самым отстранить от дел.
Резко возросшее влияние западноевропейской культуры («немецкие поступы», «польские обычаи», «латинство») делает никоновскую Русь окончательно «чужой землей». Введение новых церковных обрядов рассматривалось Аввакумом как наступление католичества на православие. Даже освоение иностранных языков вызывает полную неприязнь Аввакума, ибо обитатели «чужой земли» в этом случае становятся чуждыми собственному народу: «Умеешь многи языки говорить: да што в том прибыли? С сим веком останется здесь… кирьелесион-от оставь; так елленя говорят; плюнь на них», — укоряет Аввакум государя.
Еще большее неприятие Аввакума вызывает заимствование с Запада «внешней мудрости» — светской науки. Уже говорилось, что основное противоречие в данном случае лежало в разных системах мышления старообрядцев и «латинствующих». Если последние старались привить на русской почве рационалистическое мышление с его опорой на знание, то первые защищали традиционный для древнерусского сознания принцип религиозно-мистического постижения Божиих тайн. Совсем не случайно протопоп Аввакум постоянно ссылается на авторитет Псевдо-Дионисия Ареопагита, а также на святоотеческую литературу, в которой, как известно, научно-рациональное знание последовательно отрицалось. Вслед за отцами церкви Аввакум видит в «еллинских философах» язычников, а в более современных западноевропейских ученых авторитетах — еретиков. Так, он утверждал, что «ритор и философ не может быть христианин», что он «ни на праг церковный достоин внити». А сам же с гордостью утверждает: «Аз есмь ни ритор, ни философ, дидалскалства и логофетства неискусен, простец человек и зело исполнен неведения». Следовательно, неприятие «западной учености» в любом ее виде — это принципиальная позиция Аввакума.
Несовместимыми с «чистой верой» Аввакум считает учения Сократа, Платона, Протагора, Диагора Милисийского. «Нынешних философов», под которыми Аввакум, очевидно, понимал «латинствующих», он называет «песьими сынами». А тех родителей, которые отдают детей учиться философии, риторике и диалектике, он обвиняет в том, что они обрекают детей на «вечную погибель».
В итоге образ «чужой земли» связывается Аввакумом непосредственно с Антихристом, этим «врагом человеческим», символом Мирового Зла.
Вообще старообрядцы создали собственную теорию об Антихристе, ибо отказ от старой веры они воспринимали исключительно как дьявольское деяние, приближающее наступления конца света. Впрочем, этот вопрос решался ими по-разному. Так, монах Ефрем Потемкин учил, что Антихрист уже явился и есть не кто иной, как патриарх. В «Житии инока Корнилия» Антихристом назван сам царь.
И все же большинство ранних учителей старообрядчества считали, что царство Антихриста еще не наступило, а царь и патриарх — это лишь его предтечи. В трактовке протопопа Аввакума, Никон и царь Алексей Михайлович также непосредственные предшественники Антихриста — «войско антихристово», «слуги антихристовы». В одном из своих произведений Аввакум рисует яркий образ Антихриста, явившегося ему во сне в виде «нагого человека», «огнем дышит, изо рта, из ноздрей и из ушей пламя смрадное исходит». За спиною же Антихриста — «царь наш последует и власти со множеством народа». Не ограничиваясь древней версией о происхождении Антихриста («зачнется от блуда, от жены жидовки, от колена Давидова»), он приводит уже народный, сказочный мотив о змее-оборотне, вступающем в связь с замужней женщиной, и уверяет своих читателей в истинности этого народного представления: «Мнитмися, сам сатана зблудит с нею сим подобием, яко же змий ныне летает к женам». Следовательно, «чужая земля» — это место, где уже властвуют предтечи Антихриста.
В отличие от образа «чужой земли» образ «отечества» более расплывчат и иллюзорен. То он возникает как мечта о справедливом государстве, то сводится к замкнутому братству «верных», а то ассоциируется с райским блаженством.
Конечно же «свое отечество» в трактовке всех идеологов раннего старообрядчества, и в понимании протопопа Аввакума в частности, ассоциируется с прошлым, с той Россией, которая была единственной в мире хранительницей истинной православной веры. Именно благодаря своей вере Россия заняла выдающееся место в мире и была «сподоблена Благодати». В этом отношении особенно важной для старообрядцев была идея России как «Третьего Рима», всех в мире превосходящей своим благочестием, а русский царь считался единственным во всей вселенной истинным христианским царем. Эта Русь и мыслилась Аввакумом в качестве своеобразного идеала.
Интересно, что одним из символов истинной Руси протопоп Аввакум видел «непорочные» книги, напечатанные «словенским» языком. Вообще «старые» книги, которые власть насильственно изымала из повседневного обихода, становятся уже в ранний период старообрядчества единственной связующей нитью между небольшим числом «верных» и прошлой, истинной Россией. Кстати, подобное благоговейное отношение к «старым» книгам сохранялось в старообрядческой среде и впоследствии.
Еще одной важной характеристикой «своего отечества» в творчестве Аввакума становится идея равенства. Это равенство определено уже самим устройством вселенной, поэтому в «своем отечестве», где всем «одинаково светит» солнце, все равны перед Богом: «Если богатому кланяешься в пояс, то нищему поклонись в землю». Больше того, Аввакум утверждает, что «меньшие» наравне с «большими» имеют право решать те вопросы, от которых зависит и судьба отдельных людей, и судьба «отечества» в целом.
Впрочем, подобное «отечество» могло существовать только как идеал, поэтому в условиях конкретно-исторических событий второй половины XVII века настоящим, подлинным «своим отечеством» признается старообрядческая община.
Многие послания Аввакума посвящены «верным» — тем, кто избрал путь подвижничества во имя «старой веры». Рассуждая о принципах существования «верных», протопоп Аввакум прежде всего призывает их осознать себя монолитным союзом. Цементирующими этот союз условиями являются нравственные устои общины-«отечества». А в качестве примеров истинного «старовера» под пером Аввакума возникают образы его сподвижников. Особенно в этом отношении ярок образ боярыни Феодосьи Морозовой. Кстати, и самого Аввакума в старообрядческой литературе постоянно приводили в пример как истинного православного человека, борца за веру. «Сильный Христов воевода противу сатанина полка», — так называет его одно из старообрядческих «Сказаний».
Вообще мысль об избранничестве, особом пути, которым им надлежит идти — пути страдания и мученичества во имя собственной «святости», свойственна практически всем вождям раннего старообрядчества. Более того, уже в тогдашней старообрядческой литературе возникает образ пророка-бойца, подвиги которого во имя правой веры сравниваются с подвигами библейских пророков. Причем нередко подобное сравнение авторы посланий проводили именно с собой. Например, любимая полемическая ситуация в сочинениях Аввакума такова — нечестивый царь и пророк или святой. Если Алексей Михайлович — царь Максимилиан, то Аввакум — Никола-Чудотворец. Если Алексей Михайлович — царь Озия, то Аввакум — пророк Азар и т. д. Нередки сравнения самого себя у Аввакума и с апостолами.
Интересен еще один момент. Пророк-боец, исполнитель пророческой и апостольской миссии на Русской земле, напрямую был связан с миром чуда. Уже говорилось о некоторых видениях Аввакума. Но Аввакум разворачивает эти сюжеты и в другой плоскости — он сам становится героем видений, явленных другим людям. Так, в одном из посланий он рассказывает, что в то время, когда его «стригли на Москве» и «ругали в соборной той церкви», образ его в сопровождении ликующих ангелов явился ученикам в далекой ссылке. Таким образом, уже в раннем старообрядчестве формируется идея прижизненной святости старообрядцев как мучеников за веру. Эта идея была близка очень многим деятелям старообрядчества. Не случайно многие из них, так же как Аввакум, еще при жизни написали собственные жития, которые, как известно, всегда создавались в России с прицелом на признание героя жития святым.
И, наконец, еще одно прочтение смысла «своего отечества» — образ своего рода рая. Под пером Аввакума мечта о таком «своем отечестве» приобретает черты прекрасной страны, полной света и благоухания. Прежде всего это мать-пустыня, где «жестокое житие Христа ради» терпели древние праведники и куда, «утекая от соблазнов», бегут современники. Несмотря на все трудности, которые приходится претерпевать праведникам, ощущение праздничности не оставляет Аввакума. Здесь царит «веселие душевное»: монастыри, «яко крины процветоша», а праведники «упованием будущих благ веселятся». Сами жители пустыни сравниваются с поющими птицами, и прежде всего с райской птицей сирин: «Святые отцы… со умилением и со слезами песнь Богу поют».
