Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Книга X. 1725—1740
(Москов. архив Мин. иностр. дел)
3) Письмо княгини Аграфены Петровой Волконской к Девьеру: «Государь мой милостивый Антон Мануйлович! Сего время изволила у меня быть Анна Даниловна, и при ней принесли с почты писма, в которых были ваши, токмо писма принесены пакеты оба подпечатаны, что мне очень удивительно, и ваши писма от царевны и отца моего без всякова куверта положены, которые Анна Даниловна изволила взять. В писме отца моего к вам писано о желтом гродетуре и о золотом позументе; я зело жалею, что она ведала о желтом гродетуре, только мне заказать изволила, чтоб я не сказывала, что она читать изволила. Я надеюсь, конечно, ваши писма были запечатаны в куверте, только мой куверт был в чьих-нибудь руках и с вашева куверт снят. В прочем остаюсь вам, государю моему милостивому, со особливым почтением верная слуга. А. В. Сие прошу изодрать».
(Курляндские дела в Московск. архиве Мин. иностр. дел)
4) Лист гетмана Апостола. Мои ласковые приятели войсковой канцелярии и судов енеральных правители! Памятно нам есть добре же при отъезде нашем в Москву полецаючи вашим милостем правление судов войсковых енеральных, приказалисмо о том, дабы справа судии полкового черниговского з нецнотливым сыном Лисеневичем и публичною курвою Томаровною, а его женою была реферована до щастливого нашего на свою резиденцию повороту, а поневаж з певного донесения известилисмося же ваша мосщь, презирая наш указ, дерзнулисте самоволно чинити в том следствие и по своему мнению децидовати неправильно, тому немало удивляемся, таковое же ваше дерзновение в небрежении нашего указу знатое чиним, а ораз пилно упоминаем, а бысте до тех дел, которые до нашего повороту отложены суть, не интересовалися, и не тикло децизии, но и следствия оным чинити не дерзали о тех нецнотах, понеже и тая неправильно по вашем мнении окончаная справа за прибытем нашим обновлена и по артикулам правным слушною моет быть окончана децизиею.
(Архив Мин. юстиции, Дела Сената по Малорос. экспедиции)
5) О капуцине Петрусе Хризологусе явилося следующее сего 1725 года. Дан ему был пашпорт 20 дня января сего года, по которому велено ему из Российской империи чрез Ригу за границу выехать в месяц, а он того не учинил, а жил своевольно в Ревеле. Он же, капуцин, будучи в С.-Петербурхе, своего закона люд разглашал, якобы ее величество римская императрица рекамандавала ему российского великого князя Петра Алексеевича и искать тайно способу его высочество видеть, а учрежденным при его высочестве персонам о том не сказывал.
(Моск. архив Мин. иностр. дел)
6) Письмо княжны Марии Алекс. Меншиковой к великой княжне Наталье Алексеевне: «Милостивейшая государыня великая княжна! Зело сожалею, что вчерашнего числа ходила я к вашему высочеству проститься, но не получила за отъездом ваше высочество видеть; однако ж чрез сие яко персонально ваше высочество поздравляю и мой достодолжной отдаю поклон и нижайше прошу от меня поздравствовать его императорскому величеству вседражайшему вашего высочества братцу; не могла я того оставить, чтоб вашему высочеству не донести, что государь мой дражайший родитель зело печалится: 1) что его величество вчерашнего числа не получил видеть; 2) что по прибытии сюда услышал, якобы его величество и на дворе его светлости стоять не изволит, и ныне прибыл сюда генерал-лейтенант господин Салтыков и объявил, что его величество весма переездом из дому его светлости поспешать приказал; напротиву же того его светлости неизреченную приносит радость милостивое вашего высочества предстательство, что изволили его величество о свидании з батюшком вчерашнего числа дважды просить; того ради, о сем вашему высочеству донесши, прошу: изволите его императорское величество просить, чтоб по прибытии сюда изволил прибыть в дом его светлости дражайшего родителя моего и с ним видеться, дабы как внутренние его императорского величества и вашего высочества и его светлости неприятели, так и пограничные соседи, видя такие отмены, не порадовались». Письмо без подписи, едва ли было отправлено.
(Моск. архив Мин. иностр. дел)
7) Отзыв князя Куракина об испанском министре Риперде: «Я оного Риперда знал довольно в Голландии, когда был депутатом в собрании статов, и мне был добрым приятелем, которого портрет в состоянии описать: есть человек смелый и нахальный, правда, ума довольного, но не очень основательного, и, но своей великой дерзновенности, уповать надобно, что правлением своим всеконечно приведет до войны в Европе, и что есть внутренним неприятелем Англии не токмо ныне, но когда еще и в Голландии был, и что, без сумнения, в интерес кавалера св. Георгия будет стараться».
(Моск. архив Мин. иностр. дел)
8) Письмо графини Остерман (урожденной Стрешневой) к мужу: «Любимый мой друг, дорогой батюшка Андрей Иванович! От всего моего сердца желаю тебе, моему дорогому, многих лет и доброго здравия. Я тебя поздравляла со вчерашним торжественным праздником в двух моих письмах и ныне еще повторяю: здравствуй, мой батюшка дорогой, и дай бог многие лета тебе, моему другу, жить в добром здоровье и в радости и мне бы тебя, любимого своего друга, видеть поскорее; а я благодарю бога, что сей праздник прошел; я желала, чтоб вся неделя прошла поскорее для того, что мне пуще в праздник тошно и скучно. Сам ты, мой друг, можешь рассудить, есть ли мне причина тужить: праздник такой великий, все веселятся в домах своих с своими мужьями, также с своими сродниками, а я, бедная, теперь одна была. Я вчера у обедни сколько могла крепилась, что в такой великий день не плакать, только не могла укрепить: слезы сами пошли. Когда я поехала от церкви, подумала, что севодни великий праздник, я приеду домой — кто меня встретит? Кто меня ласковым словом утешит? Кто обо мне попеченье имеет? Когда ты, мой друг, при мне был, я приеду домой — ты меня встречаешь с приятными милостивыми словами и имеешь обо мне попечение: Марфушка! Что тебе севодни есть и чтоб тебе было угодно? Ныне кто обо мне так имеет попечение? Когда я сие все стану думать, как я могу, бедная, не плакать? Хотя я надеюсь на бога, что он даст тебе, моему другу, здоровье и даст мне тебя видеть, и ты меня содержишь в неотменной своей милости, однако ж не могу верить, что тебя, милого друга, скоро видеть. Вчера у меня после обедни был Семен Иванович с женою; я просила их, чтоб они обедали у меня: они сказали, что у них дети дома, желают быть с ними обедать. Еще пришел Шуберт поздравствовать, я его удержала обедать; обедали у меня Шуберт и наша мама и я, и это первый раз, что я без тебя обедала в средней горнице. После обеда делать нечего, сидеть не с кем, я, бедненькая, посидела маленько с Федяшей, он ничего не смыслит, пришла к себе и легла на постеле, не вставала до вечерен; после приехал Синявин и жена его, ради их встала с постели и сидела с ними».
(Бумаги Остермана в Государственном архиве)
9) Дело черниговского епископа Иродиона Жураковского с бунчуковым товарищем Лизогубом. Доношение Иродиона св. Синоду: «В доношении епархии моей шостовицкого попа Алексея Незридовича написано: ездил-де он с писмом из консистору к Семену Лизогубу в обиде своей просить, чтоб он заграбленные его кони войтом Лизогубовым ему, попу, возвратил, и, когда о возвращении грабежа только помянул Лизогубу, тогда без всякой причины начал бранить его, попа Алексея, м…, называя блазном и скурвым сыном, злодеем, послежде велел наготовити киов и батожья и принести оные, в яком разе два его, Лизогуба, служители великороссийской породы тыя до побою инструмента принесли и, взяв его, попа, за руки, распяли и держали распятого, сам же он, Лизогуб, многократно прискаковал и порывался с кулачьем хотя бить, но не бил, плювал во очи и, отошедчи в комнаты, велел вести до тюрьмы, но, не ведучи, толко выбить в шию с двора приказал, и выбито. Он же, Лизогуб, моего смирения называл бездельником, чортом и прескаредными поносил словами и те слова велел попу, чтобы мне сказал. Убо хотя на те слова священника отца Алексея и донос его уповати не для чего б, обаче понеже неединократно уже Лизогубом пред паствою поносится имя мое, чрез что и во исправлении церковном кого-либо о том известного наклонити пастырски потрудно, здесь же честь архиерейская в Малой России дешева, и хотя просить, то веема не у кого. Да он же, Лизогуб, возбраняет роковщини по древнему обычаю на препитание давать священникам, виновных, к суду духовному подлежащих, не выдает людей, посилает венчатися людей своих вне епархии моей, за границу, в Польшу, иные ж обвенчани и живых имущие жен; говорил же еще многим людем и сие по некоторым делам: что-де ваш Синод? И он сице архиерею своему в силе, яко не над ним Синод и я не его пастырь; того ради прошу святейшества вашего не мене ради, старца, но чести ради архиерейской в юрода место Лизогубом без зазрения вменяемой и в прочиих церкве противных действиях милостивый его императорского величества указ учинить, без зазрения бо совести мне донесено, и аз доношу». Лизогуб заперся во всем, дело же с священником объяснил так, что священник сам прежде пограбил у его мужиков четырех лошадей и воз с солью, которые, лошади и соль, до сих пор у епископа.
