Игорь Коломийцев - Тайны Великой Скифии. Записки исторического следопыта
То были подлинные великаны, казавшиеся своим современникам легендарными титанами — соперниками богов. Даже женский череп из могильников днепро-донецкого племени, по свидетельству археологов, превосходит по всем параметрам мужской из трипольских захоронений той же эпохи. А ведь слабый пол всегда выглядит грациозней и миниатюрней.
Конечно, академик Алексеев прекрасно знал о том, что подобный же антропологический вариант однажды уже встречался в Азии, а именно у афанасьевцев Минусинской котловины{6}. Но последние ушли из тех мест за тринадцать веков до появления скифов в степях Юга России. Как некий народ мог прожить в Сибири или Средней Азии несколько тысячелетий в окружении монголоидных племен и при этом не смешаться с ними, сохранить чистоту расы? Подобное представлялось просто невероятным.
Напрасно археологи убеждали своих коллег в азиатском характере многих элементов скифской материальной культуры, антропологи были непреклонны: скифы — европейцы и сложились в степях Украины и Юга России. Их резоны очевидны.
Раз уж мы столкнулись с очередным противоречием во взглядах представителей смежных наук, неплохо бы взять небольшую паузу в нашем путешествии, чтобы разобраться в вопросе: а что именно разумеют исследователи под словом «скифы»?
Подобно героям притчи о трех индийских слепцах, которую мы уже упоминали, рассказывая о хунну, ученые разных специальностей по-своему трактуют это явление мировой этнической истории. Археологи, изучающие кочевников евразийских степей, специально выработали понятие «скифской триады», дабы различать ираноязычных степняков, как меж собой, так и от прочих племен. Триада, в переводе на русский, означает «триединство». Имеются в виду, во-первых, особенности типа оружия. Во-вторых, характерное конское снаряжение. И в-третьих, уникальное зооморфное прикладное искусство, тот самый «звериный стиль».
Впрочем, некоторые исследователи материальной культуры скифов полагают, что этих критериев явно недостаточно и пытаются на свой страх и риск увеличить их число. Например, отмечают приверженность причерноморских скифов к каменной посуде или обычай устанавливать на могильниках антропоморфные, то есть человекоподобные, стелы. Это были изображения мужчины-воина, возможно предка, непременно вооруженного (лук, горит, акинак), часто держащего в руке ритон (сосуд, наподобие кавказского рога для вина). Каменных «пращуров» помещали на вершины скифских курганов. Вот, пожалуй, и все критерии отличия, в которых твердо убеждены археологи.
Но как любой другой народ, кочевники Причерноморья, несомненно, развивались, то есть могли менять традиции, забывать старые обычаи, придавать своей культуре новые черты. Означало ли изобретение, к примеру, более совершенных поводьев или седла, отказ от каменной посуды, автоматически возникновение нового этноса и гибель прежнего? Конечно же, нет — скифы оставались скифами. Просто ученые в этом случае затруднятся с их опознанием.
Поэтому, пожалуй, из всей скифской триады есть смысл обратить особое внимание на комплекс вооружения. И то не в смысле конкретных форм наконечников стрел или строения рукояти кинжала, все это, безусловно, менялось со временем, а именно приверженности тактике стрелкового конного боя. Следовательно, обязательное наличие короткого, удобного для всадника лука и уникального горита. Прочие родственные племена зачастую делали ставку на иные способы ведения войны. Корнелий Тацит, в частности, так описывает привычки сарматов: «…они все подстрекают друг друга не допускать в битве метания стрел, а предупредить врага смелым натиском и вступить в рукопашную», отсюда применялось принципиально иное оружие{166}.
У антропологов для установления генетического родства имеется только один, но очень жесткий фактор — уникальный антропологический тип. Но и на этом направлении могли возникнуть проблемы. А если эти кочевники вдруг вышли из тысячелетней этнической изоляции, в которой пребывали с днепро-донецких времен, и начали смешиваться с окружающими народами? Как тогда отличить их потомков?
Труднее всего пришлось лингвистам. Речь причерноморских скифов, безусловно, принадлежала к иранской группе индоевропейской языковой семьи. Сомнений в этом практически нет, еще римский писатель Юстин, живший во II веке до нашей эры, отмечал, что «язык парфов средний между скифским и мидийским, помесь того и другого»{229}. Парфы или парфяне — это родственные сарматам кочевники Средней Азии, мидийцы — ближайшие родственники персов, то есть и те и другие — народы арийской языковой группы. Вместе с тем, очевидно, что скифский язык стоял несколько особняком от прочих лингвистических собратьев. На то же самое обстоятельство намекал и Геродот, утверждая, что «савроматы говорят по-скифски, но исстари неправильно»{38}.
Нечто более определенное языковедам сказать сложно: слишком малое число слов и имен имеется в их распоряжении. Они, правда, отнесли этих кочевников к северо-восточным арийцам, однако следует иметь в виду — данная классификация весьма условна. Полагают, что лингвистическими наследниками скифов могли стать средневековые аланы и современные осетины. Но это только догадки, нуждающиеся в подтверждении.
Что ж, давайте суммируем сведения ученых разных специальностей и попробуем ответить на вопрос: «что есть скифы»? Это, вне всякого сомнения, древний и воинственный этнос с давними, глубокими традициями, развитым институтом всадничества, привыкший повелевать иными народами. Комплекс их вооружения состоял из сложного, асимметричного скифского лука с непременным горитом, двух копий (штурмового и более короткой пики), меча-кинжала и защитного пластинчатого снаряжения. Они говорили на языке иранской группы и в антропологическом плане были прямыми наследниками древнего населения Украины и Минусинской котловины.
Есть, впрочем, еще одна особенность, на которую, к сожалению, ученые редко обращают внимание. Дело в том, что «звериный стиль» у разных евразийских народов различался не только техникой исполнения, которая со временем у всех менялась, но и приверженностью определенным персонажам. Отдельные из них использовались так часто, что исследователи предположили: те или иные звери могли играть роль символов политических объединений Великой степи. Например, скифы явно любили оленей и грифонов. Их собратья сарматы, напротив, тяготели к летающим ящерам — драконам. Сейчас трудно сказать, чем было вызвано такое размежевание, но оно помогает разобраться в сложной этнической картине Великой степи.
Хотя скифы традиционно и воспринимаются в массовом сознании исключительно в качестве обитателей Северного Причерноморья, специалисты знают, что на самом деле, в реальности все было гораздо сложнее и мозаичней. Например, далеко не все их племена оставили Центральную Азию и устремились в Европу в VII веке до нашей эры. Следы среднеазиатских скифов встречаются как в древних летописях, так и в ходе археологических раскопок.
К тому же, неподалеку от тех мест, где, как установили ученые, сложился в окончательном виде народ «конных лучников», обнаружен целый ряд культур, чрезвычайно на него похожих. Иногда их обобщенно именуют «сибирскими скифами». Одной из самых ярких в этом числе является тагарская археологическая общность. Она по-своему уникальна и, не исследовав ее, нельзя понять сущность скифского этноса.
Начнем с того, что тагарцы вышли в свет из политического небытия в тот же самый исторический миг, когда будущие причерноморцы отправились вершить свои переднеазиатские подвиги — спасать Ассирию и громить мидийцев с киммерийцами. Сибирские родственники агрессоров, напротив, вполне мирно занимают в это время территорию легендарной Гипербореи — Минусинскую котловину. И оказались они отнюдь не кочевниками, как можно было предполагать, глядя на их европейских собратьев, а убежденными земледельцами. Чему свидетельством многочисленные находки серпов, каналы, вырубленные в горной породе, и даже остатки обработанного поля, перекрытые одним из курганов и поэтому уцелевшие до наших дней.
Тем не менее, в целом тагарская культура явно родственна классической скифской{215}. Своим умершим вождям сибирские скифы также сооружали грандиозные курганы, не уступающие по размерам причерноморским. Чего стоит одна долина «царских погребений» Салбык, самый большой искусственный холм которой достигает в высоту пятнадцати метров и в ширину — почти полкилометра. Этот курган, очевидно, сооружали несколько лет, плиты для него весом до пятидесяти тонн доставляли из каменоломен, расположенных за семьдесят километров. «При закладке ограды, — пишет историк Эльга Вадецкая, — были совершены человеческие жертвоприношения, а при погребении у входа в камеру положены два умерщвленных слуги»{27}.
