Александр Бушков - Россия, которой не было. Гвардейское столетие
Партия, [сторонники которой] верили тому, что он еще жив, и были как между мятежниками, так и в Москве, приводила в пользу того следующие доказательства:
Во-первых, говорили, что тот, кто три дня лежал нагой на площади и кого принимали за Димитрия, до того был покрыт пылью и ранами и так растерзан, что его невозможно было узнать.
Во-вторых, говорили, что тот, кого умертвили вместо Димитрия, имел длинные волосы, тогда как царь незадолго до того велел их срезать перед самой свадьбой.
В-третьих, говорили, что у того, кто лежал убитым на позорение перед всем светом, не было бородавки у носа, которую имел Димитрий, а также знака на левой [стороне] груди, меж тем как его [Димитрия] собственный секретарь Бучинский уверял, что у него [царя] знак на левой [стороне] груди, и он [Бучинский], будучи с ним [царем] в бане, этот знак видел.
В-четвертых, говорили, что пальцы на ногах убиенного были весьма нечисты и ногти слишком длинны, более схожи с пальцами мужика, нежели царя.
В-пятых, говорили, что, когда его убивали или умерщвляли, он кричал, что он не Димитрий, и говорили, что то был ткач-камчатник (damastwever), вывезенный царицею Сандомирскою из Польши, и он был весьма схож с царем, и [этому ткачу] в то утро, когда должно было совершиться убийство, назначили в царском платье лечь на царскую постель или, по крайности, прохаживаться в царском покое, ибо Димитрий, говорили, бежал; и камчатник ничего не ведал о таких вещах и полагал, что то какая-нибудь шутка, или то бьются об заклад, или то маскарад (mommerye), и потому, когда они [заговорщики] подступили к нему с оружием, чтобы убить его, он вскричал: «Я не Димитрий, не я Димитрий» («Ja ne Demetri, ne ja Demetri, dat ic en ben Demetrius nyet»); того ради заговорщики и бояре тем более стали разить его, говоря, он сам теперь повинился, что он не Димитрий и не законный наследник престола, а расстрига, и убили его, страшась, что он убежит. И [передавали] еще другие подобные басни (fratsen), не заслуживающие доверия.
В-шестых, еще говорили, что у них [заговорщиков] было много причин сжечь его [труп Димитрия], чтобы его более не видели, и говорили, что его надлежало набальзамировать, чтобы он был в наличности на случай нужды показать его и сравнить с портретом, и еще говорили, что народ приносит страшные клятвы и умирает, убежденный в том, что он [Димитрий] жив, и, стоя на том, претерпевает различные пытки и мучения, и многие люди уверяют, что будто бы видели его с тем самым скипетром и короною, с какими видели его в Москве, корона и скипетр были похищены из Москвы во время первого волнения, также три или четыре царские лошади, как мы о том рассказали. Так они хотели заставить верить в то, что Димитрий жив.
Против этих помянутых выше доказательств я могу по доброму своему намерению и малому разумению привести такой ответ и полагаю, что партия, утверждающая, что он [Димитрий] мертв, со мной в том согласится.
Во-первых, я его хорошо узнал, когда он лежал там [на площади] весьма истерзанный, в крови и пыли, [ибо стояли] жаркие дни, и я отлично (perfect) видел по его лицу (phisiognomie), широким плечам и росту его тела, что то был тот самый, кого звали по Москве царем Димитрием в 1605 и 1606 годах и кто в эти два года почти год царствовал.
По второму пункту, что касается волос, то никто не может утверждать с достоверностью, велел он их срезать или нет, ибо он всегда ходил с покрытою головою и ни перед кем ее не обнажал, но мы и его подданные снимали перед ним шапки.
По третьему пункту, что касается бородавки у носа, то я и множество других людей вместе со мною видели ее на убитом, но о знаке на левой [стороне] груди, что рассказывал секретарь его [Димитрия], я ничего не знаю, и никакого знака не приметил, и тому не верю; секретарь мог сказать это нарочно, а не истинно.
В-четвертых, что касается до нечистых пальцев на ногах и длинных ногтей, то это ребячья болтовня (kinderclap), он как раз мог не чистить своих пальцев во все время, хотя и часто бывал в бане, но, возможно, ему было слишком много дела с молодыми монахинями и девками, которые не спрашивали, грязны ли его пальцы и коротки ли или длинны его ногти.
В-пятых, что касается ткача-камчатника, то это ложь и глупая басня, ибо, когда бы он [Димитрий] наперед знал о том [намерении умертвить его], то мог бы спастись раньше и иначе, и его друзья остерегли бы его, да и так как вся власть была в его руках до последнего часа, то заговорщиков схватили бы, ибо у него было довольно власти, чтобы совершить это по своей воле; также и поляки не спали бы так долго, а были бы настороже.
Что же касается пропажи скипетра, короны и четырех царских лошадей, то это достоверно, так как во время великого смятения и возмущения для каждого все стояло открыто, и пропало все, что лежало открыто, как в царских покоях, так и [в домах], где жили поляки, и пропало всего столько, что и не сравнить с [названным], но в тысячу раз больше узорочья, платьев и драгоценной утвари.
В-шестых, зачем было сжигать труп, когда его надлежало набальзамировать? Как же это так? Разве надлежало бальзамировать того, кого почитали вором и чародеем? Чего ради было оказывать ему такую честь? И кто мог тогда предвидеть несчастье? И его сожгли по требованию всего народа, кричавшего, что они желают, чтобы его сожгли, и говорившего, что его дух продолжает творить чары, виня его в том, что он истребил все плоды вокруг [Москвы].
Касательно того, что, как говорили, все взятые в плен мятежники до самой смерти своей уверяли, что они видели его [Димитрия] в той самой короне на голове и с тем самым скипетром в руках, с каким видели его в Москве, и никакие пытки и мучения не могли принудить их отступиться от своих уверений, то это правда, но таких, схожих с ним лицом, и людей, что походили на него, можно было найти много, и я сам после его смерти видел с добрый десяток людей, на него похожих, также во время волнения бежали некоторые, что каждодневно бывали у него, и могли в том подражать ему, ибо в таких делах пускаются на всякие хитрости; или то, быть может, [действовал] сам дьявол, коему всемогущий бог дал власть карать землю за ее многие страшные и тяжкие грехи, беспрестанно творимые людьми, которым усердно содействуют иезуиты, помощники дьявола (duvels trawanten).
Царь долго советовался со всей московской думой (raet), как бы искоренить в народе пагубное верование и вздорное мнение, будто он [Димитрий] еще жив, и, зрело обсудив и рассудив, почли за благо послать в Углич и там похоронить ребенка, который походил бы на того Димитрия, что был истинным [царевичем] и убиен Борисом; и так как они хорошо знали, что тело этого младенца [царевича] уже сгнило, ибо оно пролежало [в земле] много лет; в этом повествовании довольно было изложено, как в царствование Федора Ивановича по повелению Бориса был погублен и убиен (omgebrocht en vermoort) младенец Димитрий; и этого [другого] ребенка должны были снова выкопать, объявив народу, что [тело] убиенного Димитрия еще сохранилось, дабы все уверовали, что то все плутни, как первое, так и последнее спасение Димитрия; и сверх того они приняли намерение привезти его в Москву и распустить слух, что от него совершаются чудеса (dat hy miraeckelen deede), и его должны были в присутствии всего народа поставить в Архангельском соборе, где погребены все цари. Итак, ночью тайно похоронили в Угличе одного ребенка в той самой могиле, в коей было погребено тело убиенного Димитрия, а его останки положили в другой гроб и снова тщательно заделали.
И нарядили из Москвы в Углич князя Ивана Михайловича Воротынского, чтобы [вырыть] из могилы [тело] истинного юного Димитрия [и] привезти в Москву, и, приблизившись [на возвратном пути] к Москве, [князь] послал известить о своем [прибытии], так что это тело встретили с большой процессией, в коей царь и все бояре шли пешком, а все епископы, монахи и священники с иконами, крестами и хоругвями, а также старая царица, мать истинного младенца Димитрия, и за ними следовал весь народ, и [все] вышли за город, чтобы его принять. Я из любопытства побежал за всеми, чтобы посмотреть, чем это кончится.
Выйдя за город, [увидели] тело, лежавшее на носилках, поставленных на телегу, и [вокруг], взирая на него, стоял царь с боярами, епископами и старой царицей, восклицая: «Днесь зрим мы истинного юного Димитрия, убиенного в Угличе, и божие провидение сохранило его столь же свежим (vers), как если бы его только положили во гроб». Того ради весь народ тотчас стал славить и благодарить бога, и носилки тотчас были покрыты; я бы и сам охотно посмотрел [на тело], когда бы меня допустили, также многие монахи и священники, весьма того желавшие; но, возможно, страшились, что у нас слишком длинные языки, и заботились о том, чтобы мы не осквернили святое тело, и привезли его в Москву как святого и угодника (sanct en heiligen), и поставили на носилках в Архангельском соборе, но никто не смел приблизиться к нему, кроме главнейших: бояр и епископов, посвященных в это дело.
Я не думаю, чтобы [в это время] в Москве был хотя один колокол, который бы не гудел, ибо [люди] были оглушены звоном, и едва только поставили [мощи] в собор, как стали свершаться над некоторыми чудесные исцеления: слепые прозревали, калеки начинали ходить, немые – говорить, глухие – слышать, и едва только совершалось над кем-либо чудо, принимались звонить во все колокола и петь «gaudeamus».
