Павел Полян - Историмор, или Трепанация памяти. Битвы за правду о ГУЛАГе, депортациях, войне и Холокосте
Отрицание Холокоста – одна из немногих ниш, к которым сегодняшний антисемит может еще прислониться («критика Израиля» – вторая такая отдушина). Маскируясь под «ревизионизм», антисемитизм приходит к своим национал-социалистическим истокам с разработанной системой эзоповых фигур речи[549]. Но, по сути, ревизионисты целятся не только в евреев, – они целятся во всех.
Прекрасной питательной средой для произрастания отрицательства является, согласно Ю.Царусски, псевдоплюрализм с его «Anything goes», а шире говоря – всепобеждающая атмосфера постмодернизма с его исторической проекцией: «Nothing was»!
Круг интересующихся «ревизионизмом» пока – в европейских рамках – сравнительно узок, но его адепты настолько активны, что резонанс, которого им удается достигать, вполне ощутим, и он все нарастает.
Кроме того, они открыли для себя на Востоке новое пространство для экстенсивного роста – в России, на Украине, а возможно, и в Польше и Прибалтике.
Во многих странах антисемитские и отрицательские пароли узнаваемы даже в предвыборных кампаниях.
Среди них, кстати, и США, где в президентской гонке 1992 года со стороны республиканцев участвовали аж целых два отрицателя – бывший Великий мастер Ку-клукс-клана Дэвид Дьюк (David Duke), предлагавший устроить для евреев «Западный Израиль» – резервацию на Манхэттене и Лонг-Айленде[550], и Патрик Бьюкенэн (Patrick Buchanan)[551].
Да и элегантные Жан-Мари и Марин Ле Пены во Франции – борцы не только с магрибским засильем, но и еще кое с каким. Ле Пен-старший не отрицает Холокост, но говорит о нем как о мельчайшей детали Второй мировой войны, а между тем Национальный фронт стал второй по избирательской поддержке политичес– кой силой в стране! Да и в других европейских странах правые радикальные партии или уже в национальных парламентах, или вот-вот в них окажутся.
Среди антисемитов-политиков, кстати, есть не только те, кто проигрывали выборы, но и те, кто их выигрывали. Например, покойный президент Хорватии Франьо Туджман (Franjo Tudjman), само слово «холокост» не употреблявший иначе, как в кавычках. Те же нотки популярны и в стране другого бывшего сателлита и союзника нацистской Германии – Словакии[552].
Наиболее крайний – и, бесспорно, самый опасный – случай – это Иран, особенно во времена президентства Ахмадинеджада, сделавшего антисемитские и антиизраильские лозунги государственными паролями.
История показала, сколь опасным и разрушительным может стать антисемитизм, если он опирается не на совокупность частных фобий, а на государство и на государственную политику.
Советские и постсоветские традиции замалчивания и отрицания Холокоста
Продолжая «традиции» еще царской России, СССР являлся государством, практиковавшим, за вычетом 1920-х гг., косвенный государственный антисемитизм.
В отличие от государственного антисемитизма в Германии, принявшего поистине людоедские формы, СССР практиковал его в более «гуманном» виде – как систему гласной и негласной дискриминации и запретов, а также борьбы с «космополитизмом», «сионизмом» и прочими эвфемизмами еврейской нации. Еврейских погромов или чего бы то ни было, приближающегося к ним, в СССР не было, а утверждения о подготовке большой депортации евреев в 1953 году хотя и представляются косвенно логичными, но и по сей день не имеют практически никакой прямой документальной базы[553].
Чуть ли не половина жертв Холокоста, беря по территориальности их проживания на 22 июня 1942 года, погибла на территории СССР, но в контексте такой политики ни о каком уважении к еврейским жертвам не могло быть и речи. Война еще шла, а главпуровцы уже работали над тем, как преподносить ее результаты. Если немецкие нацисты-жидогубы изводили «циклоном Б» именно еврейскую расу и упивались именно еврейской кровью, то интернационалисты-большевики главпуровской перекисью старались вытравить именно этническую компоненту чудовищного преступления, совершавшегося в Аушвице или Бабьем Яру. Политика заключалась не в преуменьшении числа жертв, а в вытравлении их структуры, иначе – в подмене одной конкретной группы жертв (евреев) другою, куда более расплывчатой – «советскими людьми», или «мирными гражданами»[554].
Когда же война закончилась, то запрету подверглись и сама память о Холокосте, и ее увековечение. После войны в одном лишь Минске появился памятник, рассказывающий о Холокосте и с надписью на идише. Шестиконечной звезде на памятнике в Невеле сделали «обрезание», в результате она стала пятиконечной. Наказуемой оказалась даже сама инициатива создать памятники евреям – жертвам нацизма: ученый-изобретатель В. Фундатор, один из создателей знаменитого танка «Т-34», лишился работы из-за намерения установить памятный знак в родном белорусском местечке Червень, а семеро вознамерившихся создать памятник в Одессе получили по 8—10 лет лагерей за создание «антисоветской и националистической организации». В 1948 году убили Михоэлса, и было окончательно отказано в издании «Черной книги», в 1949 году закрыли Еврейский музей в Вильнюсе. Призрак «космополитизма» соткался в Кремле и обволок собою всю страну, и не кто-нибудь, а евреи, – да, евреи, оставшиеся в живых! – пополнили собой позорный список жертв не одной, а двух диктатур[555].
В рамках советской идеологии, в равной мере призванной петь режиму осанну и прикрывать его срам, не оставалось места для целого множества исторических явлений: для голодомора, для оккупации, для угнанных в рабство остарбайтеров, для советских военнопленных, для власовцев и других коллаборантов, для еврейского геноцида – все это были темы-табу, о которых лучше было не то что не писать – не заикаться!
Идеология проглотила и зажевала историю. Применительно к Холокосту идеологический ответ советской власти был выдержан в своеобразно интернационалистском духе: главным, повторим, тут было затушевывание сугубо этнической – антиеврейской – политики национал-социализма и намеренное невыделение евреев как специфической группы среди жертв немецкого фашизма. Соответственно, им было отказано и в признании целого ряда их гражданских и человеческих прав, в том числе и права на память. В вопросах историографии и увековечения памяти жертв названный «интернационализм» воплощался в том, что еврейские жертвы никак не обозначались: их вербальным заместителем стали выражения «мирные граждане» и, особенно часто, «советские люди». Тем самым до сознания доводилось: Холокост не уникален, фашисты уничтожали всех советских граждан, среди которых были и русские и украинцы, и татары, и поляки, ну и евреи тоже, кажется, были… Даже в таких случаях, как Бабий Яр, борьба за восстановление справедливости и хотя бы за компромиссные формулировки наталкивалась на жесткое идеологическое сопротивление и на непреклонное начальственное «нет».
Мария Альтман, автор книги «Отрицание Холокоста. История и современные тенденции» (2001), совершенно права, когда пишет: «…все, что происходило с этой темой в исторической науке и публицистике на протяжении предшествующих лет (50—80-е гг.) вполне можно квалифицировать как разновидность отрицания Холокоста. Это выражалось в замалчивании и сокрытии как самого факта Холокоста (прежде всего – советских евреев), так и имеющихся в государственных архивах документальных свидетельств об этом»[556].
В русских национал-патриотических материалах она выделяет следующие шесть различных тенденций в изображении или интерпретации Холокоста: 1) прямое и полное его отрицание, 2) сомнения в его существовании или, по крайней мере, в отдельных фактах, 3) преуменьшение масштаба трагедии, 4) искажение событий и фактов, 5) неправильное истолкование самого термина «Холокост» и 6) оправдание Холокоста. Излюбленными приемами тут являются, в особенности, перевод стрелок на «русский Холокост», якобы организованный в СССР евреями, и заявления о том, что немцы – по сговору с сионистами – уничтожали только советских евреев.
Разновидностью мифа о неубитых евреях является тезис об их тотальной эвакуации в Ташкент в 1941 году[557].
На бытовом уровне элементы отрицания присутствовали уже в советской «антисионистской» литературе[558], в годы Холодной войны обвинявшей «сионистов» в том, что они «наживались» на страданиях еврейских жертв и преувеличивали их численность, а главное – находились в прямом сговоре с нацистами. Классическим примером такого подхода может послужить диссертация на соискание кандидата исторических наук, защищенная в 1982 году на закрытом заседании ученого совета Ордена Трудового Красного знамени Института востоковедения АН СССР. Название вполне говорящее: «Связи между сионизмом и нацизмом. 1933–1945». Автор труда – нынешний глава Палестинской автономии президент Махмуд Аббас, научный руководитель – бывший директор Института востоковедения АН СССР, бывший руководитель Главного разведывательного управления и бывший премьер-министр РФ, академик и сам еврей Евгений Примаков[559].
