От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Достигнутые на Ялтинской конференции договоренности, по сути, закрепляли за СССР его зону интересов в том виде, как они были обозначены в секретном протоколе к договору о ненападении с Германией 1939 года, и зона эта почти совпадала с границами Российской империи – без Польши и Финляндии. Кроме того, СССР присоединил часть Восточной Пруссии с Кёнигсбергом (ныне Калининградом). Присутствие частей Красной армии в большинстве стран Восточной Европы, а также в Восточной Германии и в Австрии, служило для советского руководства дополнительным средством обеспечения влияния.
Думали ли в Кремле о продвижении коммунистической идеи? Конечно, как на Западе думали о продвижении антикоммунистической идеи. Вскоре во всем западном мире компартии и сторонники сотрудничества с СССР окажутся под большой угрозой.
Но нельзя не признать: Москва вела себя весьма осторожно, поначалу даже не приступая к советизации тех стран, которые освобождала, – это будет позднее. В отношении занятых советскими войсками стран Восточной Европы стратегия Москвы заключалась в том, чтобы иметь там правительства «независимые, но не враждебные». Планов советизации этих государств изначально не существовало. Классовые цели компартии отодвигались на задний план.
Один из руководителей советской внешней разведки Павел Судоплатов подтверждал: «Берия и Голиков вообще не упоминали о перспективах социалистического развития Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии. Социалистический выбор как реальность для нас в странах Европы был более или менее ясен только для Югославии. Мы исходили из того, что Тито как руководитель государства и компартии опирался на реальную военную силу. В других же странах обстановка была иной. Вместе с тем мы сходились на том, что наше военное присутствие и симпатии к Советскому Союзу широких масс населения обеспечат стабильное пребывание у власти в Польше, Чехословакии и Венгрии правительств, которые будут ориентироваться на тесный союз и сотрудничество с нами».
Своей важной задачей Москва на том этапе видела поддержку и обеспечение участия во властных структурах тех сил, которые так или иначе ориентировались на СССР. В первую очередь речь шла, конечно, о главном «классовом» союзнике – коммунистах, которые во всех странах Восточной Европы (кроме Чехословакии до фактического поглощения ее Германией) до войны действовали нелегально. Курс на достижение компромиссов и формирование коалиционных блоков с некоммунистическими партиями в реальной политической практике сочетались с открытым использованием силовых приемов для нейтрализации или подавления тех сил, которые отвергали сотрудничество с коммунистами и/или занимали открыто антисоветские позиции. Имело место совмещение насильственного «натягивания советского пиджака» на освобожденные страны с безусловным ростом социалистических настроений и социальной базы для режимов «народной демократии».
И советизацию вовсе даже не начинали проводить в ряде государств, которые были заняты Красной армией, но где для этого не просматривалось предпосылок – в Финляндии, Норвегии или Австрии.
Опыт сотрудничества с западными странами воспринимался в Кремле как неоднозначный. На одной чаше весов лежали политическое и военное взаимодействие в годы войны, союзнические конференции, совместные усилия по созданию ООН, ленд-лиз. На другой – традиционное взаимное недоверие, очевидное стремление союзников переложить именно на СССР в годы войны основные тяготы боевых действий, их нежелание учитывать советские интересы в Восточной Европе. Существовал и культурно-цивилизационный разрыв, связанный с комплексом англо-американской исключительности и превосходства, убеждение в цивилизаторской миссии англоязычных народов по отношению к остальному миру, включая «полуварварскую» Россию.
Ясно, что в Кремле вовсе не были очарованы западными союзниками и не могли полностью доверять их слову. Переписка Сталина с западными коллегами становилась все более сухой и сугубо официальной, он все реже вмешивался в подготавливаемые Молотовым тексты.
Вместе с тем в Кремле были настроены на продолжение партнерства с Западом после войны. «Нам было выгодно, чтобы у нас сохранялся союз с Америкой, – подтверждал Молотов. – Это важно было». Громыко свидетельствовал: «У советского руководства и лично у Сталина оставалось твердое намерение продолжать сотрудничество с западными державами – союзницами по антигитлеровской коалиции, включая и Англию».
К этому подталкивал хотя бы чистый прагматизм. Во-первых, такое партнерство представлялось реальным способом предотвратить возрождение германской и японской угрозы. Во-вторых, оно создавало институциональные рамки для легитимации новых советских границ и зон влияния. В-третьих, США рассматривались как возможно единственный внешний источник экономической и финансовой помощи, в которой так остро нуждалась разрушенная страна. И которой мы так и не дождались. Наконец, партнерство с лидерами Запада обеспечивало признание Советского Союза, до войны – изгоя в мировой системе, в качестве вновь возникшей великой державы.
«Послевоенной целью Сталина, безусловно, являлось обеспечение для России безопасности в интересах восстановления страны – и это означало необходимость обеспечения периода экономической стабильности, что, в свою очередь, означало необходимость обеспечения дружественного отношения со стороны Америки», – пишет американский историк Сюзан Батлер.
Советский Союз активно готовился к войне с Японией и не вынашивал никаких агрессивных планов в Европе. Разрушенной, разоренной, опустошенной стране не было ни малейшего смысла ввязываться в военные авантюры против союзников.
Через несколько дней после Дня Победы, как сообщал Штеменко, Сталин вызвал руководство Генштаба и приказал продумать и доложить соображения о параде в ознаменование победы над гитлеровской Германией.
– Нужно подготовить и провести особый парад, – сказал он. – Пусть в нем будут участвовать представители всех фронтов и всех родов войск. Хорошо бы также, по русскому обычаю, отметить победу за столом, устроить в Кремле торжественный обед. Пригласим на него командующих войсками фронтов и других военных по предложению Генштаба. Обед не будем откладывать и сделаем его до парада.
На другой день в Генштабе закипела работа. Были созданы две группы: одна вместе с Главным политическим управлением готовила списки лиц, приглашаемых на торжественный обед, а другая всецело занялась парадом.
Программу парада подготовили оперативно. Генштаб просил два месяца на его подготовку. Главная причина такой задержки – полное отсутствие парадной формы у потенциальных участников парада. Не до нее было четыре года. И те же четыре года не было и строевой подготовки. «Как мы ни прикидывали, получилось, что на подготовку парада нужно не менее двух месяцев, – писал Штеменко. – Срок этот диктовался главным образом необходимостью пошить более 10 тысяч комплектов парадного обмундирования. Ведь на фронтах, да и в тылу о нем и думать забыли. Ни у кого такого обмундирования, конечно, не сохранилось. Следовало также, хотя бы немного, потренировать людей в хождении строем. Этим тоже не занимались четыре долгих года».
«24 мая, как раз в день торжественного обеда, мы доложили все это Сталину, – продолжал Штеменко. – Наши предложения он принял, но со сроками подготовки не согласился.
– Парад провести ровно через месяц – двадцать четвертого июня, – распорядился Верховный и дальше продолжил примерно так:
– Война еще не кончилась, а Генштаб уже на мирный лад перестроился. Потрудитесь управиться в указанное время. И вот что еще – на парад надо вынести гитлеровские знамена и с позором повергнуть их к ногам победителей. Подумайте, как это сделать… А кто будет командовать парадом и принимать его?
Мы промолчали, зная наверняка, что он уже решил этот вопрос и спрашивает нас так, для проформы. К тому времени мы уже до тонкостей изучили порядки в Ставке и редко ошибались в своих предположениях. Не ошиблись и на сей раз. После паузы Верховный объявил:
