Гиперборейские тайны Руси - Демин Валерий Никитич

Узнаете? Конечно: это же Садко в Подводном царстве играет на гуслях Морскому царю, а тот отплясывает так, что на поверхности поднимается жесточайшая буря (рис. 12):

Похожий сюжет встречается и в китайском фольклоре. Искусный игрок на флейте Сань Лан приводит в буйный восторг и неистовство драконоподобного владыку Подводного царства (рис. 13). Проводились также параллели между эпизодом в Подводном царстве и концовкой 41-й руны «Калевалы», где Вянямёйнен завораживает игрой на кантеле морского бога Ахто.

^{Рис. 12. Пляска Морского царя. Художник Л. Фалин}

У нашего Садко непростые и запутанные отношения с Морским царем. Судя по некоторым из вариантов былин, знакомы они были задолго до того, как новгородский гусляр оказался в Подводном царстве. Первая встреча произошла еще на родной земле, на берегу Ильмень-озера:

Морской царь оказался в Ильмень-озере не случайно. В мифологиях разных народов владыки водной стихии предстают хозяевами не только морей и океанов, но также рек и озер (последние в индоевропейской традиции считаются детьми Морского царя). В дальнейшем в славяно-русском фольклоре Морской царь превратился в дедушку Водяного и поселился чуть ли не в каждой речушке, озере и даже пруде (по этнографическим записям, в некоторых местностях уверяли, что в разных концах озера живут разные водяные). Несмотря на ласковый эпитет «дедушка», русский водяной – довольно-таки злобное, коварное и опасное существо. Он постоянно топит любого неосторожного купальщика, утаскивает к себе в подводные чертоги детей и молоденьких девушек (последних упорно преследует даже на суше) и постоянно требует жертв – людей и животных. Византийские историки и русские летописцы в один голос утверждают, что славяне-язычники регулярно приносили в жертву озерам и рекам живых людей – особенно пленников. Персидская княжна, принесенная в жертву матери-Волге Стенькой Разиным, – реальный отголосок тех стародавних традиций.

^{Рис. 13. «Китайский Садко» Сань Лан ублажает Морского владыку игрой на флейте. Художник Марсель Лаверде (иллюстрация из книги «Море: мифы и легенды». Париж – Москва. 1994)}

Имя новгородского гусляра – Садко – на первый взгляд кажется если не загадочным, то уж непривычным – точно. На самом деле в его основе лежит самый что ни на есть обычный лексический корень «сад», в свою очередь дающий множество однокоренных слов с целой гаммой смысловых оттенков. Происхождение русского слова уходит в самые глубины общеиндоевропейской традиции: в древнеиндийском (ведийском) языке sadayati означало то же самое, что и в современном русском – «сажает». Загадка былинного имени кроется совсем в другом. Дело в том, что утвердившаяся вокализация имени – Садко – далеко не единственная фонетическая форма. Мало у кого из былинных героев имя произносится так по-разному: Садке (им. падеж), Садка (им. падеж), Садок, Сотко. Все эти формы пытались интерпретировать по смыслу и генезису. Например, один из самых выдающихся русских филологов академик Федор Иванович Буслаев (1818–1897) высказывал предположение, что Садок – не что иное, как переиначенное еврейское имя Цадок («Праведный»), и, следовательно, если доводить до логического конца гипотезу Буслаева, поддержанную и другими исследователями, – Садко не русский, а еврейский купец, этакий новгородский Шейлок в молодости. Другие историки, напротив, не мудрствуя лукаво, Садко отождествляли с упомянутым в одной из новгородских летописей и устных преданий неким Сотко Сытиновичем, чье имя расшифровывается совсем просто: дескать, это – «сотник».

Исходя из многообразия фонетических форм имени Садко, которое большинству сказителей было непонятно, следует более-менее устойчивыми в нем признать только сочетание согласных звуков: с + д(т) + к, что предоставляет еще большие возможности для семантического истолкования. В теонимическом плане здесь сразу же напрашиваются аналогии и с древнеегипетским Сетом, и с древнеримским Сатурном, и с эллинскими демонами плодородия сатирами. Между прочим, в тунгусо-маньчжурской мифологии тоже есть демон, который так и зовется – Садко (с тем же ударением, что и в русском языке); это – кровожадный и хитрый дух болезней, в которого превращаются после смерти души злых людей.

Что же в таком случае из всего сказанного следует? Вывод напрашивается один! Приведенные фольклорные образы и проанализированные сюжеты имеют общее происхождение, уходящее своими корнями в эпоху этнолингвистической и социокультурной общности, которую с полным основанием можно назвать ГИПЕРБОРЕЙСКОЙ.

Глава 2

Остров Буян

Сакральный центр гиперборейской Руси известен каждому. Это – остров Буян. Магическое словосочетание усваивается раньше, чем ребенок начинает читать и писать. Оно приходит в наш духовный мир и поселяется там навсегда через сказки и присловья. Раньше это происходило через устных информаторов – хранителей сказочного знания, нынче источником первого знакомства с островом Буяном может стать и пушкинская «Сказка о царе Салтане», где рефреном повторяется одна и та же строка: «Мимо острова Буяна, / В царство славного Салтана» (рис. 14). Стихи эти дети, что называется, с пеленок слышат от родителей, в кино, по радио и телевидению. И в данном случае функцию хранителя и пропагандиста сакральной мифологемы выполняет Пушкин.

Ведь с точки зрения космически обусловленных законов сохранения и распространения ноосферной информации совершенно не важно, каким конкретным путем это происходит. Важно только одно – чтобы информация была сохранена и от поколения к поколению передавалась живым потребителям. Через некоторые смысловые константы происходит кодировка энергоинформационного поля Земли и Вселенной, откуда устойчивая информация всегда может быть извлечена различными способами [12] и в самой разнообразной форме, включая зрительные образы в виде живых картин или же обобщенных символов. В этом смысле мифологемы, как и научные понятия, исполняют роль своего рода ноосферной клавиши: произнести ее вслух или даже мысленно – значит активизировать соответствующий канал энергоинформационного поля, открывающий доступ к самой информации и предоставляющий возможность использовать такую информацию в благих или, напротив, зловредных целях.