Александр Потылицын - Мы помним и не забудем!
Под карцер, тоже по опыту Мудьюга, был приспособлен заброшенный ледник. Узникам, брошенным в такой карцер, не давали брать с собой одеял, их лишали горячей пищи, а спать или лежать можно было только на голой, мерзлой земле. Редкие выдерживали пребывание в таком карцере, и зачастую по утрам надзиратели обнаруживали там окоченевшие трупы.
Первые месяцы на Иоканьге производились поверки. Заключенных, едва прикрытых лохмотьями одежды, выстраивали у тюрьмы и заставляли разуваться на снегу. Одновременно с поверкой шел обыск. Поверки сопровождались избиением и известными по Мудьюгу «поучениями» Судакова: «Я здесь царь и бог! Что хочу, то и делаю!.. Мне власть дана такая! — и, показывая вверх дубиной, заключал: — А отвечаю я только перед всевышним».
Впоследствии такие поверки, дававшие заключенным возможность хоть немножко подышать свежим воздухом, были отменены, и заключенные, кроме выводившихся на работу дисциплинарников, круглые сутки держались запертыми.
Начальник каторги Судаков с надзирателями проводил по ночам повальные обыски с избиением насмерть. Судаков действовал дубиной, надзиратели — прикладами и револьверами. В один из очередных обысков и побоищ Судаков растоптал насмерть секретаря Савинского волисполкома В. С. Фомина, прикладом винтовки раздробил кость другому заключенному, Хамеляйнену, который после этого умер.
Упоминавшийся выше Б. Соколов писал, что Судаков «…находил какое-то особое удовольствие в собственноручных избиениях арестантов, для каковой цели всегда носил толстую дубину… Если бы мне кто-нибудь рассказал о нравах Иоканьги, то я бы ему не поверил, но виденному собственными глазами нельзя не верить».
Судаков и его свора знали, что доведенные ими до отчаяния люди способны на все ради одного мига свободы. Поэтому бараки с заключенными закрывали круглые сутки на замок, а заключенные должны были лежать без движения, без разговоров всю восемнадцатичасовую полярную ночь. Достаточно было бредового вскрика больного или последнего стона умирающего, чтобы стража открыла стрельбу по тюрьме.
Массовые заболевания цынгой, дизентерией, тифом, голод уносили жертву за жертвой. Умершие ночью оставались лежать до утра между живыми. Тряпье, оставшееся от умерших, разбиралось их товарищами, чтобы сколько-нибудь укрыться от холода.
За полтора-два месяца, с 23 сентября 1919 года, на Иоканьге умерло семьдесят человек. Наиболее активные из каторжан не могли мириться с положением обреченных насмерть и готовились к побегу. Две попытки побега оказались сорванными стараниями провокаторов, но инициаторов подготовки побегов никто не выдал, за что жестоко поплатились все каторжане.
В одну из ноябрьских ночей заключенные были разбужены стрельбой и стенами раненых товарищей. Оказалось, что по команде Судакова: «По уровню нар — пальба!» стража залпами обстреливала тюрьму и затем, возглавляемая Судаковым, набросилась на арестованных. Судаков, действуя дубиной, стрелял из револьвера в направлении стонов раненых, а его подручные орудовали прикладами.
После побоища из тюрьмы вынесли девять убитых и тридцать раненых, из них четырнадцать вскоре умерли. Таким образом число расстрелянных и убитых Судаковым в эту кошмарную ночь достигло двадцати трех человек.
О замученных, убитых и расстрелянных на Иоканьге Судаков сообщал начальству как об умерших от цынги или других заболеваний. Всего за пять месяцев существования Иоканьгской каторги там погибло более 250 человек.
20 февраля 1920 года каторжане, узнав по радио о разгроме белых, избрали свой исполком, арестовали стражу. Через десять дней на Иоканьгу пришли два парохода и вывезли бывших каторжан в освобожденный советский Мурманск.
Многие бывшие узники умерли после освобождения. Смерть продолжала подкашивать изнуренных и заболевших. Какой степени достигла смертность показывает одна из радиограмм Иоканьгского исполкома в Архангельск:
«Сообщаем, как часто мы производим похороны. 7 февраля похоронили 36; 9 февраля — 14; 13 — 8; 16 — 12; 20 — 16; 25 февраля похоронили 21 и к 8 часам вечера — умерло еще 4 человека… По сведениям фельдшера, кандидатов в братскую могилу сто двадцать три человека, которые умирают каждый день, кроме этого еще имеется больных около 280 человек, чуть шевелящих руками».
За одни только сутки перехода до Мурманска умерло двадцать четыре человека.
Просуществуй Иоканьгская каторга еще полтора-два месяца и на месте тюрьмы осталась бы братская могила на тысячу человек.
Таковы жуткие итоги Иоканьгской каторги. Таким оказались на деле щедро обещанные интервентами и их марионеточными бело-эсеровскими «правителями» «демократические свободы».
ТЕРРОР В УЕЗДАХ
Расправу с заключенными губернской тюрьмы интервенты и белогвардейцы обставляли некоторой «законностью». Одни из арестованных числились содержанием за «союзным право-маршалом», другие — за военно-регистрационной службой (контрразведкой) или иными карательными учреждениями интервентов и белых. Свои бандитские похождения в уездах, в деревнях и селах «цивилизованные» разбойники не считали нужным прикрывать чем-либо. Здесь вся полнота власти сосредоточивалась в руках командования воинских частей по месту их расквартирования.
С приходом интервентов обнаглевшая сельская буржуазия, кулачество, царские чиновники подняли голову и пошли в услужение к иноземным захватчикам. Только в этой среде интервенты имели поддержку и на нее пытались опираться в своей колонизаторской политике. Деревенская беднота, середняки, красноармейские семьи, видя с какой лакейской угодливостью встречали интервентов разодетые по-праздничному торговцы и кулаки, говорили: — Ишь обрадовались, свои пришли, да надолго ли?
Захватив гор. Онегу, интервенты сразу же создали там уездную следственную комиссию, в состав которой вошли: бывший уездный исправник, бывший начальник уездной полиции, кулаки и торговцы. Создали они и уездный «народный совет» из эсеров и кадетов. Эти органы «народовластия» немедленно восстановили в правах собственности местных заводовладельцев, а обвиняемых или заподозренных в сочувствии Советской власти передавали в контрразведку интервентов. Подобная согласованность действий интервентов и контрреволюции была обычной повсюду, куда только вторгались иноземные захватчики.
На Мурмане, входившем тогда в состав Архангельской губернии, интервентам служили троцкистско-бухаринские предатели из Мурманского совета. Там уже в начале июля 1918 года интервенты еще до своего открытого вооруженного выступления против Советской России арестовали до двухсот рабочих и служащих советских учреждений, сочувствующих Советской власти. Члены Кемского Совета тт. Малышев, Каменев, Вицуп были расстреляны, а другие вывезены в Печенгу. После захвата Архангельска число арестованных возрастало с каждым днем. Тюрьмы Печенги, Мурманска, Александровска, Кеми переполнились. Под тюрьму интервенты приспособили и старый военный корабль «Чесма», охрану которого нес отряд английской морской пехоты.
В Печенге тюрьмой служили чердаки недостроенного дома, бездействующая печь для обжига кирпича, конюшня, затем выкопанная силами заключенных земляная тюрьма, а когда не стало хватать и этих помещений, часть заключенных держали в монастырской церкви.
Интервенты морили заключенных голодом, обременяли непосильной каторжной работой, избивали и издевались над ними, подвергали пыткам. Заключенных Борисова и Подвойского, вина которых состояла в передаче одним другому записки, подвешивали к столбам за вывернутые назад руки. Пытаемых сняли со столбов, когда они потеряли сознание. От избиений и пыток умерли заключенные Батюшков, Попель, Комлев и многие другие. Цынга брала свои жертвы, а больным медицинская помощь не оказывалась.
Но даже в таких невыносимо тяжелых условиях советские люди не падали духом. Они решили пением «Интернационала» отметить первую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Исполнение гимна не могли прервать ни приклады часовых, ни угрозы караульного начальника открыть стрельбу.
Бывшие заключенные тюрем интервентов на Мурмане, оставшиеся в живых, с особой теплотой вспоминают о рабочем порта Кольской базы тов. И. Веселове, казненном интервентами в ночь с 24 на 25 декабря 1918 года по обвинению в убийстве английского офицера. Перед казнью И. Веселов был помещен в пловучую тюрьму на «Чесме». Палачи надели Веселову на закинутые назад руки железные наручники. Когда английский конвой повел его к месту казни, вблизи стоянки пловучей тюрьмы, Веселов, обращаясь к сидевшим по кубрикам товарищам, говорил:
«Прощайте, товарищи! Смерть палачам — наемникам англо-французского капитала!».
«Не падай духом, за тебя отомстят!» — отвечали ему товарищи.
