Николай Каролидес - 100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
В феврале 1988 года в Батон-Руж (штат Луизиана) член школьного совета Гордон Хатчисон заявил, что он хочет запретить «Бойню номер пять» и все подобные ей книги, которые он назвал «книги с грязным языком». Его внимание привлекла жалоба Бренды Форрест, чья дочь выбрала роман из списка рекомендованного чтения Центральной средней школы. Президент Окружной ассоциации учителей и родителей Беверли Трейхэн так отозвался на это событие: «У вас могут возникнуть крайне серьезные проблемы с запрещением книг». Дик Айке, исполнительный директор Союза работников образования восточного Батон-Ружа, вторил Трейхену, защищая книгу. Президент школьного совета Роберт Кроуфорд, ветеран Вьетнама, согласился с Айке и Трейхэном, заявив: «Я считаю, что начинать запрещать книги — опасно. Мы можем очистить библиотеки, если захотим». В марте управляющий школами Бернард Вайсс сказал, что для оценки книги будет создан комитет. Комитет из двенадцати человек проголосовал (11 «за», один воздержался) за то, чтобы оставить книгу. Член общины Билл Хьюи заявил: «Мне сложно верить этому обществу… в котором может обсуждаться изъятие книг с библиотечных полок. Я не хочу жить в обществе, которое одобряет бинго и запрещает книги».
«Запрещенные в США: справочник по книжной цензуре в школах и публичных библиотеках» упоминает резкую критику «Бойни номер пять», предпринятую в 1991 году в Пламмере (штат Айдахо). Родители протестовали против использования книги в программе 11-го класса по английскому языку и литературе, ссылаясь на богохульства. Поскольку в школе не был разработан механизм подобных запретов, то книгу просто изъяли из школы, а учитель, который использовал книгу на уроках, выбросил все экземпляры.
Впрок
Автор: Андрей Платонов
Год и место первой публикации: 1931, Москва
Опубликовано: в журнале «Красная новь»
Литературная форма: повесть
СОДЕРЖАНИЕ!Книга представляет собой сатирическую хронику, ведущуюся от лица неизвестного электротехника, «душевного бедняка»», т. е. человека, во всем сомневающегося. Этот «душевный бедняк» переходит из колхоза в колхоз для того, чтобы во всем удостовериться на своем опыте. Несмотря на то, что автор в предисловии […] заявляет, что нельзя отождествлять автора с лицом, ведущим повествование, мы вправе ему не верить и делать Платонова ответственным за все промахи «электротехника». Недостатков же у этого наблюдателя много. Первый и главный — совершенная оторванность от масс, непонимание сущности реконструкции страны как массового движения», — читаем в одной из первых рецензий на повесть Платонова, написанной критиком И. Сацем в 1930 году.
Герой «бедняцкой хроники» Платонова покидает Москву, чтобы вместе с пролетариатом и колхозными тружениками строить коммунизм. Он странствует по стране с вопросом «кому в СССР жить хорошо?» и с готовым ответом на него: хорошо жить сознательным колхозникам. В поезде он знакомится с демобилизованным красноармейцем Кондровым и отправляется в его колхоз «Добрый путь» — зажигать «солнце». Электросолнце должно освещать весь колхоз в рабочее время, если не справляется природное светило. Еще в «Уставе для действия электросолнца…» говорится, что оно — культурная сила, которая должна окончательно поколебать религиозную веру колхозников.
Первая пятилетка в разгаре и герой решает, сделав дело, продолжить путь — чтобы быть полезным где-то еще, вместе с тем обретая сознательность. По дороге он встречает попутчика — «борца с неглавной опасностью». Борец командирован идти сквозь округ; он контролирует деятельность сельсоветов и служит им камертоном: «… у левых дискант, у правых бас, а у настоящей революции баритон, звук гения и точного мотора».
На Самодельных хуторах, которые сплошь состоят из кузниц и мастерских, гениальные степные мастеровые во главе с Григорием Скрынко день и ночь творят. Одно из их изобретений — аплодирующий автомат для драмкружка, «которому нужны были… приветствующие массы за сценой». От работы их отрывает известие о том, что в соседнюю слободу пришел бог. Григорий и компания спешат разобраться на месте. Бог оказался кочегаром-летуном астраханской электростанции, приспособившим электрический нимб к спрятанной на груди батарее. Григорий оставил его трудиться второстепенным кузнецом: «Довольный бог остался: все же в нем жила душа кочегара и пролетария, жила и думала; кулак или другой буржуй не сумел бы стать богом — он, невежда, не знает электротехники». А «душевный бедняк» пошел дальше — в колхоз «Без кулака», где председатель Семен Кучум принимает единоличников в колхоз крайне неохотно, не давая никаких обещаний. Его непонятные действия спровоцировали настоящий напор желающих войти в колхоз:
— …Вы не думайте, что только Советской власти необходим ваш колхоз, — Советская власть и без хлеба жила — колхоз нужен вам, а не ей.
— Да ну?! — пугались первые колхозники. — А мы слышали, что колхоз Советской власти по душе!
— Ну что ж, что по душе! У Советской власти душа же бедняцкая — стало быть, что вам хорошо, то и ей впрок.
В селе Гущевка герой знакомится с товарищем Упоевым, «главарем района сплошной коллективизации». Семья последнего «постепенно вымерла от голода и халатного отношения к ней самого Упоева, потому что все силы и желания он направлял на заботу о бедных массах». Упоеву удалось попасть на прием к Ленину, который благословил активиста на объединение бедноты. Воодушевленный вождем Упоев сжег кулацкий хутор и сел за классовое самоуправство в тюрьму. Узнав в тюрьме о смерти Ленина, Упоев вешается, но бродяга-сокамерник спасает его и убеждает, что Ленин «нас без призору не покинул». Здесь Упоев понимает, что не только дух и дело Ленина живут, но и сам Ленин жив — в Сталине. В своем колхозе Упоев служит примером во всем — в правилах личной гигиены в том числе. Он даже приучил колхозников умываться по утрам, «для чего вначале ему пришлось мыться на трибуне посреди деревни, а колхозники стояли кругом и изучали его правильные приемы». Упоев прогнал героя из Гущевки из-за спора о происхождении человека. Герой считал, что подкулачники отгрызли коллективизации хвост и она поумнела, подобно обезьяне, которая стала человеком, когда звери отгрызли ей хвост. А Упоев, подумав, возразил, что «не кулаки нам хвост отгрызли, а мы им классовую голову оторвали».
Останавливаясь в разнообразных деревнях, артелях и колхозах, герой аналогичным образом рассказывает о судьбах колхозников, их передовиков и отстающих, и об успехах отдельных хозяйств. Его повествование прерывается решением поехать в Уральские степи.
ЦЕНЗУРНАЯ ИСТОРИЯС мая 1930 года повесть Платонова переходила из редакции в редакцию, отметившись в «Новом мире» и издательствах «Молодая гвардия», «Федерация», «Художественная литература». Процитированная выше внутренняя рецензия И. Саца завершается перечислением ошибок автора и героя. «В настоящем виде книга не может быть издана», — заключает критик. Платонову, который спешил опубликовать повесть, пришлось создать ее новую редакцию, отказавшись от открытой идеологической полемики.
В журнале «Красная новь», куда писатель предложил в конце 1930 года исправленный вариант повести, «Впрок» еще изрядно почистили и согласились опубликовать в третьем номере за следующий год.
Повесть попала на стол к Сталину, красноречивейшим комментарием которого стал набор ругательств (типа «сволочь») в адрес автора, которыми он снабдил — в качестве комментария — поля книги. Вскоре после публикации Платонова посетил Александр Фадеев. Глава Союза Писателей после этой беседы опубликовал в 5-м и 6-м номерах той же «Красной нови» разгромную статью «Об одной кулацкой хронике». Очевидно, Платонов бросился писать Сталину, но письма до нас не дошли. А 9 июня 1931 года писатель обращается с письмом в редакции «Правды» и «Литературной газеты». В этом послании он отрекается от всех своих предыдущих сочинений и обещает начать все сначала:
«Автор этих произведений в результате воздействия на него социалистической действительности, собственных усилий навстречу этой действительности и пролетарской критики, пришел к убеждению, что его прозаическая работа, несмотря на положительные субъективные намерения, приносит сплошной контрреволюционный вред сознанию пролетарского общества».
Ни в одной из газет письмо опубликовано не было. Вместо них появилась масса разгромных статей: «Годы не изменили существо автора. Оно все то же: обывательское, злобствующее, насквозь реакционное», — утверждается в одном из отзывов.
В записке Главлита в Оргбюро ЦК ВКП (б), оценивающей литературную периодику за 1931 год, между прочим говорится о журнале «Красная новь»: «В № 3 была напечатана кулацкая повесть Платонова «Впрок». Номер журнала изъят».
