Льюис Спенс - Тайны древних бриттов
Исследования показали, что кельтские сидхе, или эльфы (а в женском роде феи), как достаточно вольно может быть переведено слово, представляют собой не более и не менее как духов смерти. Как и эльфы более позднего фольклора, они, что достаточно очевидно, являются духами умерших.
Тому, что во многих странах эльфов и фей считали связанными с мертвыми, существует множество доказательств. Полагали, что они обитают в тусклой подземной сфере, могильных курганах или в далеком раю, как те феи, что были обнаружены Ожье Датчанином и Томасом Рифмачом. Королева эльфов в старой балладе предупреждает Томаса, чтобы он не ел яблок и груш, которые висели в ее садах, поскольку отведать пищи мертвых означало никогда уже не вернуться. Это волшебное место, похоже, идентично острову Авалон (Место Яблок) или кельтскому Тир-нан-Ог (Земля сердечного желания и возобновляемой молодости). О фее, что обучала колдовству шотландских ведьм, было известно, что она была убита за тридцать лет до того в битве при Пинки[5]. Я думаю, что в том факте, что феи в народных сказках носят крылья бабочек, можно усмотреть наследие кельтского убеждения в том, что бабочки являлись душами умерших. У некоторых народов до сих пор сохраняется вера в посмертное существование человека, когда душа обретает тело новорожденного ребенка. Феи же — это души, ожидающие в тусклом раю своей очереди получить возможность возобновления земной жизни.
Идея о том, что феи принадлежали к виду гномов, по-видимому, была позднее заимствована у тевтонов, в фольклоре которых присутствовали маленькие, роящиеся эльфы. Феи кельтского фольклора имеют нормальный человеческий рост. Ирландская сидхе, Морган ле Фэй, валлийская И Мамау, — или «матери» — все были человеческого размера. Таковы были и бретонские феи, и те шотландские эльфы, которые похитили Тамлина и обучили ведьм искусству колдовства. Все они были в какой-то мере связаны с царством мертвых.
Вера в то, что эльфы оставляют ребенка взамен похищенного, по-видимому, восходит к идее о том, что души умерших возвращаются и поселяются в телах младенцев. Волшебное царство в этих мифах напоминает меланезийскую ману, огромный резервуар душевной силы, куда возвращается разрушенное или изношенное человеческое тело. И это хранилище всегда готово излить свою психическую энергию в новорожденное человеческое тело.
Фея МорганаВера в сидхе — представление о мертвых, ожидающих возвращения в земную жизнь, была характерной чертой друидической веры, на что указывает ранняя ирландская и более поздняя валлийская литература, и одного этого достаточно, чтобы продемонстрировать, что друидизм представлял собой культ мертвых. Чтобы ответить на вопрос, насколько идея сидхе была кельтской и насколько иберийской, не надо далеко искать, поскольку мы постоянно обнаруживаем сыдхе, связанных с могильными камерами в Ирландии и Шотландии, которые изначально имели иберийское происхождение. Можно с достаточной уверенностью сказать, что впоследствии они стали использоваться для кельтских и друидических захоронений. Часто они использовались на протяжении веков и последующими поколениями, жившими в Британии и Ирландии, что показали многочисленные раскопки.
Но если друидизм, как и религия Египта, представлял собой культ мертвых, то между двумя системами было и некоторое различие. Культ получил быстрое развитие на ранних стадиях египетской культуры, что было в основном обусловлено исключительно жарким и сухим климатом региона, который очень способствовал процессу мумификации. В Британии культ мертвых прошел через те же самые ранние фазы, что наличествовали и в Египте, то есть окрашивание костей красным пигментом, возможное оборачивание их кожей и захоронение в каменные пирамиды, сопровождавшееся возложением туда предметов усопшего. Повсюду вырастали большие монолитные храмы, напоминавшие столбовые структуры Египта.
Но когда кельты пришли в Британию, принеся с собой культуру железного века, то вместе с ними установилась форма мышления, в определенной степени противостоящая древней иберийской или средиземноморской вере в необходимость сохранения останков умерших. Похоже, имело место столкновение идей кельтских завоевателей и иберийских туземцев, которое, в конце концов, привело к их слиянию, принятию каждой стороной части религиозных верований другой стороны. Кельты, по-видимому, сначала относились с опаской или неприязнью к культу мертвых, каким они его нашли в Галлии и Британии. В отличие от иберов Египта и Британии, которые рассматривали жизнь как некую предварительную стоянку перед смертью, как подготовку к загробному существованию, кельты считали одной из основных целей религии сохранять жизнь во плоти и удерживать мир духов на расстоянии путем их умилостивления и других средств, как это делали и продолжают делать и многие другие примитивные народы. Это объясняет их пристрастие к омеле — растению, являющемуся символом жизни, — интерес к некоей чудесной жизненной субстанции или протоплазме, их отвращение к ворам, разбойникам и убийцам, которых они сжигали на священных кострах наряду с хищными животными, сокращавшими поголовье их овец и рогатого скота. Одним словом, любой силе, подрывающей основы жизни и отнимающей средства к существованию, они объявляли беспощадную войну, и этот взгляд на вещи, как ранее, так и сейчас, остаются существенным для британской народной философии и для самоощущения британцев. Кельты отнеслись с ужасом к сидхе, духам мертвых, которым египтяне и вавилоняне воздавали такие скрупулезно выверенные почести. Восток всегда был относительно безразличен или уступчив к идее смерти; Запад же почти с самого начала страшился и не любил ее; и в этом различии наклонностей мы, возможно, обнаружим основание известного отторжения раннего британского наследия в позднейшие времена.
Однако кельты не смогли преодолеть склонность иберов почитать умерших и были вынуждены смириться с ней. Это объясняет, к примеру, их доктрину о возможности выплаты долга в ином мире. Время от времени мы обнаруживаем, что культ мертвых прорывает структуру друидизма, или иберо-кельтской религии, чтобы, слившись с ней, по крайней мере, в окончательном рисунке, создать совершенно особый тип британского мистицизма.
Если допустить подобные заключения, то мы сможем получить более ясный взгляд на друидизм и внести поправку, уже в этом новом свете, в старые теории, касающиеся доктрин и практики культа. Это также может помочь нам увязать народные верования позднейших времен, традиционные празднества с наследием друидизма — в той степени, в какой все эти проявления согласуются с известными фактами.
Как классические, так и неклассические источники указывают на то, что друиды представляли собой вполне отчетливо очерченный священнический класс со своими структурными группами, наделенными различными функциями: религиозной, пророческой, магической, административной и бардовской. В своих работах Диодор, Страбон, Тимаген, Цицерон и Тацит упоминают об этих классах. Ирландские источники дают нам свидетельства об их существовании. Галльские друиды, пророки и барды соотносятся с ирландскими друидами, ватес и филидами (т.е. поэтами). В Уэльсе обнаружены и друиды, и барды; и уже много после того, как друидизм исчез в своих внешних формах на этой земле, там сохранились дервидд-варды, или друиды-барды, донесшие до нас наследие друидической философии и верований. Абсолютно ясно, что обе ветви кельтской расы, гойдельская и бриттская, находились под властью друидов. То, что кельтская религия и друидизм — это взаимозаменимые названия, не вызывает сомнений. Надо также сказать, что происходило не голое прибавление чего-то иберийского, туземного к кельтской вере, но имело место длительное, сложное слияние ранней кельтской веры с иберийской верой, происходившее по аналогии с процессом выплавки кельтско-иберийской расы в Испании и южной Галлии, и, таким образом, являвшее собой психологическое подкрепление физическому и расовому смешиванию. В Британии имел место тот же самый процесс, что и на континенте: иберийская и кельтская расы смешивались на островах тем же самым образом, с тем же религиозным результатом. Только благодаря изолированности от континента друидизм в Британии принял особую островную окраску и просуществовал гораздо дольше в удаленных частях британского архипелага.
Те, кто превозносят знание и философию друидов до вершин магического и мистического искусства, очевидно, также ошибаются, как и их оппоненты, низводящие их до уровня обычных знахарей. С определенной вероятностью можно приравнять их ученость к знаниям египетского священства в завершающие века последнего дохристианского тысячелетия. Помпоний Мела называет их «учителями мудрости», говорит о них, как об обладающих знанием о размере и форме мира и о движении неба и звезд. Он говорит, что они занимались обучением галльской аристократии.