Юрий Папоров - Эль Гуахиро - шахматист (книга 1)
- Как сегодня у вас дела? Вчера вы вышли на первое место. Думаю, и сегодня будет арроб1 двести.
1 Мера веса, рапная 11,5 кг.
- А лучшие дают триста и больше, - буркнул Рамиро, узнав голос Педро Родригеса, который вот уже три дня как навещал его под видом корреспондента из столичного журнала.
- То, Луис Гарсия, профессиональные рубщики, а вы добровольцы. Погрузчики утверждают, что ваш тростник к тому же самый чистый. Значит, и самый сладкий...
- Я твердо знаю, мы должны давать двести пятьдесят! - не принял шутки Рамиро. - Девочки вот только... им бы еще одну. Тогда можно было бы говорить...
- Ну, хорошо! Голос прессы праведный. Думаю, к нему прислушаются. А пока, может, перед этим подвигом стоит отдышаться? - предложил Родригес. И вы, девочки, отдохните, а потом еще часок, и... Норму-то сегодня уже перевыполнили. Посидите, а я тут побеседую с лучшиим рубщиком района. Он и сегодня обошел своего приятеля-поэта.
Родригес увел Рамиро к ручью. Оба разулись и опустили ноги в прохладную воду. Ветвистое дерево гуаябы, на котором уже созревали плоды, давало густую тень.
- На заводе все в порядке! Там ни у кого никаких подозрений. - Педро увидел ползущую в двух шагах гусеницу и стал швырять в нее камешки. - Все считают, что тебя отправили на сафру в порядке дисциплинарного взыскания. О настоящей причине никто не догадывается. Ревизия, которую мы специально провели, конечно, не выявила недостатков, а на днях на общем собрании за тебя вступились рабочие. Мы на глазах у всех возвратили заводу инструмент, было признано, что "хищение" произошло до тебя. С этой стороны, как видишь, все ока1. И здесь тобой довольны...
1 От английского о'кей".
- Да чего такого я тут сделал? - Рамиро знал, что он отличился, и ему доставляло удовольствие немного порисоваться.
- Ладно уж! - снисходительно заметил Родригес, отметив про себя: если его друг гордится содеянным, значит, сознает, что общественно полезный труд есть надежный метод воспитания. - Помалкивай! Ты потрудился на славу! Доказал, что все понимаешь правильно.
- Знаешь, Педро, вчера срубил двести с хвостиком. Устал так, что сел под эту самую гуаябу, прислонился к стволу... Девушки закончили и ушли, а я - как провалился... Приснилось, что лечу над горами, вместо рук - крылья. Так стремительно, но плавно, и слышу голос любимой, она ведь осталась в Майами. Я тебе еще об этом не рассказывал. Ясно так слышу ее голос! Проснулся, уже темно. Заря, должно быть, только угасла. Сердце стучит, а над головой синсонте поет. Надо было спешить. Могли забеспокоиться, что меня нет. Точно, думаю, спохватились.
- Да! Так оно и было. Хотели уже искать. Все могло случиться. Однако кто-то сказал, что видел тебя спящим у ручья.
- Спал так крепко, что проснулся весь в поту. Вот синсонте выручил, успокоил. Педро, даю слово, никогда такого не слышал. Что мне эта птаха раньше? Для влюбленных. А тут сидел не шелохнувшись... Мать вспомнил... Капитану Родригесу показалось, что голос Рамиро задрожал. - Я в грозу под дождь выбежал из дома, а рядом только что молния ствол каобы пополам расколола... Помню мамино лицо и теплоту груди. Это первое воспоминание в жизни, навсегда запомнилось. Мать несла меня на руках... А эта птица пела, и на душе стало так, как только бывало в детстве, рядом с мамой, И мне показалось, что я и синсонте и есть смысл всего... Я... птица... земля... Педро, моя земля! Ты должен помнить, как о нашей земле говорил падре Селестино. Где он сейчас? Ты его не встречал?
- О нем поговорим как-нибудь в другой раз. А тебе можно позавидовать!
- Да, Педро, это, наверное, и есть счастье, когда такое к тебе приходит...
- Кто как считает. Но то, что ты ощутил, как хорошо ни рассказывай, другому, не испытавшему то же самое, не понять. Я рад за тебя, Рамиро! Вижу, я не ошибся. Пошли, а то девочкам будет трудно снова браться за работу. Сегодня вечером - тебе разрешат отлучиться - приходи в правление сахарного завода, там еще поговорим.
После ужина, когда застрекотали цикады и заквакали кругом лягушки, Рамиро попросил разрешения у бригадира прогуляться до сентраля. К правлению завода он шагал, уже не замечая усталости, которая ощущалась во время ужина. Над головой ярко сверкали звезды, щедро усыпавшие черное бархатное небо. Он предчувствовал, что предстоит серьезный разговор, но не желал к нему готовиться. "Как получится! Я чист! Давно не дышалось так легко", говорил он себе.
Они остались вдвоем - управляющий, молодой парень, переговорив по телефону с Гаваной, попрощался и ушел, и Родригес приступил к делу.
- Вот бумага и ручка, Рамиро. Последнее слово за тобой! Но, если хочешь, подумай еще. Время есть. Мы тебе верим, но дело опасное. Не хотим неволить...
- Педро, кто лучше, чем ты... ты же знаешь! Но... честно... я скажу... Я не все еще понимаю, Педро. Главного не понимаю. Куда Кубу ведет революция, какую конечную цель преследуете вы с Фиделем Кастро? Я хочу понять, но... эти два года... они на многое раскрыли глаза. Там, в Майами, все виделось по-иному, совсем по-иному...
- Постой, Рамиро! Ты сам понимаешь, сколько стоит это твое признание? Нам сейчас и важно, чтобы ты был с нами откровенен. Понимание, настоящее понимание придет к тебе позже. Я не сомневаюсь. А сейчас мы будем считать тебя пока попутчиком. Ты специалист, владеешь сложной профессией разведчика, и я как твой друг и как человек, несущий ответственность за определенную работу, тебе верю. И не только я. Кое-кто еще... Мы знаем твердо: ты снова, второй раз не пойдешь против... не предашь свою землю. Мы уверены!
Рамиро сжал голову руками.
- Что происходит? Как это понимать, Луис Гарсия? - спросил удивленно Педро Родригес, приглаживая пятерней свою густую шевелюру.
- Да нет! Ты же знаешь, что я никогда в своей жизни не читал стихов. Боюсь сбиться. Слушай!
Когда она в лагерь пришла,
сына уже расстреляли...
- Он свою родину предал,
и вы его расстреляли,
тихо сказала мать,
но в лагерь со мною пришли
два его брата
с вами врага будут бить
два закаленных солдата.
О мертвом мне нечего вас спросить
предателя расстреляли,
но поклянитесь собою,
что если отчизне
изменят и эти двое,
то вы их не пощадите.
И, пристально глядя в глаза сыновей,
она им сказала:
- Идите!
- Мануэль Наварро Луна, поэма "Мать". Правильно! - Родригес улыбнулся и тут же сделался серьезным. - Я знаю, что ты так думаешь. Но повторяю, время есть. Дело не из простых. Опасное! Ни я, ни все мы тебя не неволим, повторяю!
- Я уже сказал! - решительно перебил своего собеседника Рамиро. Давно все сказал! Вы тянете! Если не верите... Другое дело...
- Ну что ж, тогда слушай внимательно! Письмо о том, что думаешь и что готов сознательно, без принуждения, напишешь потом. - И Педро Родригес подробно сообщил Рамиро Фернандесу Гарсии план дальнейших действий.
В кафе было, как всегда, шумно. А вокруг уже знакомого нам столика в дальнем углу собралось еще больше народа, чем обычно. Маятник старинных часов раскачивался беззвучно. Лучший шахматист города Луис Гарсия возвратился после сафры в превосходной форме. Вот уже несколько вечеров подряд он выигрывал большинство партий у своего давнего соперника молодого офицера пограничной охраны Фауре Павона. Сражения за шахматной доской сблизили противников, и все знали, что они подружились. Теперь Гарсию и Павона видели вместе и в клубе, и в парке, и на пляже.
Вот и сегодня они вдвоем ушли из кафе, о чем-то оживленно беседуя.
На следующий день Луис Гарсия зашел после работы в знакомый особняк. Там он сказал дежурному, что хочет видеть следователя, поскольку тот должен был выдать ему еще в прошлую среду справку-акт для завода. Часы показывали без десяти шесть. На стульях рядом сидели еще трое: невзрачный мужчина, глубокий старик и молодая женщина. Девять минут седьмого во двор въехал знакомый старенький "форд", из него под охраной двух сотрудников вылез арестованный. Еще через минуту, когда его ввели в дежурное помещение, воздух потряс оглушительный взрыв. Казалось, зашатались стены особняка. Раздался второй, третий... Туг же захлопали двери, в коридор с автоматами в руках выскакивали военные и мчались во двор. В дежурке появился начальник.
- Живо! Всех в камеру! - коротко приказал он дежурному. - Гляди в оба!
- Я тут при чем? Мне нужна справка. Не пойду! - энергично запротестовал Гарсия.
- Так надо, товарищ! Потерпи, пока разберутся, - извиняющимся голосом произнес дежурный, настойчиво подталкивая Гарсию в спину.
Когда щелкнул замок, Луис, усаживаясь рядом с арестованным, которого привезли на "форде", довольно зло произнес:
- Тоже мне "товарищ". Простую справку пять дней выдать не могут.
- Вы что, собираетесь туда? - спросил сосед. Гарсия, делая вид, что только сейчас заметил его, поглядел в лицо арестованного. Тонкие черты безусого лица, широкий лоб, светлые глаза, стройная фигура - киноактер, как охарактеризовал его Педро Родригес. "Верно! Мечтает о Майами", - подумал Луис. Тот не отвел глаз под пристальным взглядом. Лишь слегка улыбнулся.
