Василий Васильевский - Печенеги
Связи филиппопольских манихеев с печенегами и потом куманами, или половцами, так постоянны и прочны, что само собою наводят на некоторые соображения и догадки. Нужно припомнить, что в трансокеанских странах, первоначальной родине турецких племен, манихеизм господствовал с самых первых времен своего появления (с конца III века). Арабские источники рассказывают, что когда в Персии, вслед за казнью самого Мани, начались преследования против его учеников и приверженцев, то большое число их перешло «реку Бальха» (Оке, Амударья) и поселилось во владениях турецкого хана (князя). Впоследствии, когда персидское царство Сасанидов было покорено арабами-мусульманами, часть манихеев воротилась обратно на берега Евфрата и Тигра (провинция Ирак). В X веке, при халифе Муктадире (908—932), манихеи снова подверглись гонению и искали убежища в Хорасане и Туркестане, находившихся под властью князя из династии Саманидов. В Самарканде собралось пятьсот человек, открыто заявивших свою принадлежность к гонимой халифом секте. Властитель Хорасана также был ревностный мусульманин; когда ему сделалось известно о появлении в его владениях последователей манихейства, он решил всех их убить. Манихеи, однако, имели сильного покровителя в князе турецкого племени тагазгаз, который сам исповедовал манихейское учение. Вследствие его угроз манихеизм был признан терпимым в Хорасане и Туркестане; в первой половине X века, по свидетельству современника, манихеи были в Самарканде, Согде и Нункате. Что касается племени тагазгаз, обитавшего на границах Китая и Кашгара, в самой средине между Хорасаном и Китаем, то о принадлежности его к манихейской ереси есть другие несомненные свидетельства того же X века. Наконец, мы имеем известия о существовании манихеизма на старой турецкой родине в XII столетии.
Нет ничего невозможного в том, что если не печенеги, то куманы или узы, занимавшие в X веке обширные страны на востоке, севере и северо-западе Аральского озера, именно в соседстве с областью турецкого манихеизма, принесли с собою более или менее темные воспоминания и более или менее искаженные обрывки учения Мани. О религии печенегов мы не имеем никаких положительных известий, но о куманах или половцах один арабский писатель[43] говорит, что они поклоняются звездам, верят в небесные влияния и предаются изучению астрологии. Итак, они сохранили еще предания сабеизма[44], от которого, как предполагается, манихеизм заимствовал свои основные принципы (не отвергая воздействия других родственных влияний), что, конечно, не исключает возможности и прямой памяти об учении Мани. На эту память, позволяем себе догадываться, указывает, между прочим, имя Маниаха или Маниака, которое, с одной стороны, носил князь Согда, живший в VI веке[45], с другой стороны — половецкий хан, с которым мы еще встретимся в нашей истории. Та легкость, с какою заключались родственные связи между христианскими русскими князьями и половецкими ханами, быть может, объясняется присутствием в азиатском манихействе хотя и очень затемненных христианских идей и обрядов. Во всяком случае, нельзя отвергать восприимчивости к манихейским учениям как со стороны половцев, находившихся издавна в близком соседстве с печенегами и с последней четверти XI столетия иногда вместе с ними ходивших за Балканы, так и со стороны самих печенегов. В последнем десятилетии XI века остатки печенегов были поселены в Могленской области, — а в XII здесь господствует манихейско-богомильская ересь. Обращаемся к порядку исторических событий.
В царствование Никифора Вотаниата среди жителей Филиппополя, державшихся павликианской ереси, был какой-то Лека; по происхождению это был грек, но тем не менее он породнился посредством брака с печенегами, которые жили между Дунаем и Балканами. Неизвестно, по каким побуждениям Лека оставил свою родину, ушел к печенегам и стал их возбуждать против греков и византийского правительства. С ним заодно действовал Добромир, по-видимому болгарин, державшийся богомильской ереси, который из приморского города Месимврии (Мисиври), близкого к центру печенежских кочевьев, также завязал сношения с печенегами и куманами (половцами) и подстрекал их выступить против константинопольской власти.
Следствием этой агитации был новый печенежский набег на области, подвластные империи. Печенеги опустошили окрестности Ниша и Средца. В последнем из двух названных городов Лека убил местного епископа Михаила, который увещевал свою паству оставаться верною греческому правительству и, конечно, сам был грек по происхождению. Но успехи манихейско-печенежского движения были остановлены искусными действиями Алексея Комнина, который зашел в тыл печенегам и принудил их удалиться за Дунай. Комнин воротился в Филиппополь, где павликиане, по-видимому, тоже не были вполне спокойны. Здесь лучший воевода и государственный деятель императора Никифора, скоро свергнувший своего благодетеля с престола, имел первый случай познакомиться с духом и отношениями филиппопольской еретической общины, которая после наделала ему так много хлопот. Благодаря снисходительности и щедрости Никифора Вотаниата Лека, точно так как и Добромир, покорился добровольно и явился с повинною головой; оба были возведены в высокие чины и получили богатые дары. Скоро, однако, нашлись другие люди, которые пошли по следам Леки и Добромира.
В составе разноплеменной армии Алексея Комнина, выведенной им против норманнов, находилось 2800 манихеев (богомилов) под начальством собственных вождей, Ксанты и Кулеона. В самую критическую минуту этот отряд покинул Алексея: манихеи ушли домой. Улучив первый свободный момент, император решился строго наказать изменников. Хитростью, не совсем согласной с императорским достоинством, заманив к себе главных вождей и наболее видных представителей филиппопольской еретической общины, он запер их всех в тюрьму, конфисковал имущество и потом роздал своим солдатам. Императорский чиновник, которому поручено было исполнить эту меру, взялся за дело с грубой жестокостью. Семейства еретиков, попавшихся в императорскую западню, не были пощажены; их жен вытолкали из домов новые владельцы, а правительство дало им кров — в филиппопольской крепости под арестом. В числе этих женщин находились четыре сестры домашнего слуги Алексея — Травла.
Травл, уроженец Филиппополя, был взят Алексеем в свой дом еще до восшествия на императорский престол, причем его окрестили, а потом и женили на одной из служанок императрицы. Узнав о бедствии, постигшем его близких, Травл бежал из Константинополя, подговорив к тому своих знакомых и родных. В Филиппополе нашлось немало людей, готовых всюду идти за Травлом, на которого еретическая община привыкла смотреть как на заступника и тайного своего главу. Наподобие какого-нибудь западного рыцаря, Травл со своими приверженцами засел в горной крепости Белятове, неподалеку от Филиппополя, и оттуда повел войну против Византийского государства. Новые поселенцы в старинном центре богомильской ереси жестоко поплатились за пожалованные им поместья и дома. Травл не давал им покою своими набегами.
Византийское правительство, конечно, нашло бы средства укротить смелого сектанта, несмотря на всю воинственность его павликианской дружины. Но Травл нашел себе союзников. Дочь императора Алексея говорит, что сторону Травла приняли уже известные нам властители придунайских городов и что при посредстве их Травл вступил в союз с печенегами, кочевавшими поблизости Дуная. Для скрепления союза Травл, бросивший свою православную жену, в которой он нашел мало сочувствия к бедствиям своих тайных единоверцев, сосватал себе дочь одного из знатных «скифов».
Угрожающие приготовления печенегов сделались известными в византийской столице. Император Алексей хотел предупредить беду переговорами с Травлом, но тот остался глух к обещаниям своего прежнего господина и не поверил византийской золотой грамоте, подписанной красными императорскими чернилами. Император Алексей принужден был выслать против Белятовы настоящую армию, дав ей в начальники своих лучших воевод. Между тем приверженцы Травла заняли горные проходы и ущелья и пригласили печенегов. Доместик[46] Запада Пакуриан и его товарищ Врана, прибыв к манихейскому убежищу, против своего ожидания нашли здесь «бесчисленное множество» новых врагов, так что осторожный Пакуриан хотел воротиться назад, и только пылкий и отважный Врана настоял на необходимости дать сражение. Оно было несчастно для греков: сам Врана был убит, Пакуриан смертельно ранен, армия рассеялась во все стороны. Возобновилась прежняя история: печенеги стали грабить окрестности Филиппополя, император Алексей призывал войска из Малой Азии, хотя они и там были весьма нужны — турки уже осаждали Никею.
