Софья Хазанова - Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство
В более поздней работе Я. Г. Солодкин суммирует выводы, сделанные О. А. Яковлевой и М. Н. Тихомировым, а также собственные наблюдения над источниками Пискаревского летописца. В данном пособии исследователь уделяет особое внимание проблеме датировки Пискаревского летописца: «Вероятно, – подчеркивает он, – в основу оригинальной части компиляции был положен летописец, поначалу доведенный до 1612/1613 г. Сообщив об отправке в Литву низложенного Василия Шуйского с братьями и судьбе его жены, автор летописца замечает: "А кровь льетца и до нынешнего дни 121-го, а вперед Бог весть" ( позднейшая запись сделана по счищенному тексту, который читается весьма отчетливо). Таким образом, один из источников ПЛ возник осенью–зимой 1612/1613 г., еще до воцарения Михаила Федоровича. Затем он был продолжен сообщениями о последующих событиях»[105]. Кроме того, Я. Г. Солодкин возвращается к наблюдению М. Н. Тихомирова, заметившего, что Пискаревский летописец завершается статьей «О Ивашке Заруцком». В этой статье, в частности, говорится об отправке в 1614 г. плененных астраханцами И. Заруцкого, М. Мнишек и ее сына к «государю». М. Н. Тихомиров при этом считал, что статья об избрании Михаила Федоровича является припиской основному тексту компиляции. По его мнению, идейная направленность и стиль заметки не отличается от большинства предыдущих. Однако Я. Г. Солодкин не согласен с таким выводом. Для обоснования своего мнения он приводит следующие аргументы, обращая прежде всего внимание на стиль различных заметок памятника: «Библейская фраза „кто разумеет ум господень, или кто советник ему“ имеется и в рассказе о воцарении Бориса Годунова. Формулировку „венчался царским венцом“ находим и известиях о коронации Федора Ивановича и Шуйского. Сообщение о том, что „над ним“ ( Михаилом Федоровичем) по законному обычаю молитву говорили нареченную… и крест животворящий на него положили по закону, имеет аналогию в статье о вступлении на престол Шуйского. Выражения „и бысть тако“, „отворися град“ также употребляются ранее. Наконец, автор, упомянувший о воцарении Михаила Романова (в статье о Заруцком), вряд ли мог воздержаться от описания этого крупного политического события»[106]. Все это позволяет Я. Г. Солодкину отказаться от предположения М. Н. Тихомирова о том, что статьи 1625, 1626, 1645 гг. являются приписками к Пискаревскому летописцу. Они, на его взгляд, представляют собой органическое продолжение и завершение текста самого летописца, входят в его основной текст. Не согласен исследователь и с О. А. Яковлевой, рассматривавшей статьи «сибирском взятии» как поздние добавления в текст Пискаревского летописца. Я. Г. Солодкин отмечает, исходя из наблюдений над особенностями обработки источников в летописце, что расширение хронологических рамок изложения при соблюдении тематического единства свойственно не только рассказу «О взятии Сибири», но и свидетельствам о кончинах удельного князя Владимира, царевичей Ивана и Дмитрия. Он обращает внимание на то, что разрыв между фактами, изложенными в заключительной статье Пискаревского летописца, и предшествующей записью составляет 18 лет, тогда как разница во времени между первыми событиями царствования Михаила, привлекшими внимание публициста, и заключительной статьей равна всего 4–8 годам. Кроме того, исследователь подчеркивает, что стиль летописных статей 1624/25–1626/27 гг. родственен многим предыдущим. Так, по его мнению, «выражения „во дни“, „богатество“, „благодать слепым, бесным и иным многое исцеление“, „и от тово пожару выгорело“ находим не только в записях, посвященных событиям середины 1620-х гг., но и более ранних статьях Пискаревского летописца» (об исцелении от мощей царевича Дмитрия, о пожаре в Новодевичьем монастыре 1606 г.)[107]. Припиской к основному тексту Пискаревского летописца Я. Г. Солодкин считает только известие о событиях 1645 г., так как в ней название места погребения Михаила Федоровича отличается от предыдущего – в «соборной церкве Арханьгела Михаила» вместо просто: «Архангила». Все это свидетельствует, по мнению Я. Г. Солодкина, о том, что Пискаревский летописец представлял собой до 1645 г. единый памятник, а статьи 1625–1626 гг. он считает принадлежащими основному тексту летописца.
Таким образом, 20-е гг. XVII в., по мнению Я. Г. Солодкина, являются временем окончания работы летописца над произведением.
Помимо В. Г. Вовиной и Я. Г. Солодкина, источниковедческим изучением отдельных статей Пискаревского летописца занимался в 80-х гг. С. А. Морозов. Исследователь заинтересовался проблемой происхождения оригинальных сведений Пискаревского летописца. Он, в частности, обратил внимание на источники Пискаревского летописца за 1533–1554 гг. С. А. Морозов пришел к выводу, что в этих статьях в отдельных случаях нашел отражение летописец 1554 г. Последний же представлял собой сокращение летописца 1553 г. Так, историк подчеркнул, что уже первая статья этого источника, подобно большинству последующих, «сходна с летописцем 1553 г.». «Учитывая характер использования в Пискаревском летописце текста Воскресенской летописи (он не сокращался составителем Пискаревского летописца), можно предположить, – отмечал исследователь, – что составитель Пискаревского летописца имел перед собой рукопись с уже сокращенным по летописцу 1553 г. текстом». В пользу такого предположения говорит полная передача составителем Пискаревского летописца некоторых известий летописца 1553 г. Как считал С. А. Морозов, в основу текста летописца 1554 г. был положен текст, редакционно близкий именно к летописцу 1553 г. Статьи же 7062 и 7063 гг. нашли, по его мнению, соответствие в тексте Никоновской летописи. В то же время статья о колоколе «Лебедь» Пискаревского летописца текстуально отличается от статей летописца 1553 г. и других летописцев середины XVI в.[108] Эту статью, по мнению С. А. Морозова, следует атрибутировать составителю или переписчику рукописи, в которой содержался текст летописца 1554 г., послужившего источником текста Пискаревского летописца. Но С. А. Морозов, приписав статью о колоколе «Лебедь» переписчику, не указал источника, из которого она была заимствована. Поэтому проблема поиска источников свода 1533–1554 гг. решена им не полностью.
4) Пискаревский летописец в трудах по истории России
Этот параграф специально посвящен рассмотрению тех проблем и тем, для изучения которых привлекался Пискаревский летописец. Как уже отмечалось, многие историки обращались к Пискаревскому летописцу для решения многих проблем источниковедения и вопросов истории России. При этом вопросы происхождения Пискаревского летописца и его общей характеристики как исторического источника волновали их в меньшей мере. Они оставили без внимания и вопрос о том, какое место занимают те или иные сведения в составе Пискаревского летописца, но полностью игнорировать Пискаревский летописец как памятник историки все же не могли. Их исследования в некоторых случаях затрагивали и источниковедческие проблемы, связанные с Пискаревским летописцем, в частности установление достоверности отдельных статей памятника.
Чаще всего историки обращали внимание на те статьи летописца, где читаются рассказы, повествующие об опричнине и Смутном времени. Это, прежде всего, объясняется тем, что в составе Пискаревского летописца имеется ряд оригинальных сообщений, касающихся этих периодов. Нельзя не заметить и того, что история опричнины и Смутного времени вызывала на протяжении 50–90-х гг. XX в. у исследователей особый интерес, и поэтому они неоднократно обращались к известиям о них, сохранившимся в составе интересующего нас памятника.
Одна из первых статей Пискаревского летописца, содержащая сведения по истории опричнины, говорит о разделении государства на опричнину и земщину. В. И. Корецкий привлек эту статью для изучения земельной политики того времени. «С точки зрения земских землевладельцев, – отмечает историк, – суть опричной земельной политики передана в Пискаревском летописце… В этом неофициальном летописном рассказе подчеркивается момент опричной разделения русской земли, государства»[109]. Здесь историк обратил внимание на то, что Пискаревский летописец дает возможность проследить отношение к опричнине земских людей. В. И. Корецкий заметил, что в летописи особо оговорено то, что высланные из опричных уездов землевладельцы лишились своих старинных вотчин и поместий и не получили взамен никакого земельного возмещения[110]. Статья памятника углубляет и дополняет знания исследователей об опричной земельной политике.
Изучение взаимоотношений земщины и опричнины не ограничивается наблюдением В. И. Корецкого. Других историков также интересовали подобные сюжеты. В частности, споры исследователей вызвала статья, где приведены сведения о выступлении земских людей против опричнины. Разногласия возникли, прежде всего, из-за датировки этого события. А. А. Зимин относил выступление против опричнины к 1566 г. Однако еще П. А. Садиков, незнакомый с текстом Пискаревского летописца, предположил, что выступление ряда участников земского собора против опричнины состоялось вскоре после назначения митрополитом Филиппа Колычева (25 июня 1566 г.). Этот вывод, по мнению А. А. Зимина[111], подтверждается свидетельством Пискаревского летописца, сообщающего о протесте земских людей против опричной политики Ивана Грозного (без точного указания на время): «И бысть в людех ненависть на царя от всех людей и биша ему челом, и даша ему челобитную за руками о опришнине, что не достоит сему бытии»[112].
