Понсон дю Террайль - Похождения Валета Треф (Варфоломеевская ночь, Молодость короля Генриха - V)
Герцог сразу решил, что одним из дворян, освободивших Сарру, должен был бы быть непременно Генрих Наваррский, и подумал: "Ну что же, в таком случае дело на мази. Надо будет сообщить об этом сестре Анне, и она уже придумает, что нам делать далее".
Затем он обратился к Пандрилю: — А знаешь ли, парень, что после этой истории тебе опасно показаться на улице? Ты не сделаешь и десяти шагов, как первый встречный полицейский возьмет тебя за шиворот, и пройдет всего какая-нибудь неделька, как тебя вздернут на виселицу. Нет, тебе лучше всего остаться здесь! — Генрих Гиз отошел от двери и, приблизившись к лошади, принялся рассматривать ее. — Что за чудное животное! воскликнул он. — Я покупаю ее у тебя и даю тебе двадцать пистолей!
Глаза Пандриля загорелись алчностью, и он только низко поклонился в ответ.
— Значит, ты останешься здесь, — продолжал герцог. — Я беру тебя к себе на службу!
— Я вижу, что ваша честь такой щедрый барин, служить которому одно удовольствие, — ответил Пандриль. — И если понадобится убить кого-нибудь…
— Может быть, и придется, — ответил Гиз и, обратившись затем к Гастону де Люкс, сказал ему: — Сядь на эту лошадь и отправляйся в Медон. Скажи Анне, чтобы она больше не искала, потому что мы уже нашли. Кроме того, скажи ей, что завтра вечером я повидаюсь с нею!
Гастон вскочил на лошадь и отправился.
XI
Герцог Гиз никогда не выходил днем. Прячась в кабачке, затерявшемся за городскими валами, он решался выходить лишь тогда, когда наступала ночь. Тогда он старательно закутывался в плащ, надвигал на лоб широкополую шляпу и отправлялся к своему главному агенту Ла-Шеней или же бродил в окрестностях Лувра, так как дела наваррского короля очень интересовали его.
Кроме того, с наступлением ночи в этот маленький дом приходила какая-то таинственная личность, после ухода которой герцог сейчас же посылал гонца к своей сестре, герцогине Анне. Этой таинственной личностью была Екатерина Медичи.
Королева-мать навещала герцога Гиза в самых разнообразных костюмах. То она являлась одетая пажом, другой раз — монахом, третий — прислугой. На следующий вечер после того, как Пандриль случайно попал на службу к герцогу, она тоже явилась, одетая в монашескую рясу.
— Ваше величество, — сказал ей герцог, когда она вошла к нему в комнату, — я нашел Сарру Лорьо!
— Неужели? — радостно сказала королева, а затем, вспомнив о Рене, прибавила с мрачной иронией: — Я знаю кое-кого, кто был бы очень доволен, если бы мог знать, где она находится!
Герцог понял эти слова так, будто Екатерина имеет в виду наваррского короля, и сказал:
— Через час я буду знать, известно ли ее местопребывание наваррскому королю или нет, и навещает ли он ее!
— Но, герцог, это совершенно невозможно! — сказала королева. — Неужели вы думаете, что Генрих Наваррский…
— Сейчас я докажу вам, что это возможно. Пожалуйста, накиньте на голову свой капюшон! — сказал Гиз, а когда королева сделала это, он крикнул Пандриля и сказал ему: Расскажи вот этому монаху все, что произошло вчера в доме Сарры Лорьо.
— Ого! — сказала королева, выслушав знакомую нам историю. Здесь есть много странного! А каковы были собою эти дворяне? спросила она Пандриля.
— Один из них носит большую белокурую бороду. Товарищ называл его как-то странно…
— Ноэ?
— Вот именно. У другого — черная борода, и он выше ростом первого, но как его зовут, я не слышал. В этом смутном описании приметы Гектора де Галяр могли действительно показаться подходящими к наваррскому королю, и немудрено, если Екатерина подумала, что товарищем Ноэ в этом приключении должен был быть Генрих Наваррский.
— Чтобы убедиться окончательно, — сказал герцог, — я отправлюсь сам побродить около дома. Вот мы и увидим, ходил ли он туда. Где я могу увидеться с вами?
— Здесь. Я подожду вас, — ответила Екатерина.
— Хорошо, — сказал герцог, делая Пандрилю знак следовать за ним. Пандриль повел герцога к дому Сарры. Они были уже в двух шагах от него, когда герцог услыхал стук копыт бешено мчавшейся лошади.
— Ого! — сказал герцог. — Вот человек, который очень торопится!
Они остановились, притаясь в тени забора, тянувшегося в этом месте дороги. Стук лошадиных копыт слышался все ближе, и наконец они увидели совсем невдалеке силуэт лошади и всадника. Лицо не было возможности разглядеть в наступившей темноте, но в тот момент, когда всадник почти поравнялся с наблюдателями, лошадь чего-то испугалась и шарахнулась в сторону. Ее испуг продолжался самое короткое время, и вскоре всадник опять понесся дальше, но, в то время как лошадь закапризничала, с уст всадника сорвалось характерное гасконское проклятие, и герцог Гиз сейчас же узнал своего тезку и соперника.
Он выждал, пока стук копыт не замер у ворот дома Сарры, и сказал Пандрилю:
— Я ухожу, а ты останься здесь, пока этот всадник не уйдет отсюда. Постарайся заметить, сколько времени он пробудет в доме, и, вернувшись, скажи мне!
Затем герцог отправился домой.
— Ну что? — нетерпеливо спросила его королева-мать. — Вы видели его?
— Не видел, но слышал, что в сущности одно и то же.
— И он у Сарры? — Да, ваше величество!
Королева погрузилась в недолгую задумчивость. — Он был у Сарры вчера, был сегодня, — следовательно, по всей вероятности будет и завтра, — сказала она затем. — О, если бы Маргарита знала это!
— Но я надеюсь, что она узнает? Королева улыбнулась под капюшоном одной из своих обычных загадочных, многозначительных улыбок, а затем сказала:
— Дорогой герцог, мы оба стоим лицом к лицу перед критическим моментом, когда мы должны бить наверняка. До сих пор Генриху Наваррскому покровительствовала любовь его жены, имеющей громадное влияние на короля Карла. Но, если жена отвернется от Генриха, король тоже лишит его своего покровительства.
— Но мне кажется, что Маргарита не станет любить Генриха более, если убедится в его неверности! — воскликнул Генрих Гиз.
— Полно, милый герцог! — покровительственно ответила королева. — Вы очень опытны в делах политики, но в любви ровно ничего не понимаете. Правда, Маргарита способна возненавидеть мужа в тот день, когда в ее руках будут доказательства его измены. Но как доставить ей эти доказательства?
— Я отправлюсь к ней и подтвержу эту измену под своим честным словом!
— Она не поверит вам. Ведь любовь слепа.
— Ну а если я покажу ей Генриха сидящим у ног Сарры?
— Это было бы трудно. Прежде всего поверьте, что, пока около Маргариты будет находиться эта тонкая бестия Нанси, вам не придется повидать Маргариту. А если даже вы и добьетесь свиданья, эта пронырливая девка, которая очень расположена к наваррскому королю, сумеет убедить Маргариту, что она плохо видела, что ее обманули и тому подобное…
— Что же нам делать, по-вашему?
— Первым делом необходимо избавиться от Нанси.
— Но, помилуйте, нельзя же убивать женщину!
— Кто говорит вам об убийстве? Ее просто надо похитить.
— Но как сделать это?
— Это я возьму на себя. Затем мы отправим ее на некоторое время к герцогине Монпансье, которая должна будет постеречь ее.
— Хорошо, — сказал герцог. — Я сегодня же увижусь с сестрой и передам ей это.
— Отлично! — ответила королева. — Значит, дело решено, и мы будем действовать.
Через десять минут герцог уже мчался в Медон на Вельзевуле, и тут-то с ним и случилась история, которую мы описали в девятой главе. Мы знаем, что из этой истории, заключавшейся во встрече и дуэли с настоящим хозяином лошади, герцог выпутался вполне благополучно. Через час он уже сидел у сестры в ее медонском домике и совещался с нею относительно похищения Нанси и способа вновь вернуть любовь королевы Маргариты.
XII
На следующий день вечером, после свидания герцога Гиза с королевой-матерью, королева Маргарита сидела у себя совершенно одна, если не считать Нанси, которая озабоченно сновала по комнате. Вот уже целый час Нанси была у Маргариты, а наваррская королева не проронила ни единого слова, пребывая в глубокой и мрачной задумчивости. Долее Нанси не могла вынести подобную неопределенность и, желая вызвать королеву на объяснения, спросила:
— Разве вы не будете одеваться, ваше величество?
— Нет! — сухо ответила Маргарита.
— А ведь обыкновенно вы, ваше величество, по вечерам навещаете короля.
— Сегодня я не пойду.
— Ваше величество чувствуют себя нездоровой?
— Нет.
— Или обеспокоенной чем-нибудь?
— Да, — ответила королева, вздрогнув.
— Но чем же? — уже совсем без стеснения спросила Нанси.
— Как ты думаешь, любит ли меня муж? — ответила Маргарита вопросом на вопрос.
"Гм!.. Небесные хляби разверзлись, и гроза разражается!" подумала Нанси, а вслух сказала:
