Егор Иванов - Вместе с Россией (Вместе с Россией - 2)
- Государь старается не перечить ее величеству... Он вообще производит впечатление довольно апатичного и безвольного человека, но внешность эта обманчива... - подчеркнул англичанин. - Николай кажется мягким и добрым... иногда, - поправился Бьюкенен. - На самом деле он очень упрям, не любит сильных личностей. Поэтому погиб премьер Столыпин и был удален от власти премьер Витте... Образования Николай ниже среднего. Думаю, государь не смог бы успешно командовать полком, хотя и носит звание полковника...
- А почему он не имеет генеральских эполет?.. - опять съязвил Палеолог.
- Однажды он ответил на подобный вопрос так: "Покойный батюшка возложил на меня погоны полковника российской императорской гвардии. Выше его воли ничего нет, и не мне самому возлагать на себя генеральские эполеты!" Вообще-то Николай - необыкновенно упорный для XX века фаталист. Он верит в предсказания...
Слуга принес новый кофейник с горячим напитком. Разговор, весьма важный для Палеолога и достаточно интересный для его английского коллеги, продолжался.
Не особенно вдаваясь в подробности, поскольку это могло повредить его отношениям с некоторыми придворными царя, британский посол поведал французскому коллеге, "кто есть кто" в Петербурге, отмечая степень их влияния на царя. Так, он охарактеризовал, как рамолика*, хотя и очень честного, министра двора Фредерикса, недавно возведенного в графское достоинство; как пролазу, скрягу и хитрого доносителя - генерала свиты и дворцового коменданта Воейкова.
______________
* Впавший в старческое слабоумие человек (франц.).
Палеолог слушал друга все более и более рассеянно. Его мучил зуд по всей коже - француз был настолько запуган разговорами о русских морозах, что, отправляясь с визитом, надел шерстяное белье. Теперь, в жарко натопленной гостиной, выпив не одну чашку горячего кофе, он взмок, и его кожа буквально горела.
Хорошо воспитанный англичанин делал вид, что ничего не замечает, наконец и он не выдержал.
- Друг мой, не больны ли вы? - участливо спросил сэр Джордж, глядя на раскрасневшегося француза.
- Сэр Джордж! - воскликнул Палеолог. - Я не пойму, что со мной творится! Позвольте мне на сегодня откланяться!..
Посол Франции встал и побрел к двери. Он боялся теплового удара.
Сэр Джордж проводил гостя, распахнул перед ним дверь. Только на улице, вдохнув морозного, приятного, как шампанское, воздуха, Палеолог почувствовал себя нормальным человеком.
- Очаровательно! - воскликнул он, вновь увидев Неву под снегом, золотой шпиль собора в Петропавловской крепости и стройный ряд дворцов на набережной.
"Англичанин, конечно, осведомлен... Но сэр Джордж не сказал пока ничего такого, чего не знали бы мои секретари", - сделал вывод хитрый дипломат, садясь в свою карету.
8. Петербург, январь 1914 года
Два дня, получив согласие Анастасии стать его женой, Соколов прожил как в тумане.
Он и раньше, рискуя прослыть чудаком или гордецом, старался меньше принимать участие в банальных разговорах сослуживцев, которые сводились, помимо военных проблем, к обсуждению скачек, бегов, злословию и анекдотам. Взгляды его начальника Монкевица не отличались широтой во всех вопросах, кроме мировой политики, в которых он был силен из-за близости с министром иностранных дел Сазоновым. Да и тут он был типичным "нововременским стратегом", как иронически называли господ, чьи взгляды определялись реакционной газетой Суворина "Новое время".
Интересы полковника Энкеля и подполковника Маркова сводились лишь к ожиданию очередного чина, а у Энкеля к тому же - к усиленному сколачиванию капитала любыми средствами. Бывший гвардеец-семеновец, Оскар Энкель частенько обедал со старыми однополчанами в офицерском собрании Семеновского полка, где собирались великосветские хлыщи и предприимчивые дельцы из бывших гвардейцев. После таких совместных обедов Энкель обязательно приносил и распространял самые свежие слухи о похождениях Распутина и другие грязные сплетни из высшего петербургского общества.
Единственный, кого Соколов отличал среди своих сослуживцев, с кем поддерживал приятельские отношения, был подполковник Сухопаров, обремененный большой семьей и буквально надрывавшийся на разных приработках - чтении курса в кадетских училищах, руководстве практическими занятиями в академии Генерального штаба. Из-за этой его занятости Алексей не мог часто общаться с ним, как хотелось бы, но Сергей Викторович Сухопаров импонировал ему демократизмом, развитым чувством справедливости и заметным нежеланием угождать начальству.
Только Сухопарову рассказал он о Насте. В воскресенье Соколов намеревался идти к родителям Анастасии и просить ее руки. Еще в субботу он заказал в магазине "Шарль" самый лучший букет роз, какой только можно достать зимой в Петербурге.
Он не привык к особенному гусарству в своей холостой жизни, но ему очень хотелось как-то выразить свою огромную любовь к Насте, доставить ей приятное: преподносить цветы и конфеты, и на праздники и именины делать дорогие подарки. Но скромная девушка поставила условие: отказаться от купеческих замашек, не смущать ее роскошью, которая казалась ей крикливой.
Однажды на рождество Соколов послал ей огромную корзину цветов и положил среди гвоздик футлярчик с ниткой кораллов. На следующий день Настя вызвала его со службы в приемную. Холодно глядя на Соколова и обратясь к нему весьма официально - "господин полковник", девушка вернула украшение.
- Моя дружба с вами и хорошее к вам отношение не дают оснований для столь дорогого подарка! Вы поставили меня в неловкое положение перед родителями, они весьма удивлены, за что это я получила драгоценность... Если вы уважаете меня, то больше никогда не совершите такую бестактность!
Алексей сначала обиделся на Настю, но по трезвом размышлении понял, что девушка права. Его подарок действительно бросал на нее нехорошую тень.
Со слов Насти он знал, что мама не хочет и слышать о Соколове, да и отец тоже против ее брака с офицером. Алексей даже предложил девушке увезти ее в другой город и тайно обвенчаться. Но все же он не хотел нарушать обычая и решился обратиться к ее родителям за благословением.
В воскресенье, взяв закрытую карету, чтобы не заморозить цветы, Алексей отправился на 18-ю линию Васильевского острова, где жила Настя. Всю недлинную дорогу он мысленно составлял разные варианты разговора с ее родителями. Он знал, что мать, Василиса Антоновна, отличалась суровым и властным характером, имела твердые принципы и в страхе божьем держала мужа и дочь. Отец, Петр Федотович, человек трудолюбивый и мастеровитый, любил заниматься всякими поделками из дерева. Он наполнил квартиру замысловатыми шкатулками с секретами, резными полками и собственноручно изготовленной мебелью в модном тогда древнерусском стиле.
"А вдруг откажут?! - думалось Соколову под скрип снега и хруст ледяных линз. - Может быть, надо было еще раз с Настенькой переговорить? А то и повременить пока с благословением!.. Ведь все равно она сказала, что раньше июня свадьбе не бывать..."
И тут же он корил себя: "Что это я, взрослый, самостоятельный человек, так волнуюсь, словно деревенский жених!" - но при слове "жених" его снова охватывало беспокойство и неловкость.
Вот наконец и нужный дом. На совершенно ватных ногах полковник поднялся на третий этаж, дернул цепочку звонка и услышал за дверью знакомую дробь каблучков.
"Настя, наверное, тоже переволновалась", - подумал Алексей.
Дверь распахнулась. Действительно, за ней стояла Настя. Густой румянец волнения покрывал ее лицо.
Прихожая была невелика, коридор отходил из нее на кухню, откуда приятно тянуло теплом и пахло пирогами. Алексей неловко снял шинель. Крест ордена Станислава с мечами 2-й степени стягивал ему шею, другой орден - Владимира 4-й степени, полученный им совсем недавно, красовался на левой стороне сюртука. Остальные ордена Алексей не надел, боясь вызывающе выглядеть в простом семействе Анастасии.
Настя оценила его скромность. Чуть отстранившись, она оглядела его с головы до ног, а потом поцеловала в щеку. Алексей снял бумагу с цветов.
В довольно большой комнате прямо напротив двери, в простенке между двумя окнами висело большое зеркало в искусно выточенной раме. Соколов увидел самого себя с букетом и Анастасию, идущих под руку. "Совсем как под венец", - улыбнулся он.
Посреди комнаты стоял стол, слева от окна, почти прижимаясь к киоту в красном углу, большой резной буфет с тяжелыми хрустальными стеклами в дверцах. Огонек лампады теплился перед иконой Казанской божьей матери. Весь киот был уставлен потемневшими ликами святых и Николая-угодника в блестящих мельхиоровых ризах.
Почти у двери небольшое пианино с раскрытыми нотами и оплывшими стеариновыми свечами в бронзовых канделябрах. По правой стене стоял диван, стена над ним была увешана резными деревянными полочками, на которых стояли горшки с вьющимися растениями.
