Георгий Сидоров - Сияние Вышних Богов и крамешники
Глава 4.
Голос северного сияния
К этому вопросу я вернулся через много лет, когда поздней осенью в одиночку мне пришлось пешком пересечь эвенкийское плоскогорье и отыскать среди хаоса гор и лиственничной тайги скит старика Чердынцева. Человека, который не только хорошо знал И.В. Сталина, но и четыре года, когда Иосиф Виссарионович находился в Туруханской ссылке, был ему проводником, другом и наставником…
Никогда не забыть то время, когда начался наш долгий разговор на волнующую меня тему. Стояла середина января. Температура упала до минус шестидесяти трёх градусов. За стенами маленькой таёжной избушки то и дело раздавался треск лопающихся от мороза деревьев. Накинув на плечи оленью кырняжку[3], я собрался было отправиться за очередной охапкой дров. Но не успел я подойти к двери, как хозяин скита остановил:
— Ты вот что, — посмотрел он на меня своими выцветшими глазами, — не суетись с дровами, успеешь. Лучше попробуй услышать голос северного сияния.
— Кого? — не понял я.
— Голос небесного огня, — улыбнулся старик. — Это очень важно. Если ты его услышишь, значит готов к пониманию скрытого, ранее тебе недоступного…
Я кивнул своему новому учителю и вышел на морозный воздух. От низкой температуры захватило дыхание. Хоть я и привык к недостатку кислорода, но голова всё равно кружилась. Постояв несколько секунд и приведя дыхание в порядок, я направился по привычке к поленнице дров. Но, вспомнив просьбу старика, остановился и, подняв голову, стал любоваться зелёным шлейфом небесных всполохов. Они стояли прямо над головой, их мертвенно бледный свет освещал окаменевший на нестерпимом морозе мир Среднесибирского плоскогорья.
«О каком голосе говорил старый? Кругом такая тишина, что ломит в ушах. Лишь иногда раздаётся треск рвущегося на морозе дерева…»
Я ещё раз вгляделся в висящие над головой гирлянды.
«Вы что умеете петь?» — мысленно обратился я к ним.
И вдруг внутри себя, не в ушах, а в каждой своей клетке, я услышал гул басовой струны. Этот гул нарастал с каждой секундой, усиливался, и мне показалось, что им наполнено всё вокруг: и небо, и земля, и горы. Раньше, когда я любовался северным сиянием, мне тоже казалось, что я что-то слышу. Но в данный момент я ощущал самый настоящий гул. Тряхнув головой, я сбросил с себя наваждение и, взяв охапку дров, направился в избушку.
— Ну что, услышал ты голос небесного огня? — посмотрел в окно старик.
— Ещё как услышал, но не ушами, — положил я дрова возле небольшой глинобитной русской печи.
— Если так, то теперь ты можешь слышать голос любого предмета.
— Что-то я не пойму…
— А тут и понимать нечего, — поднялся со своего места хозяин избы. — Дело в том, что каждый голос имеет свой окрас. Вот сейчас мы возьмём с тобой по коробке акварельных красок, ты сядешь с лампой, по одну сторону печи, а я по другую. Уяснил?
— Ничего не понимаю…
— Сейчас всё поймёшь, — и старик протянул мне коробку «Невы». — Вот бумага, а вот дощечка на которой ты будешь рисовать.
— Что рисовать?! — на секунду мне показалось, что у моего старого друга не все дома.
— Рисовать голоса того, что нас окружает.
— Как можно нарисовать звуки? — не понимал я.
— Сядь и успокойся! — показал мне на моё место странный дедушка. — Сел? А теперь припомни, какого цвета был голос небесного огня? Просто надо отбросить все мысли и расслабиться. То, что первым придёт, то и будет.
— Что должно прийти?
— Какой ты сегодня непонятливый, — вздохнул старик. — Цвет должен прийти, цвет! Понял?
Я молча кивнул.
— Вот и хорошо. Теперь садись и разводи краски. А я сяду с другой стороны печи. И так же как ты буду рисовать голоса. А потом мы сравним мои цвета и твои. Дошло?
— Да, вполне, — посмотрел я на дедушку, — только не знаю, что у меня получится? Ведь кроме голоса сполохов, я больше ничего не слышу…
— Так тебе кажется. Садись и берись за дело! У тебя должно получиться.
Я уселся на табуретку и положил дощечку с листом бумаги себе на колени.
— Давай начнём с голоса неба, — донеслось из-за печки. — Какого он цвета?
— Кажется, ультрамарин, — не уверено сказал я.
— Верно! А ты в себе сомневался, — в словах старика послышалось одобрение. — А теперь давай нарисуем голос скалы за озером.
Вздохнув, я опустил кисть в воду и, включив интуицию, стал размешивать краски.
— Нарисовал? — послышалось из-за печи.
— Что-то намазал.
— Хорошо! Теперь давай нарисуем голос нашей избушки и печки, у которой сейчас сидим.
— Ты, наверное, не в себе, но если тебе нравится такое рукоделие, которым мы сейчас заняты, изволь — буду стараться! Измажу тебе весь лист, дело нехитрое.
И я размашисто стал наносить краски на свою импровизированную картинку.
— Видишь, кружка на столе? — раздался из-за печки голос дедушки. — Попробуй изобразить и её голос.
— Есть, — ответил я браво.
И смешав несколько цветов, тут же намешал новую краску. Когда я закончил с рисованием, старик с улыбкой и явным интересом поджидал меня за столом.
— Давай-ка сюда свои художества! — протянул он руку. — Будем сравнивать их с моими.
Когда оба листа бумаги легли рядом, от удивления у меня невольно открылся рот. На обоих импровизированных картинах цвета оказались абсолютно одинаковыми.
— А ты меня уверял, что не слышишь голосов окружающего? — посмотрел на меня дед Чердынцев. — Вот тебе доказательство, что слышишь. На бумаге красками изображены частоты вибраций. Вот небесный огонь, так? — показал дедушка на первый рисунок. — А теперь давай вспомним, как окрашен наш центр сознания, связанный с третьим глазом.
— Он синий.
— Да, синий, — кивнул головой старик. — Вот мы его изобразили, только он получился ультрамариновым.
— Но ведь это одно и то же?
— Верно! На что я и хотел обратить твоё внимание.
— Получается наш цвет точнее, чем принято считать? — посмотрел я на старика.
— Правильно! — хлопнул он меня по плечу. — Следовательно, космический плазменный океан, по своей частоте не синий, он тёмно-ультрамариновый. Вот какой цвет указывает на гигантскую энергию и на сознание Сварожича. Перед тобой доказательство истины нашего опыта. А теперь посмотрим, каким цветом мы обозначили частотную составляющую нашей печи?
С этими словами старик внимательно изучил оба рисунка и, улыбнувшись, посмотрел мне в глаза.
— Ты смешал две краски: тёмно-коричневую, это частота земли-Матушки и красную. Чей это голос, как ты думаешь?
— Наверное, Бога Агни…
— Агни?! Думай, что говоришь. Ну-ка, сейчас же изобрази мне голос огня!
Дед Чердынцев явно был недоволен. Расслабившись и успокоив внутренний диалог, я снова взялся за краски. И тут понял, что сморозил чепуху. Голос огня у меня получился жёлто-оранжевый.
— Вот видишь, оказывается всё просто, — стал успокаиваться дедушка. – Так какому силовому космическому потенциалу принадлежит цвет краплака[4]?
Вспомнив о коренном красном ядре сознания, я назвал имя Бога.
— Да, Перун! Всё верно. Тёмно-красный цвет частоты — он. А земной огонь, как видишь, отличается от небесного. Он состоит из нескольких вибраций. Хотя и обладает своим собственным сознанием. Впрочем, как и все остальные земные стихии. Так какой можно сделать из всего этого вывод?
От вопроса старого, я растерялся.
— Вижу, не знаешь, — укоризненно покосился на меня дедушка, — а ведь он прост. Все земные стихии: и огонь, и стихия воды, и великая стихия ветра, и силовой потенциал нашей планеты, являются составными частями той великой космической гармонии, которая царит над бесконечным множеством Вселенных. Следовательно, земные стихии всегда вторичны и зависимы от Высшего. В этом как раз и заключается слабость каббалистов. И наша слабость!
Последние слова старика меня сбили с толку.
— Почему наша? Ты можешь объяснить?
— Потому что мы забыли, что над иудо-христианским каббалистическим ограниченным миром стоит бесконечность и вечность Великой Гармонии. Её голос многократно усиленный сполохами ты только что слышал. Походит этот бас на протяжное йоговское «ом»?
— Всё абсолютно другое…
— Вот теперь ты приблизился к истине. С этого момента тебе можно давать знания, которые ты раньше не усвоил бы.
На несколько минут старик задумался, потом сказал:
— Ты несколько раз меня спрашивал о механизме информационного воздействия на природу человека и каждый раз я мягко уходил от ответа. Было такое?
Я кивнул.
— Так мягко, но настойчиво не желали отвечать на мой вопрос и другие.
— Кто, например? — улыбнулся дед Чердынцев.
— Был у меня старый друг чем-то похожий на тебя, только чуть выше ростом. Он жил на Конде…
