Аннелиз Фрейзенбрук - Первые леди Рима
Написанные за два десятилетия до жестокого убийства в 43 году до н. э., письма Цицерона, в основном адресованные его близкому другу Аттику, создают радостный портрет идиллической семейной жизни. Мы видим упоминания о Теренции и Туллии, совершающих долгие, ленивые летние прогулки по семейным хорошо ухоженным имениям у моря в прибрежных курортных местах, таких как Антиум к югу от Рима, — такие развлечения на отдыхе были особенно популярны у имперской аристократии. Городская жизнь тоже предлагала женщинам много развлечений. Хотя им было запрещено входить в общественные здания, такие как Сенат, римские женщины имели относительную свободу передвижения, особенно по сравнению с их предшественниками, изолированными от общества афинскими женщинами. Помимо женских религиозных собраний, таких как ритуалы Благой Богини (Bona Dea), существовало множество развлечений — посещения театров и общественных игр, на которых, в отличие от более поздних лет, женщинам позволялось сидеть с мужчинами. Это давало возможность не только наслаждаться зрелищем, но и общаться с друзьями; как заметил ехидный поэт Овидий несколькими годами позднее, цирк был отличным местом затевать любовные дела. Он советовал своим читателям пытаться обмахивать предмет своего ухаживания программкой, чтобы завоевать ее улыбку.[73]
Затем были званые обеды, на которых строили планы, принимали гостей и наносили ответные визиты. В отличие от классических афинских дам, уважаемые римские женщины ели, откинувшись на кушетках, рядом с мужчинами — хотя на избыточное потребление женщинами вина смотрели неодобрительно.[74] Одно из немногих имеющихся у нас упоминаний о занятиях Ливии в 30-е годы говорит, что в 36 году до н. э. она, ее дети и Октавиан устроили государственный банкет, отмечающий окончательную победу над Секстом Помпеем, — все иллюзии о перемирии с которым рассеялись после развода Октавиана со Скрибонией. Последовало несколько морских столкновений, прежде чем Секст был разбит помощником Октавиана, Марком Агриппой, в битве при Навлохе. Если вслед за публичными торжествами следовал традиционный обед с протоколом, то Ливия должна была приглашать гостей-женщин, а Октавиан — мужчин.[75] Так как мужчинам дозволялось посещать приемы в одиночку, а женщин должны были сопровождать кто-то из мужчин, вероятно, число гостей-мужчин зачастую превосходило количество женщин. Как и на подобных смешанных приемах в XIX веке, женщинам приходилось ограничивать свои разговоры приемлемыми темами и не пытаться вступать в мужские беседы на такие темы, как, например, обсуждение современных поэтов. Но иногда им позволялось оставаться на послеобеденные мероприятия — например, литературные чтения, выступления фокусников и даже шутов, хотя на некоторых приемах не одобрялось, если женщинам позволяли смотреть эти представления.[76]
Как и у Теренции, ежедневная рутинная жизнь Ливии вращалась в основном вокруг дел ее мужа, которые доминировали, во всяком случае в первую половину дня, из-за salutatio — обязательных ежедневных приемов, которые начинались на восходе и представляли собой бесконечный поток друзей и клиентов, толпой приходящих к порогу всех выдающихся политиков вроде Цицерона и Октавиана. Посетители искали их помощи или совета во всевозможных личных и деловых вопросах. Цицерон писал, что ненавидит эти ежедневные занятия, жалуясь Аттику, что единственный отдых для него — это пребывание с женой и детьми. Ожидалось, что в это время женщины элиты проводят утро, давая задания прислуге и проверяя, как ведется домашнее хозяйство. Наверняка не известно, принимали ли женщины конца Республики, вроде Ливии и Теренции, во время утренних salutati своих посетителей — но Ливия наверняка выполняла это в период имперской эры. Но мы точно знаем о предложениях к женщинам нанести визит вежливости. Время от времени женщины даже принимали доверенных посетителей-мужчин без сопровождения, как делала это жена Аттика, Пилия, когда однажды одолжила виллу Цицерона на озере Лукрин на время летнего отпуска, проводимого без мужа и дочери.[77]
Знатные римские семьи обычно имели несколько имений для личного пользования, ранней весной они переезжали из зимних городских домов в роскошные виллы на модных прибрежных курортах, таких как Антиум, а в душные летние месяцы сбегая в прохладу Альбанских или Сабинских гор недалеко от Рима, где склоны были усеяны летними дачами элиты.[78] Как показывают письма Цицерона, для респектабельных римских матрон было вполне приемлемо путешествовать по Италии без сопровождения мужей. Определенные богатые римские женщины этого периода, включая Терентию, Фульвию и саму Ливию, известные как владелицы значительной собственности, имели особые права. Жемчужиной во впечатляющих владениях Ливии, унаследованной, вероятно, от отца, была великолепная сельская вилла в местечке, известном сегодня как Прима-Порта, в девяти милях от города по виа Фламиния — одной из главных дорожных артерий, ведущих из Рима на север. Большинство рассказов о ее частной жизни помещают ее туда вскоре после брака с Октавианом.
Вилла, впервые найденная в 1596 году, вплоть до вскрытия ее развалин при раскопках в конце XIX века не связывалась с собственностью Ливии и была отнесена к таковой частично из-за нахождения там так называемого Прима-Порта Августа — самой известной из существующих статуй супруга Ливии.[79] Лежащее высоко на холме поместье имело прекрасный сад, с террасы которого открывался захватывающий дух вид на окрестности, с замечательной перспективой долины реки Тибр в сторону Рима и Альбанских гор, чьи склоны пестрели священными усыпальницами. Благодаря ржаво-красному туфу окрестностей, который использовался также при строительстве дома Ливии, Прима-Порта в древности называлась Saxa Rubra, или Красные Скалы; древние знали виллу под именем Gallinas Albas, что переводится разговорным языком как Дом Белой Куропатки.[80]
Хозяева римских вилл ценили в своих домах у гор прохладу и тень. Журчащие фонтаны и благоухающие сады создавали освежающую прохладу в жару, и владельцы предпочитали располагать спальни и столовые в центре дома, подальше от жары наружных стен.[81] Но все-таки оставались возможности впустить окружающую природу внутрь, как показало замечательное открытие 1863 года на вилле Ливии огромной подземной летней столовой (triclinium), размером чуть меньше чем двадцать на сорок футов. Рисунки на стенах создавали здесь удивительную иллюзию средиземноморского райского сада, заросшего маками, дамасскими розами, барвинком и хризантемами. На фоне цвета теплой бирюзы среди ветвей лимонных, апельсиновых, гранатовых деревьев и кипарисов летали черные дрозды, соловьи и серые куропатки; на мраморной балюстраде стояла даже клетка для птиц, а вокруг расстилалась аккуратная лужайка, окруженная тростниковым плетеным забором. Укрытая от палящей летней жары этим прохладным подземным помещением, в которое вели крутые ступени, Ливия когда-то играла тут роль политической хозяйки для гостей своего мужа, которые или приезжали с соседних вилл, или добирались из недалекого Рима. Она могла даже быть автором самого уникального дизайна триклиниума.[82]
Посетители, ближе вглядевшиеся в эту буйную ботаническую и орнитологическую фреску, теперь украшающую прохладный, с кондиционером, музей, часть Национального музея в Риме, найдут в ней интригующие детали. Пристроившиеся среди пальм и сосен, на стенах комнаты старательно размещены лавровые деревья — достаточно обычные в римских садах, но имеющие особое значение в этом случае. Присутствие в декорациях лавров вместе с куропаткой в названии виллы перекликается с известным предзнаменованием, которое, как говорят, было послано Ливии во время ее пребывания тут. Это предзнаменование сформировало ключевую часть самовозвеличивающей, победной легенды ее мужа в годы после битвы при мысе Акция.
Известная по нескольким древним источникам, легенда повествует о том, что вскоре после заключения брака с Октавианом Ливия возвращалась на виллу, когда внезапно белоснежный птенец куропатки выпал из клюва орла, летящего у нее над головой, и упал прямо ей на колени. В клюве птенца была зажата веточка лаврового дерева, которую Ливия вынула и решила посадить в землю по совету прорицателей. Куропатка вырастила здоровый выводок птенцов, а лавровая веточка превратилась в пышную рощицу деревьев.
Птица, свалившаяся с неба в колени к Ливии, смотрится уж слишком удачно, чтобы быть правдой, — но недавние раскопки на ее вилле указывают, что лавровая роща тут, похоже, действительно была. Продырявленные глиняные цветочные горшки, обожженные в собственных обжиговых печах виллы и идеально подходящие для выращивания лавровых деревьев, были найдены на юго-западном склоне холма в Прима-Порта.[83]
