Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха (Том 2)
Однако Браухич был еще более нерешительным, чем начальник генерального штаба. «Если у Браухича не хватает смелости принять решение, — говорил генерал Бек Гальдеру, — тогда вы должны принять решение и поставить его перед свершившимся фактом». Гальдер же настаивал на том, что поскольку Браухич является главнокомандующим сухопутными войсками, то вся ответственность ложится на него. Так они и перекладывали ответственность за принятие решения друг на друга. «Ни личные качества, ни полномочия не позволяли Гальдеру овладеть нынешней ситуацией», — с огорчением отметил в своем дневнике Хассель в конце октября.
Что касается Браухича, то он, по словам Бека, казался просто шестиклассником. И все же заговорщики, на этот раз возглавляемые генералом Томасом, армейским экспертом по экономике, и полковником Остером из абвера, работали на Гальдера, который в конце концов, как они надеялись, согласится организовать путч, как только Гитлер отдаст окончательный приказ о наступлении на Западе. Сам Гальдер заявлял, что окончательное решение все же зависело от Браухича. Во всяком случае, 3 ноября, согласно утверждениям полковника Ганса Гроскурта из ОКБ, доверенного лица Гальдера и Остера, Гальдер по условленному каналу передал генералу Беку и Герделеру, двум главным заговорщикам, предупреждение находиться в готовности с 5 ноября. Цоссен, штаб-квартира командования сухопутных войск и генерального штаба сухопутных войск, стал очагом заговорщической деятельности.
5 ноября явилось днем свершения. В этот день должно было начаться перемещение войск на исходные позиции для наступления на Голландию, Бельгию и Люксембург. На этот же день назначили встречу Браухича с Гитлером, на которой должен был произойти откровенный обмен мнениями. Браухич и Гальдер 2 и 3 ноября посетили высших армейских командиров и убедились в их отрицательном отношении ко всей операции и ее исходу. «Ни одна высшая командная инстанция не рассматривает наступление… как обеспечивающее успех», — доверительно писал Гальдер в своем дневнике об итогах поездки. Так, набрав вполне достаточно доводов как от генералов на Западном фронте, так и от своих собственных и генералов Гальдера и Томаса, которые были сведены в меморандум, и прихватив с собой на всякий случай «контрмеморандум», как окрестил Гальдер ответ на меморандум Гитлера от 9 октября, главнокомандующий сухопутными войсками, полный решимости отговорить фюрера от наступления на Западе, 5 ноября отправился в Берлин, в имперскую канцелярию. Если Браухич теперь потерпит неудачу, он присоединится к заговору с целью устранить диктатора — так или примерно так оценивали ситуацию участники заговора. Они находились в состоянии крайнего возбуждения и наивысшего подъема. Герделер, по утверждению Гизевиуса, уже наскоро наброса состав временного антинацистского правительства, и генерал Бек, как человек мыслящий более трезво, был вынужден его сдерживать. Один Шахт был настроен крайне скептически. «Вот увидите, — говорил он, — Гитлер почует недоброе и завтра не примет вообще никакого решения».
Они, как обычно, ошиблись.
Браухич, как и следовало ожидать, ни своим меморандумом, ни донесениями от командующих армиями, ни своими доводами ничего не добился. Когда он сослался на плохие погодные условия на Западе в это время года, Гитлер отпарировал, что погода одинаково плохая как для немцев, так и для противника, более того, весной она может оказаться не лучше. Окончательно впав в отчаяние, бесхребетный Браухич стал уверять фюрера, что моральное состояние войск на Западе аналогично тому состоянию, в котором они находились в 1917–1918 годах, когда в германской армии получили широкое распространение пораженческие настроения, случаи неповиновения и даже бунт.
Услышав это, Гитлер, по словам Гальдера, чей дневник является основным свидетельством об этом секретном совещании Браухича с фюрером, пришел в ярость. «В каких частях имели место случаи нарушения дисциплины? требовательно вопрошал он. — Что случилось? Где?» Он кричал, что завтра вылетит туда сам. Бедный Браухич, как замечает Гальдер, преднамеренно преувеличил, «чтобы сдержать Гитлера», и теперь ощутил на себе всю силу неуправляемой ярости фюрера. «Какие акции предприняло командование? продолжал кричать фюрер. — Сколько смертных приговоров приведено в исполнение?» По его словам, «армия просто не желает драться».
«Дальше разговаривать было невозможно, — рассказывал Браухич на Нюрнбергском процессе, вспоминая этот неприятный эпизод. — Так я и ушел». Другие вспоминают: он вернулся в штаб в Цоссене, расположенный в 18 милях от Берлина, в таком состоянии, что некоторое время даже не мог связно изложить, что же там произошло.
Это был конец «цоссенского заговора». Он так же позорно провалился, как и «заговор Гальдера» в период Мюнхена. Каждый раз, когда заговорщики излагали условия, при которых они будут действовать, эти условия выполнялись. На этот раз Гитлер придерживался своего решения начать наступление на Западе 12 ноября. После того как ошеломленный Браухич покинул канцелярию фюрера, последний фактически еще раз подтвердил свой приказ о наступлении 12 ноября телефонным звонком в Цоссен. Когда Гальдер попросил сделать подтверждение в письменной форме, Гитлер тотчас прислал его. Таким образом, заговорщики имели письменные доказательства, которые были нужны им для того, чтобы свергнуть фюрера, — приказ на наступление, который, по их мнению, должен был привести Германию к катастрофе. Но дальше они ничего не предприняли, а просто запаниковали. Начали поспешно сжигать бумаги, которые могли выдать их причастность к заговору, и заметать следы. Только полковник Остер, казалось, сохранял спокойствие. Он послал предупреждение бельгийскому и голландскому посольствам в Берлине, что наступление на Западном фронте начнется утром 12 ноября. Затем отправился в свою бесплодную поездку, чтобы еще раз попытаться уговорить генерала Вицлебена устранить Гитлера. Генералы, в том числе и Вицлебен, знали, что потерпели неудачу. Бывший ефрейтор снова одержал над ними верх, причем довольно легко. Спустя несколько дней Рундштедт, командующий группой армий «А», собрал командиров корпусов и дивизий, чтобы обсудить детали наступления. И хотя он все еще сомневался в успехе операции, тем не менее он посоветовал генералам отбросить свои сомнения. «Армии поставлена задача, — сказал он, — и она выполнит ее».
На следующий день после того, как Гитлер довел Браухича до нервного припадка, он принялся составлять воззвание к голландскому и бельгийскому народам, оправдывающее нападение на них. Гальдер записал в дневнике: «Повод — вступление французских войск».
Однако 7 ноября, к облегчению генералов, Гитлер отложил наступление.
Совершенно секретно Берлин,
7 ноября 1939 года
…Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами, заслушав доклады о метеорологической обстановке и о положении на железнодорожном транспорте, приказал:
День «А» перенести на три дня. Следующее решение будет принято в 6 часов вечера 9 ноября 1939 года.
Кейтель
Это первая из четырнадцати отсрочек, принятых Гитлером в течение осени и зимы, копии которых были найдены в архивах ОКВ в конце войны. Они показывают, что фюрер никогда не отказывался от своего решения напасть на западных союзников; просто он переносил дату нападения со дня на день: с 9 ноября нападение было перенесено на 19 ноября; с 13 ноября — на 22 ноября и так далее, каждый раз с уведомлением за пять или шесть суток и, как правило, со ссылкой на плохие погодные условия.
Возможно, в определенной степени фюрера сдерживали генералы. Возможно, он все-таки осознал, что армия еще не готова. Его стратегические и тактические планы, бесспорно, не были в полной мере отработаны, ибо он все время вносил в них поправки.
Возможно, у Гитлера были и другие причины для первой отсрочки наступления. 7 ноября, когда было принято решение об отсрочке, немцев смутило совместное заявление короля Бельгии и королевы Нидерландов, в котором монархи предлагали свое посредничество в мирных переговорах, «пока война в Западной Европе не начала бушевать во всей ее разрушительной силе». При таких обстоятельствах было бы трудно убедить, как это пытался сделать Гитлер в воззвании, что германская армия вторгается на территорию Бельгии и Голландии, потому что стало известно, будто Франция собирается ввести в Бельгию свои войска. Возможно, Гитлер пронюхал, что его наступление через территорию маленькой нейтральной Бельгии не окажется внезапным, на что он рассчитывал. В конце октября Герделер совершил поездку в Брюссель с секретным поручением от Вайцзекера уговорить германского посла Бюлова-Шванте в частном порядке предупредить короля «об исключительно серьезном положении». Посол выполнил эту просьбу, и вскоре король Леопольд выехал в Гаагу, чтобы обсудить ситуацию с королевой Голландии и составить совместную декларацию. Однако бельгийцы располагали более точной информацией. Частично, как мы убедились, она поступила от Остера. 8 ноября Бюлов-Шванте телеграфом предупредил Берлин: король Леопольд сообщил королеве Голландии, что располагает информацией о наращивании немецких войск на бельгийской границе, указывающем на подготовку немецкого наступления через Бельгию, которое начнется в ближайшие два-три дня.
