Жозе Эрману Сарайва - История Португалии
Тем временем короли Леона и Кастилии упорно боролись, стараясь подавить возникшие повсюду движения, нацеленные на завоевание автономии регионов. Один из внуков Альфонса VI, сын того самого графа Раймунда, правившего Галисией, и королевы Урраки, короновался «императором всей Испании». Церемония проходила очень торжественно, в кафедральном соборе Леона в 1135 г., в присутствии королей и графов, которыми правил император; однако Афонсу Энрикиш на ней отсутствовал. Этот факт — один из первых и наиболее явных признаков рождавшейся независимости Португалии.
В 1140 г. португальский вождь стал титуловаться королем (существует документ 1139 г. с упоминанием этого титула; однако есть основания сомневаться в точности этой даты). До тех пор правитель графства представлялся как «инфант» или «принц» (Mans, portugalensium princes), что являлось лишь признанием его принадлежности к королевскому роду. Действительно, он был внуком Альфонса VI, а его мать, будучи дочерью короля, неоднократно подписывалась «королева». Титул короля уже был прогрессом, однако сам по себе еще не подразумевал независимости королевства. Выше уже говорилось о том, как с 1135 г. Альфонс VI представлялся императором всей Испании; многие из зависимых от него государей были королями, однако этот факт не только не подрывал, но способствовал укреплению императорской власти.
В 1143 г., очевидно, произошло событие особой важности в спорном вопросе о независимости: в Саморе[27] состоялась встреча Афонсу Энрикиша и леонского короля, в которой принял участие римский кардинал Гуидо да Вико, прибывший на Пиренейский полуостров в качестве папского легата, чтобы председательствовать на Соборе в Вальядолиде. Можно допустить (но это только предположение), что он привез из Рима инструкции по примирению двух христианских правителей, двоюродных братьев, вражда которых была на руку маврам. Как развивались события на встрече в Саморе и пришли ли стороны к какому-нибудь соглашению, нам неизвестно, хотя современные историки часто упоминают о «Саморском договоре», возможно, никогда не существовавшем. Единственный дошедший до нас документ — письмо, которое в декабре того же года Афонсу Энрикиш отправил в Рим. В нем он объявлял себя и всех своих преемников «цензитариями»[28] Римской Церкви, а себя к тому же «слугой и рыцарем папы и святого Петра, с условием, что Святой Престол будет его защищать от любых прочих церковных или гражданских властей». Слово «цензитарий» равноценно значению «зависимый», обязанный платить подать, или цензиву[29], установленную в той же декларации в размере четырех унций золота (около 122 г); позднее размер цензивы был поднят до двух марок (около 465 г).
Читаем: «Афонсу Энрикиш, действительно действуя с согласия Иннокентия II, заявил для себя и для своей земли привилегии римской свободы, в соответствии с которой, в рамках действующего законодательства, монастырь, или епархия, или королевство, которым она была пожалована, освобождается от местных гражданских и церковных властей, которым он прежде подчинялся, и в будущем признает только власть римского понтифика или его легатов, которым он платит умеренную дань» (Gonzaga de Azevedo, IV, 29).
Последний акт процесса — формальное признание Римской Церковью королевского достоинства Афонсу Энрикиша. Однако это произошло значительно позже, в 1179 г., к концу его правления; до того времени римские дипломаты ловко избегали называть его королем. Признание было добыто с помощью подарка в тысячу золотых монет, но на деле, по-видимому, не слишком повлияло на утверждение независимости, которая уже была состоявшимся фактом. В Испании уже не было императора. Сила, которая некогда боролась за единство полуострова, сама не избежала дробления в соответствии с феодальными представлениями. Афонсу Энрикиш был одним из королей, правивших на Пиренейском полуострове, и к 1179 г. уже доказал своим длительным и мудрым правлением, что он является великим монархом.
10. Народ и независимость
Таким был процесс политический. Какие же силы лежали в его основе и делали его не только возможным, но и продолжительным?
Каждый автор предлагает свое объяснение. В XVII в. за истинное начало национальной независимости принималось чудо при Оурики (см. ниже гл. 12). В дальнейшем стали появляться и другие гипотезы, среди них: соперничество португальских баронов с галисийскими (которые были на стороне графини Терезы, что спровоцировало мятеж ее сына); поддержка со стороны португальских епископов, заинтересованных в получении независимости своих епархий от леонских; активность жителей прибрежных районов и давние торговые контакты и т.д.
Все эти гипотезы, возможно, отчасти верны; однако совокупность факторов, приведших к независимости, будет оставаться неполной, если не учитывать волю населения, проживавшего на территории Португалии, и социальные условия его жизни. Возможно, Афонсу Энрикиш и основал королевство, опираясь лишь на свое умение и извлекая выгоду из игры на феодальных интересах в политическом кризисе, последовавшем за смертью Альфонса VI. Однако сохранение этой политической конструкции в последующие века свидетельствует о том, что за новым государством стояло общество, дававшее ему жизненные силы и позволявшее существовать на протяжении длительного времени.
Основная причина, по которой недооценивается роль народа в процессе обретения Португалией независимости, заключается в малочисленности письменных источников. Почти все имеющиеся документы связаны с церковью, с вопросами собственности или с тем и с другим. Поэтому они относятся к классам имущих и в особенности к церковным корпорациям. Ведь именно представители духовенства владели грамотой. С ранних времен у монастырей существовали собственные архивы. Вообще, гораздо проще написать историю какого-нибудь монастыря или аббатства, нежели города или какого-нибудь конселью. Когда положение «нет документов, нет и истории»[30] возникает в буквальном смысле, это ведет к разбалансированному и обманчивому видению прошлого, в котором народу почти не остается места.
Однако сохранились свидетельства того, что народу принадлежала решающая роль как в отношении социальной дифференциации территории, так и в поддержке, оказанной им рождающейся независимости.
Сила влияния окрепшей после Реконкисты знати менялась в зависимости от района: более ощутима она была в Галисии, уменьшалась в районе междуречья Доуру и Минью и едва ощущалась к югу от Доуру, где поселения были разбросаны, не было сеньоров и муниципальных образований. Отголоски этой ситуации сохранились в топонимии, а именно в процентном соотношении количества названий с элементами «вила-» и «пасу-» к северу и к югу от Доуру. Элемент «вила-» (порт. vila — «поселок», от лат. villa) пришел из времен римской колонизации; название «пасу-» (порт, радо— «дворец», от лат. palatium) означает уже наличие в поселке нового сеньора, живущего во дворце. Согласно исследованиям Орланду Рибейру, на территории Португалии к северу от Доуру существует триста пятьдесят три топонима с элементом «вила-» и триста двадцать восемь с элементом «пасу-». В Бейрах[31] эта пропорция кардинально меняется: здесь мы находим уже двести семнадцать названий с элементом «вила-» и семьдесят восемь с элементом «пасу-». Как видим, на севере сеньоров было больше, чем на юге.
Местонахождение бегетрий[32] подтверждает это. Бегетрия представляла собой тип организации, промежуточный между конселью и феодальной сеньорией. Жители деревни или района зависели от сеньора, представителя знати, однако имели право его избирать. Бегетрии были распространены в основном в Галисии, реже встречались в Минью и почти отсутствовали к югу от Доуру. В том же направлении пропорционально возрастает число конселью, общин жителей, в которых управление осуществлялось коллективно самими их членами.
К моменту рождения Афонсу Энрикиша уже существовало много конселью. Немалый вклад в приближение независимости внесли Коимбра и прилегающие к ней территории. Одним из свидетельств живучести конселью Коимбры стало восстание 1111 г., в ходе которого горожане оказались достаточно сильны, чтобы добиться нового форала[33], дававшего гражданам более широкие гарантии, и даже воспрепятствовали прибытию в город двух чиновников, вероятно, сборщиков налогов, вызывавших особую ненависть жителей. Другим свидетельством широкой автономии конселью Коимбры стало в 1145 г. распоряжение, которым конселью запрещал своим гражданам отправляться в Иерусалим, то есть откликнуться на призыв ко второму крестовому походу. И мы теперь знаем, какую важную роль сыграли горожане Гимарайнша в поддержке Афонсу Энрикиша.
