Николай Соколов - Убийство царской семьи. Полная версия
Было два поезда. Оба они следовали под японским флагом. В одном находилась царская семья, свита, часть прислуги и рота 1-го Лейб-Гвардии Стрелкового полка, в другом – остальная прислуга и роты 2-го и 4-го полков.
В вагоне международного общества царской семье было предоставлено четыре купе. С ней ехали в этом вагоне Демидова, Теглева, Эрсберг, Чемодуров и Волков.
Поезда останавливались на малых станциях. Более продолжительные остановки делались в поле.
Путешествие через “рабоче-крестьянскую” Россию прошло благополучно. Только на станции Званке железнодорожные рабочие пожелали узнать, кто следует в специальном поезде. Узнав, они удалились.
На станции Тюмень семья села на пароход “Русь” и прибыла в Тобольск 19 августа в 4 часа дня.
Дом не был готов к ее приезду. Несколько дней она провела на пароходе и перешла в дом 26 августа. Государыня с Наследником ехали в экипаже, Государь с Княжнами – пешком.
Глава V[17]
Тобольский дом
Тобольский дом, где жила заключенная царская семья, находился на улице, получившей после переворота название “улица свободы”. Ранее в нем жил губернатор.
Это каменный дом в два этажа, с коридорной системой.
Первая комната нижнего этажа справа, если идти по коридору от передней, занималась дежурным офицером. В соседней с ней
– помещалась комнатная девушка Демидова. Рядом с ее комнатой
– комната Жильяра, а далее столовая.
Против комнаты дежурного офицера находилась комната камердинера Чемодурова. Рядом с ней – буфетная, а далее шли две комнаты, где жили камер-юнгфера Тутельберг, няня детей Теглева и ее помощница Эрсберг.
Над комнатой Чемодурова шла лестница в верхний этаж. Она выходила в угловую комнату-кабинет Государя. Рядом с ним был зал. Одна из его дверей выходила в коридор, также деливший дом на две половины. Первая комната направо, если идти от зала, служила гостиной. Рядом с ней – спальня Государя и Государыни, а далее – комната Княжен.
С левой стороны коридора, ближе к передней, была шкафная комната. Соседняя с ней – спальня Наследника, а далее – уборная и ванная.
Дом был теплый, светлый.
Жизнь семьи в Царском[19]
Первое время, приблизительно месяца 1½, было едва ли не лучшим в заключении семьи.
Власть была в руках полковника Кобылинского. Местным властям он не подчинялся. Посланцев же центра не существовало.
Жизнь сразу вошла в спокойное, ровное русло.
В 8 часов 45 минут подавался утренний чай. Государь пил его в своем кабинете всегда с Ольгой Николаевной; остальные дети – в столовой.
После чая до 11 часов Государь занимался у себя: читал или писал свои дневники. Затем он шел на воздух и занимался физическим трудом. Обыкновенно он пилил дрова.
Дети, кроме Ольги Николаевны, до завтрака, с часовым перерывом, занимались уроками.
В час был завтрак.
Затем Государь и Княжны шли на воздух. К ним приходил несколько позднее и Наследник, обычно отдыхавший после завтрака по требованию врачей.
Все они обыкновенно пилили дрова. Их общими трудами была выстроена площадка над оранжереей и лестница. Здесь на площадке, обращенной к солнцу, они любили сидеть.
От 4 до 5 часов Государь преподавал Наследнику историю.
В 5 часов подавался чай.
После чая Государь проводил обычно время у себя в кабинете. Дети до 8 часов занимались уроками.
В 8 часов подавался обед.
После обеда семья собиралась вместе. К ней приходили Боткин, Татищев, Долгоруков и другие. Беседовали, играли. Иногда Государь читал вслух.
В 11 часов подавался чай. Затем все расходились. Наследник ложился спать вскоре после обеда.
Государыня обычно не покидала своей комнаты до завтрака. В эти часы она или преподавала у себя некоторые предметы детям, или занималась чтением, рукоделиями, живописью. Чаще всего она и обедала у себя вместе с Алексеем Николаевичем: она все время жаловалась на сердце и избегала ходить в столовую, нахолившуюся в нижнем этаже. Иногда, оставаясь одна в доме, она играла на пианино и пела.
Вместе с семьей обедали Гендрикова, Шнейдер, Татищев, Долгоруков, Боткин, Жильяр и Гиббс. По праздникам приглашался доктор Деревенько и его сын гимназист Коля.
Обед готовил старый царский повар Харитонов. Стол был удовлетворительный. За завтраком подавались супы, мясо, рыба, сладкое, кофе. Обед состоял из таких же блюд и фруктов, какие можно было достать в Тобольске.
В сравнении с царскосельской жизнь в Тобольске имела одно преимущество: семья имела возможность здесь посещать церковь. Всенощные богослужения и в Тобольске совершались на дому. Литургии же (ранние) совершались для нее в церкви Благовещения.
Население участливо относилось к заключенным. Когда народ, проходя мимо дома, видел кого-либо в окнах, он снимал шапки. Многие крестили узников.
Разные лица присылали провизию. Большое участие в жизни семьи принимал Ивановский женский монастырь.
В Тобольске было спокойнее, чем в Царском. Но это было… сибирское спокойствие. Все здесь было однообразно. Семья жила в темном мире одних и тех же событий, одних и тех же интересов. Здесь было скучно. Дом, огороженный двор да небольшой сад – вот вся территория, доступная семье. Всегда одни и те же люди. Даже в церкви узники не могли иметь ни с кем общение, так как народ не допускался, когда там молилась семья.
Физический труд, качели и ледяная гора – это все развлечения, доступные для них.
Чтобы скрасить жизнь, дети усиленно занимались уроками. Им преподавали: Государь – историю Алексею Николаевичу, Государыня – богословие всем детям и немецкий язык Татьяне Николаевне. Математику и русский язык преподавала Битнер. Гендрикова занималась по истории с Татьяной Николаевной. Жильяр и Гиббс преподавали французский и английский языки.
Иногда ставились домашние пьесы на английском и французском языках. В них принимали участие дети.
Грусть была у детей, когда они в свободные часы сумерек сидели у окна и на “улице свободы” видели свободных людей.
То же чувство звучит в некоторых записках Государыни к Гендриковой, когда она именует в них себя “узницей”.
Наследник отмечает в дневнике 22 ноября 1917 года: “Весь день прошел как вчера и так же скучно”.
Среди документов царской семьи имеется записка, писанная рукою Шнейдер[20]. Там записаны отрывочные мысли: “…Расхищают казну и иноплеменники господствуют… Насильственное пострижение – тяжелая смерть… А на окнах не легкие узоры, а целые льдины”.
Чьи скорбные думы оставила после себя Шнейдер?
Комиссар Временного Правительства Панкратов и его помощник Никольский
В сентябре месяце в Тобольск прибыл комиссар Панкратов и его помощник Никольский. Это были посланцы центра.
Полковник Кобылинский показал: “Панкратов привез с собой бумагу за подписью Керенского, в коей говорилось, что я поступаю в полное подчинение Панкратова и должен исполнять то, что он мне будет приказывать”.
В показании Керенского значится: “Главным лицом, представлявшим в Тобольске власть Временного Правительства, был Панкратов, назначенный мною. Затем, по его ходатайству и по его рекомендации, ему был назначен помощником Никольский, мне неизвестный”.
Василий Семенович Панкратов имел в своем прошлом весьма солидный багаж, чтобы оказаться достойным караулить заключенного Царя. Полковник Кобылинский показал: “Этот Панкратов, как он сам рассказывал, будучи 18 лет, убил в Киеве, защищая какую-то женщину, какого-то жандарма, был за это судим и заключен в Шлиссельбургскую крепость, где в одиночном заключении пробыл 15 лет; после этого он был сослан в Якутскую область, где пробыл 27 лет”.
Помощник его Александр Владимирович Никольский был также в ссылке в Якутской области за свою принадлежность к партии эсеров, где и сошелся с Панкратовым.
Свидетели характеризуют этих людей и их отношение к царской семье в таких красках:
Кобылинский: “Панкратов был человек умный, развитой, замечательно мягкий. Никольский – грубый, бывший семинарист, лишенный воспитания человек, упрямый как бык: направь его по одному направлению, он и будет ломить, невзирая ни на что”.
Теглева: “Про Панкратова я должна по совести сказать, что он был человек по душе хороший. Он был социалист и был в ссылке где-то в Сибири. Он был человек добрый и сердечный. К семье, в особенности к Княжнам, и особенно к Марии Николаевне, он относился хорошо. Марию Николаевну он любил больше всех. Государь при встречах разговаривал с ним. Никольский же был груб и непорядочен. Он был противоположностью Панкратову. Панкратов проявлял заботу о семье, как мог. Никольский держал себя совсем по-другому, и, не будь около нас Кобылинского, он бы, пользуясь слабохарактерностью Панкратова, наделал нам много плохого”.
Эрсберг: “Панкратов был хороший, честный, добрый человек. Он хорошо в душе относился к ним и, как заметно было, жалел их. Особенно он любил Марию Николаевну. Однажды она зашибла себе глаз: упала. Он, услыхав об этом, сейчас же прибежал и заметно беспокоился из-за этого. Так же он относился к болезням Алексея Николаевича. Он и к Государю относился внимательно. Иногда он приходил к нам и любил рассказывать Княжнам и Алексею Николаевичу о своей ссылке в Сибири. Они любили его слушать. Никольский был страшно грубый и недалекий. Он худо относился не только к ним, но и к нам”.
