Жак Эрс - Людовик XI. Ремесло короля
Выбор усыпальницы должен был, конечно, вызвать удивление, и мы плохо себе представляем, как восприняли французы, за исключением королевской родни и советников, решение Людовика более не оказывать чести Сен-Де-ни. Авторы того времени редко говорят об этом. А если и упоминают, то очень скупо, отмечая, что не знают, что и думать: «И не пожелал покоиться с усопшими благороднейшими королями Франции, своими предшественниками, в церкви и аббатстве Сен-Дени. И не пожелал сказать, что его к тому побудило. Но иные считали, что таковое было сделано ради церкви, коей он много доброго сотворил, и по великому его благоговению пред святой Девой Марией, покровительницей оной церкви в Клери». Те же хронисты не слишком подробно описывали его похороны. Словно сговорившись, они посвятили им лишь несколько строк, без комментариев, без уточнений относительно церемониала или присутствия знатных особ и королевских чиновников, не упомянув даже о том, каким путем проследовал траурный кортеж в Клери. Нам лишь известно, что короля, умершего 30 августа 1483 года в Плесси, 2 сентября доставили в Тур, а 6-го — в Клери. Счетные реестры за 1483 год, куда ответственные лица должны были заносить расходы, реестры, которые позволили бы знать о похоронах все, день за днем, исчезли. Ничего не сохранилось: ни долговых обязательств, ни заказов, ни квитанций или уведомлений об оплате.
В отсутствие неопровержимых документов любое описание траурной церемонии станет плодом воображения. Однако у нас нет оснований полагать, что Людовик XI и в этом пожелал порвать с традицией и обычаями своего времени. Ничто не говорит о том, что его погребение было организовано и проведено иначе, чем похороны его отца Карла VII, которые, сначала в Париже, а потом в Сен-Дени, сопровождались необыкновенными церемониями. Монахи из Клери, хотя и менее многочисленные, живущие не в таком густонаселенном краю, как Иль-де-Франс, все же наверняка не ли-шили умершего короля положенных ему почестей. В 1468 году в их церкви уже состоялось погребение Дюнуа, бастарда Орлеанского, которое все современники называли очень достойным, торжественным и даже роскошным. Тело покойного привезли из замка л'Э через Монлери, Этамп, Орлеан и Божанси на повозке, запряженной шестью лошадьми, покрытыми большими попонами из черной ткани. Людовик XI сам проследил в 1477 году за устройством похорон Таннеги дю Шателя. Наконец, счета, касающиеся погребения Шарлотты Савойской, скончавшейся всего через три месяца после короля и также похороненной в Клери, дошли до нас в хорошем состоянии, очень точные и обстоятельные. 1 декабря 1483 года, в день кончины королевы, из Амбуаза отправили пристава за Рене ле Клерком, конюшим покойного Людовика XI, чтобы получить от него распоряжения самого государя. После этого король Карл VIII и принцы крови, собравшись в Клери, определили «распорядок» похорон Шарлотты: траурные одежды, воск для свечей, катафалк для перевозки тела, остановки и мессы в церквях по пути — все расходы были высчитаны заранее. Можно предположить, что эти распоряжения, скопированные с указаний покойного короля, были почти точным их повторением. Таким образом, описание церемониала для погребения королевы позволяет представить себе похороны короля.
Жан Бурдишон, неоднократно работавший для короля и королевы при их жизни, изготовил три или четыре изображения покойной государыни, согласно полученным заказам, в различных одеждах, так что теперь никто не знал, какое из них избрать для надгробия. Бурдишон отправился из Амбуаза в Блуа к герцогине Орлеанской (Марии Киевской), чтобы узнать ее мнение на этот счет, и велел изготовить деревянную статую, раскрасив ее лицо «для придания сходства и величия оной даме поелику возможно». Из казны уплатили двум цирюльникам и двум аптекарям, которым поручили набальзамировать тело; закупили шелка и бархата для одежд, для двух повозок (почетная повозка и повозка для гарнизона), для седел и попон четырех траурных лошадей и шесть комплектов сбруи из черного бархата для шести кобыл, на которых ехали шесть дам из траурного кортежа. Жан Поге, художник, проживавший в Туре, расписал триста семь щитов из «ломбардской бумаги» с гербом Шарлотты, чтобы прикрепить их к факелам и свечам, и еще пятьсот восемнадцать поменьше.
Тело королевы выставили в церкви Сен-Флорантен в Амбуазе и продержали там до 10 декабря. 2 декабря отслужили сорок четыре мессы без пения, а потом ежедневно служили от тридцати двух до пятидесяти месс, то есть в общей сложности 393; кроме того — еще три «большие мессы с диаконами и протодиаконами» и двадцать месс без пения в церкви Сен-Дени, в пригороде Амбуаза. В церкви Сен-Сатурнен де Вьен, в пригороде Блуа, священники тоже отслужили мессы 11 декабря, а в Нотр-Дам-де-Клери в воскресенье 14 декабря — сто шестьдесят одну мессу без пения. Сто бедняков получили каждый по три су и восемь денье.
Королевские похороны — сначала Людовика, потом Шарлотты — разумеется, принесли Клери большой почет и престиж в королевстве. Монастырская церковь, куда уже давно являлись толпы паломников, чтобы поклониться чудотворной Пресвятой Деве Заступнице, стала по воле короля еще и королевской усыпальницей наподобие большого аббатства Сен-Дени. В резком нарушении традиции был, несомненно, свой смысл, и современники на сей счет не обманывались: живой или мертвый, король Людовик избрал себе для проживания герцогство Орлеанское.
Необычный поступок, чересчур противоречащий заведенному порядку и ожиданиям подданных? Во всяком случае, он не имел последствий. Сердце Карла VIII, умершего в Амбуазе 7 апреля 1497 года, привезли и захоронили в Клери рядом с могилами его родителей, но его тело три недели спустя через Фаржо, Этамп и Монлери доставили в Париж и погребли в Сен-Дени. А от могил Людовика и Шарлотты, от статуи короля ничего не осталось. Все было уничтожено в 1562 году, во время Религиозных войн, когда фанатики-вандалы разгромили надгробия в монастырской церкви, городские власти Орлеана распорядились расплавить ограды и металлические статуи, чтобы сделать из них пушки.
Глава третья СТРАХ СМЕРТИ?
1. Реликвии и святые отшельники
Уже при жизни Людовика злоязыкие хронисты, а впоследствии романисты и драматурги XIX века и авторы школьных учебников, вдоволь потешились над стареющим королем, охваченным паническим страхом при приближении смерти. Его изображали терзаемым ужасом, ищущим просвет надежды и поддержку в благочестии, которое здравые умы называли смешным. Говорили о его отчаянных поступках, о связке медальонов с благочестивыми изображениями на его шляпе, о чудесных снадобьях, которых он настойчиво требовал и которые привозили очень издалека (говорят, даже с островов Зеленого Мыса!), о высокой ограде, выстроенной вокруг дома в Плесси. В результате был создан жалкий образ человека, боящегося всего и всех, человека, который не выносил другого общества, кроме общества самых близких ему людей — в большинстве своем бессовестных авантюристов и шарлатанов; образ несчастного человека, который велел всем молиться за него и повсюду искал святых людей, слывущих целителями.
Все авторы многим обязаны Филиппу де Коммину: он начертал такую картину последних месяцев жизни короля, какой не мог не воспользоваться ни один компилятор, ни один историк, придерживающийся источников такого рода: «Король к концу дней своих приказал со всех сторон окружить свой дом в Плесси-ле-Тур большой железной оградой в виде массивной решетки, а на четырех углах дома поставить четырех железных "воробьев", больших, прочных и просторных. Решетка была установлена напротив стены со стороны замка, а с другой стороны — у крепостного рва, одетого камнем; в стену же были вделаны часто посаженные железные броши, каждая с тремя или четырьмя остриями. Кроме того, он велел, чтобы при каждом "воробье" было по десять арбалетчиков, которые лежали бы во рвах и стреляли во всех, кто приблизится до открытия ворот, а в железных "воробьях" прятались бы в случае опасности». Многие писатели, особенно те, что подвизались на разного рода рассказах о страхе и ненависти в «мрачную эпоху Средневековья», старательно списывали у Коммина, а чаще всего еще прибавляли от себя, вставляя то тут, то там поучительные истории и детали: «Напрасно строил он одни за другими ограды, рвы, валы, ловушки, ощетинившиеся гвоздями, выставлял лучников и часовых, — любое движение, любой непривычный шум повергал его душу в тревогу»; и, разумеется: «Любого подозрительного прохожего хватали, приводили к прево Тристану, который приказывал повесить его на дереве по соседству». Те же из прохожих, которым посчастливилось избежать виселицы, тоже не отделывались легко: «Днем и ночью слышались крики несчастных, которых подвергали пытке; по малейшему навету обвиняемого отправляли на виселицу или бросали в Луару, зашив в мешок». Чтобы привести весь букет таких нелепостей, понадобится толстый том.
