Александр Зиновьев - Русская судьба, исповедь отщепенца
Иллюзия поворота советского общества вспять создавалась за счет того, что стали обращать внимание в первую очередь на недостатки брежневского периода, особенно во вторую его половину, считая достижения чем-то само собой разумеющимся. Так, в отношении диссидентского движения стали прежде всего видеть репрессии против диссидентов, а не тот факт, что они появились в большом количестве и распустились до такой степени, какая была немыслима при Хрущеве. Недостатки стали выступать на первый план не потому, что они только теперь появились, а потому, что стало свободнее и о них можно было говорить гораздо смелее, чем ранее. Именно улучшения брежневского периода способствовали тому, что недостатки стали занимать больше места в сознании людей. А колоссальный культурный взрыв в брежневские годы не идет ни в какое сравнение с жалкой хрущевской "оттепелью". На этот взрыв были обрушены репрессии. Но он все же произошел, и этот факт для истории не менее важен, чем факт его разгрома.
Хрущевский период был переходом советского общества от состояния юности к состоянию зрелости. Этот переход растянулся на несколько лет. Ничего необычного в этом нет. Исторические процессы протекают во времени, как и любые другие материальные процессы. Кроме того, процессы в руководстве обществом не всегда и не на все сто процентов совпадают с процессами в фундаменте общества. Последние в брежневские годы все более стали уходить из-под контроля властей.
В брежневские годы реальный коммунизм впервые в истории достиг сравнительно завершенной формы. Обнаружилась прозаическая и заурядная натура реального коммунизма, его объективные закономерности, механизмы его функционирования и перспективы на будущее. При Брежневе ввели в употребление выражение "развитой социализм". Мы над этим потешались. Называли прошлое состояние недоразвитым социализмом. Определяли развитой социализм как совокупность пережитков капитализма, пожитков социализма и недожитков коммунизма. Слова "социализм" и "коммунизм" тут употреблялись в марксистском идеологическом смысле как обозначения низшей и высшей стадии коммунистической формации. Называя развитой социализм также зрелым социализмом, мы называли полный коммунизм перезрелым социализмом. Хотя я и потешался над выражением "развитой социализм", социологически и исторически оно было верным. Оно соответствовало реальному великому перелому в истории реального коммунизма. Впрочем, и достойная смеха форма осознания этого перелома была вполне адекватна самому результату перелома. Великая история коммунизма, достигнув зрелости, сбросила трагические и романтические наряды юности и обрядилась в наряды прозаически-комические, гораздо более отвечающие ее природе. В этом, кстати сказать, заключалась также одна из особенностей зрелого коммунизма. На место трагического злодея Сталина пришел полуклоун Хрущев, которого отпихнул стопроцентный клоун и маразматик Брежнев, гораздо более подходящий на роль Бога реального коммунизма именно в силу своей из ряда вон выходящей ничтожности. С точки зрения личных особенностей незаурядность Хрущева символизировала незаурядность самого исторического перелома, а заурядность Брежнева - заурядность самого зрелого коммунизма.
БРЕЖНЕВ И БРЕЖНЕВИЗМ
Брежневские холуи называли Брежнева руководителем "ленинского типа". Ему это нравилось. Он охотно играл эту роль. Когда он поднялся на высшую ступень карьеры, в Москве появился такой анекдот. "Как к вам теперь обращаться, Леонид Ильич?" - спросили Брежнева его помощники. Брежнев кокетливо опустил подкрашенные ресницы и сказал скромно: "Зовите меня просто Ильич". Ильичом с любовью называли Ленина. Ильич Второй - так в насмешку и называли довольно часто Брежнева в наших кругах. Шутили также, что после смерти Брежнева его положат в Мавзолей вместо Ленина и на Мавзолее будет слово "Лёнин" (от уменьшительного "Лёнька" для "Леонид"). Однако доминирующим в его подсознании всегда был образ Сталина. Сталин был для него образцом. Но Брежнев был карикатурой на Сталина. Культ Сталина вырастал снизу общества и поддерживался сверху. Культ Брежнева насаждался его холуями исключительно сверху и презирался как в массе народа, так и в самом брежневском окружении. Он был циничным. Честолюбие Сталина имело под собой деяния эпохального значения. Тщеславие Брежнева превзошло сталинское и было явлением социально-патологическим. Брежнев побил мировой рекорд в отношении наград: 260 орденов и медалей весом в 18 килограммов! Тщеславие Брежнева и его мнимые военные заслуги породили целую серию злых шуток. Вот, например, одна из них. Спрашивается: кто самый выдающийся агроном в мире. Отвечают: Брежнев, так как он собрал самый большой урожай орденов на Малой земле (имеется в виду незначительный эпизод времени войны, раздуваемый до масштабов Сталинградской битвы). Или вот другая шутка. Маршал Жуков обратился к Сталину за советом по поводу готовящейся Курско-Орловской битвы. "Обратитесь к полковнику Брежневу, - сказал Сталин. - Он лучше всех знает, что делать".
Свой путь "вождя" Брежнев начал с коротенькой речи, которую за пять минут сочинил А. Бовин, мой бывший собутыльник и приятель, ставший известным журналистом-международником.
А кончил "эпохальными" многочасовыми речами, которые для него сочинял целый штат помощников. И в теории Сталин не давал Брежневу покоя. Отсюда его вклад в марксизм-ленинизм в виде новой Конституции и новой Программы партии. Он затеял обмен партийных билетов, лишь бы получить билет за номером 2, билет номер 1 вручили давно умершему Ленину.
Брежневские холуи называли его "пламенным борцом за мир, за коммунизм". Трудно было вообразить пламенность в этом существе, которое напоминало робота первого поколения и могло бы служить наглядной иллюстрацией преждевременного старческого маразма. Особой пламенности в борьбе за коммунизм в нем не замечалось и на более ранних этапах его карьеры. В среде советских руководителей пламенность по отношению к коммунизму теперь встречается изредка, да и то лишь в сусловской форме. А это чисто советская пламенность, замораживающая, удушающая скукой и серостью. А что касается борьбы за мир, вспомните о Чехословакии и Афганистане! Думаю, что в развязывании войны в Афганистане свою роль сыграло и непомерное тщеславие Брежнева. Став маршалом, он возмечтал стать генералиссимусом по примеру Сталина, для этого нужна была хотя бы малюсенькая, но настоящая война.
Полководец, не выигравший ни одного сражения, но имеющий больше наград, чем самые выдающиеся полководцы времен войны; теоретик, интеллектуальный уровень которого не превосходил уровень партийного работника районного масштаба, но под именем которого шел мощный поток словесной макулатуры, таким был Брежнев, символ и характерное порождение современного советского общества. О Сталине говорили: Сталин - это Ленин сегодня. И не без оснований. О Брежневе тоже можно было сказать: Брежнев - это Ленин и Сталин вместе, но сегодня. Сегодня - вот в чем суть дела. В уже сложившемся, реальном коммунистическом обществе, т. е. в царстве серости, бездарности, скуки, лжи, насилия и прочих уже общеизвестных явлений этой осуществившейся светлой мечты человечества. И культ Брежнева был на самом деле не культом личности в принятом смысле слова "личность", а культом социальной функции, как таковой, т. е. культом обезличенности. Если бы после смерти Брежнева его шкуру набили опилками, то получившееся чучело могло бы выполнять эту функцию не хуже, а может быть, и лучше, чем живой Брежнев. Культ Брежнева был культом правящей мафии, которую он лишь символизировал.
В подражание сталинской Конституции была придумана Конституция брежневская. Была придумана и новая Программа КПСС. И то и другое - явления чисто идеологические. Брежневские подхалимы называли Конституцию 1977 года "подлинным манифестом развитого социализма". Они же назвали Программу КПСС тоже "подлинным манифестом", но уже полного коммунизма, "коммунистическим манифестом двадцатого века". Можно сказать, переплюнули "Коммунистический Манифест" Маркса и Энгельса. В "обсуждение" этих идеологических документов было вовлечено чуть ли не все взрослое население, школьники старших классов, студенты, солдаты. Это были грандиозные идеологические кампании, количественно во много раз превосходившие сталинские массовые идеологические оргии. Я знаю, как сочинялись упомянутые "манифесты" и вообще все "теоретические" документы советских вождей. Работу эту в конце концов сваливали на самую плебейскую часть сотрудников идеологических учреждений. Но в истории свои критерии отбора и оценок. Дело тут в том, что даже самые умные, образованные и талантливые идеологические аристократы не смогли бы выполнить эту историческую задачу создания "коммунистического манифеста двадцатого века" лучше, чем самые глупые, невежественные и бездарные идеологические плебеи: эти "манифесты" и прочие вклады в сокровищницу марксизма-ленинизма по самой природе не могли быть иными, и создатели их должны были быть адекватны им.
