Николай Костомаров - Мазепа
Поехали. Король стал ездить взад и вперед по берегу неизвестно зачем, и так прошла ночь. Стало рассветать. Наступил день 17 июня — день рождения короля. Тут король спустился еще ниже к реке; из-за реки засвистали пули русских, увидавших неприятелей, совершающих рекогносцировку. Карлу такая прогулка под неприятельскими пулями составляла приятнейшее удовольствие. Это у него носило название: amusement a la moutarde[328], и он нередко любил таким образом проезжаться с своими генералами, чтобы показать врагам удальство и отвагу шведов. «Ваше величество, — сказал ему Левенгаупт, — не оставайтесь здесь так долго. Безо всякой причины нельзя выставлять на убой простого солдата, не то что королевскую особу». Вдруг в это время неприятельская пуля убила под Левенгауптом лошадь. «Ваше величество! — закричал падающий Левенгаупт, — ради самого Бога оставьте это место!» «Bagatelle!»[329] — воскликнул Карл, — вы получите другую лошадь».
После этих слов Карл спустился еще ниже к реке и стал ездить взад и вперед, явно издеваясь над опасностью. Левенгаупту привели другую лошадь. Его беспокоила безрассудная дерзость короля, он подъехал к нему, пытался еще раз отвлечь его и сказал ему в дружеском тоне: «Ваше величество! Нельзя бесполезно губить и солдат, не то что генералов. Я поеду своей дорогой». И с этими словами он повернул свою лошадь. Королю стало неловко: выходило, что он подвергает опасности без всякой цели не только себя, но и своих верных генералов. Он поехал за Левенгауптом, но ехал медленно. Вдруг король завидел или услышал, что неприятель пытается переходить Ворсклу. Встретились ему свои воины, и он приказал им ехать с ним отгонять русских. Русских не было: быть может, королю неверно показалось, что они переходили, или, быть может, они уже отступили, сделавши ложное движение. Король снова стал ездить по берегу то взад, то вперед; наконец, когда он повертывал свою лошадь, чтоб удалиться от реки, вдруг неприятельская пуля задела ему пятку левой ноги, прошла вдоль подошвы и застряла между ножными пальцами. Карл держал себя так, как будто с ним ничего не произошло. Служитель, провожавший его верхом, заметил, что у него из сапога выступает кровь. Карл не тревожился, но стал ослабевать и бледнел. Подогнали его лошадь, чтобы скорее он мог достигнуть стана. На пути встречает его Левенгаупт. «Ах, ваше величество! — произнес он, — сталось-таки то, чего я так боялся и что предрекал». «Ничего, — отвечал король, — это только в ногу; пуля в ноге застряла, но я велю ее вырезать». Несмотря на свое ослабление, он поехал не к себе, а к траншеям, раздавал приказания своим генералам Спарре и Гилленкроку и не раньше как через час вернулся в свое помещение. Рана между тем произвела воспаление, так что нога разбухла и нельзя было снять сапога, пришлось его разрезать, — и это причинило королю жестокую боль. Много костей в ступне оказалось раздробленными. Хирург производил глубокие взрезы и вынимал осколки костей. Карл не кричал от боли, но ободрял хирурга, говоря: «Режьте живее, — это ничего». Он даже не допустил никого из присутствующих помогать себе и собственными руками поддерживал изуродованную ногу. Когда после того явились к нему генералы Реншильд и граф Пипер, Карл увидел в их чертах соболезнование и стал их утешать. «Не беспокойтесь за меня, — говорил он, — рана вовсе не опасна; я через несколько дней опять буду ездить верхом».
Однако, как ни бодрился отважный король, а рана заставила, против его воли, пролежать несколько дней в постели. После первой операции появилось дикое мясо; хирург боялся употреблять в дело инструмент и хотел выжигать больное место ляписом. Король не допустил его, взял у него из рук ножницы и собственноручно, по указанию хирурга, обрезывал себе дикое мясо. Была сильная жара, все боялись, что образуется гангрена и придется королю отнимать ногу. Медики оставляли уже ему какие-нибудь сутки жизни. Это состояние постигло короля на пятый день после получения раны. Только тогда уговорили его принимать предписываемые врачами лекарства, так как он всегда не терпел лечиться. Когда его, наконец, принудили принять медикамент, он заснул и после того ему становилось лучше. В продолжение того времени, когда раненый должен был оставаться в постели, его «тафельдекер» Гутман потешал больного короля рассказами о старых скандинавских битвах героических времен; особенно королю понравилась сага о Рольфе Гетрегсоне, который одолел русского волшебника на острове Ретузари, покорил своей власти русскую и датскую земли и через то приобрел себе славу на всем свете. Очевидно, Карлу хотелось тогда сделаться таким сказочным богатырем.
Глава шестнадцатая
Переход русского войска на правый берег Ворсклы. — Приготовления шведов к сражению. — Ночь накануне битвы. — Утро. — Нападение шведов на русские редуты. — Неудача у русских. — Выступление Меншикова на поле битвы. — Плен шведских генералов Шлиппенбаха и Рооса. — Принятие Петром главной команды над армиею. — Носилки шведского короля. — Плен Реншильда. — Совет Левенгаупта. — Карл в своем обозе. — Совершенное поражение шведов. — Мужество Карла и Петра. — Плен Пипера и шведских генералов. — Пир царя Петра. — Тост за Карла и за учителей. — Погоня за разбитым неприятелем. — Погребение убитых. — Вступление Петра в Полтаву. — Мирные предложения Карла. — Ответ Петра. — Царские именины. — Вторичный пир на поле битвы. — Шведские пленники. — Мазепинцы.
Для обеих враждующих сторон стало одинаково несносно стоять долгое время на двух берегах реки и не предпринимать ничего решительного. Обе стороны желали скорее чем-нибудь кончить. Шведы в чужой земле оставались без свежих сил, им грозило оскудение средств к жизни, но и русских не могли не беспокоить известия из Полтавы, что жизненных средств могло там стать не более, как на две недели. Сначала Петр думал освободить Полтаву от осады, не вдаваясь в генеральное сражение, но 18 июня пришел к иному убеждению. На военном совете вечером этого дня решено перевести всю армию на правый берег Ворсклы. 19 июня русские начали переход под селом Петровкою[330] по устроенному там мосту, а 20 числа все войско уже было переправлено. 25 июня русские подвинулись к Полтаве и выстроились версты за полторы от шведского войска. С чрезвычайною быстротою русские вывели в одну ночь ретраншемент, по правую сторону от него расположили свою кавалерию между лесом, а впереди кавалерии устроили 10 редутов.
Ни в русском военном совете, ни в шведском стратеги не пришли окончательно к решению — начинать ли атаку или ожидать ее от противников. Этот вопрос решил Карл с своей обычною отвагой и горячностью. В шведский стан явился из русского перебежчик немец и сообщил, что русские ожидают прибытия многих тысяч калмыков. Таким образом русские силы должны будут умножиться. Король решил, что надобно предупредить усиление неприятеля и вызвать русских на бой ранее, чем успеют присоединиться к ним калмыки. Русские силы в их настоящем размере несравненно превосходили количеством шведские, но король не верил ни в храбрость, ни в искусство русских и потому при малочисленности своих войск не устрашился еще и разъединить их. Две тысячи человек послал он охранять траншеи, прорытые около полтавского вала, так как не оставлял желания во что бы то ни стало овладеть упрямою Полтавою. 2400 человек посланы были для охранения багажа, где находился Мазепа, который от старости и тревог видимо уже день ото дня угасал. 1200 человек посланы были караулить Ворсклу ниже Полтавы, чтобы не дать русским в этих местах переправиться и окружить шведов с тыла. Сверх того, шведы расставлены были в городках: Новом Санжарове, Беликах[331], Соколках и Кобыляках, что составляло вместе 1200 человек. У Карла оставалось в деле, по шведским источникам, в строю только 13000, кроме запорожцев. По русским источникам, шведов было около сорока тысяч. Нет сомнения, что шведские сведения о такой малочисленности войска, бывшего в деле на полтавском поле, не выдерживают никакой критики, как показывает известное нам число убитых и взятых в плен.
В воскресенье, 26 июня, после вечерней молитвы, которую Карл XII, как благочестивый лютеранин, всегда слушал в походах, было объявлено в шведском стане, что завтра будет генеральное сражение. Карл объявил, что будет принимать участие в битве, но по причине раны не может командовать войском лично: он назначил вместо себя на время битвы главнокомандующего фельдмаршала графа Реншильда. Король был в самом бодром настроении духа и говорил своим генералам: «Завтра мы будем обедать в шатрах у московского царя. Нет нужды заботиться о продовольствии солдат, — в московском обозе всего много припасено для нас».
И в русском войске готовились к генеральному сражению. Петр объезжал свои войска, и, остановившись перед дивизией Аларта, произнес такую ободрительную речь:
