Михаил Петров - Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота")
Федор избавился от «порчи» только к вечеру. Пришел в людскую, как будто с ним ничего не было такого, и попросил квасу. Оказавшийся тут Митрофан мигом сбегал в барский погреб.
— Слава те, Господи, — обрадованно бормотал он, подавая камердинеру ковш с пенистым напитком. — А я уж к ворожее собирался идти. Страсть как напугался. В прошлом году дед Никул эдак вот тоже закраснел, заметался вдруг, а под утро душа-то на небеси и улетела. Всякие случаи бывали.
— Ладно, не каркай, — прервал его Федор, — рано хоронить меня собрался. Здоров, видишь. Не мне, а барину худо. Духом пал барин наш. И все из-за вас, окаянных. Лезете с прошениями своими, а ему переживай…
— Так ведь я ничего… — как и в прошлый раз, заробел Митрофан. Ежели надо… коли не так что сделал, я барину в ноги кинусь, чтобы простил…
— Ладно уж, помалкивай… Бог милостив, авось все обойдется. Но чур!.. — Федор потряс кулаком. — Чтоб с этого дня к барину ни одного просителя не допускать. И чтобы самим тоже никакими просьбами его не донимать. Не то смотри у меня!..
— Да я что? Разве я когда-нибудь хоть слово сказал?
— Смотри у меня, — не слушая его, повторил свою угрозу Федор. — И всем дворовым скажи — слышишь? — чтоб ни-ни!..
8
Вопреки надеждам Федора и других дворовых скорого "душевного просветления" у Ушакова не произошло, он не вернулся к прежнему образу жизни, остался в замкнутости и нелюдимости. Одиночество стало для него потребностью. Он уже никуда не ходил, не ездил и никого не принимал. Правда, на Рождество ездил в Темниковский собор, выстоял там службу и с этого раза — никуда. Два или три раза приглашали на уездное дворянское собрание — отказался. Приезжали по каким-то делам уездный капитан-исправник со стряпчим — не принял.
Федора особенно настораживало его нежелание ходить на прогулки. Раньше то в лес пройдется, то на Мокшу, а сейчас никуда. Днями напролет сидел взаперти в кабинете своем, и когда Федор подходил к двери и прикладывал ухо, то слышал только шелест бумаг да поскрипывание пера. Адмирал писал, писал много, а о чем — то одному Богу известно. Когда Федор входил к нему прибрать комнату или приносил еду, адмирал складывал бумаги в железный сундучок, который тотчас же на глазах запирал ключом, хранившимся у него в кармане. Спросить, что это за письмена такие, которые надо обязательно под замок прятать, Федор не посмел.
Толки среди дворовых о странной болезни адмирала усилились. Многие склонялись к мнению, что барина наверняка сглазили, навели на него порчу колдуны, потому как адмирал много добра людям делал, а колдунов, служащих дьяволу, от добрых дел коробит, им любы только отпетые злодеи… Слух о порче адмирала дошел до соседних деревень, оттуда стали приходить мужики и бабы с расспросами: что и как?.. И, конечно, тоже лезли с советами, как лучше излечить адмирала, избавить его от злых чар, обещали молиться за его исцеление в церкви. Говорили также о знаменитой ворожее бабушке Фекле, что в мордовской деревне Ардашеве живет: вот бы кому барина показать! Бабушка Фекла сразу порчу снимет. Хорошая ворожея. Со всего уезда к ней приезжают, и всех излечивает… Федор слушал и молчал. Он знал, что ни с какими ворожеями адмирал связываться не будет. Даже от докторов отказывается. Как-то намекнул ему про уездного лекаря, так он вспылил:
— Я здоров, и никаких лекарей мне не нужно.
Всю зиму провел адмирал в затворничестве. Весной, когда стало таять, он первый раз за много дней вышел во двор в шубе, накинутой на плечи, и, пробуя ногой, как податлив снег и есть ли под ним вода, сказал, ни к кому не обращаясь:
— Весна нынче будет затяжной.
Услышав его голос, дворовые тотчас приблизились к нему, заговорили наперебой — обрадованно и угодливо: да, конечно же батюшка адмирал прав, весна будет затяжной и холодной, все приметы о том говорят… Потом разговор как-то сам по себе перешел на другое. Мужики заговорили о своих крестьянских заботах, а от забот перешли к делам церковным, стали рассказывать, какая хорошая на масленице удалась служба. Народу было тьма-тьмущая, певчие пели — аж на улице было слышно.
— Завтра вербный день, большая будет служба, — сказал Федор, присоединившийся к беседе в последний момент, сказал так, чтобы адмирал понял, что ему негоже отворачиваться от церкви, в церковь на причастие надобно ехать обязательно.
— Даст Бог здоровья, поеду, — сказал Ушаков.
— А мы за тобой, батюшка, всем селом пешочком пойдем, — обрадованно подхватили мужики. — Монастырь-то рядом, мигом добежим.
Ушаков, насупившись, уточнил:
— Я не в монастырь, я в Темниковский собор поеду.
Отговаривать его не стали: в Темников, так в Темников! Только бы в праздник такой дома не остался, только бы причастие принял. Богу поклоны отдал. Авось и отогреется душа, очистится от колдовской порчи.
— Где Митрофан? — обратился Ушаков к Федору.
— За почтой в Темников послал. Скоро должен быть.
Когда-то почтой Федор занимался сам, никому не доверял, потому что представлял сие дело особо важным. Теперь же при таком состоянии барина он боялся отлучаться из дома надолго и потому вынужден был поручить это дело конюху.
— Приедет Митрофан, скажи ему, чтобы коляску приготовил, утром рано поедем.
Ушаков постоял еще немного и пошел к себе. Провожая его, мужики поснимали шапки и низко склонились в поклоне. Давно уже не кланялись так: адмирал запрещал. Но сейчас был особый случай. Поклоном своим они выражали не только почтение, но и радость свою.
— Слава те, Господи! — стали креститься они, едва Ушаков скрылся в сенях. — Услышал ты, Господи, наши молитвы, вернул здоровье кормильцу нашему!
После этого они еще долго не расходились, обсуждали, какое доброе исцеление пришло их господину, великому российскому адмиралу, говорили, что по сему случаю надобно обязательно всем миром отслужить молебен, просить Бога, чтобы даровал их господину много-много лет жизни и крепкого здоровья. Наверное, они проговорили бы так до самого темна, если бы из Темникова не приехал с почтой Митрофан. Федор приказал всем разойтись, Митрофана же с почтовой сумкой повел в столовую.
— Утром барина в Темников повезешь, в собор, — сказал он ему дорогой.
Митрофан обрадованно перекрестился:
— Полегчало, выходит…
— На чем повезешь — на санях или на тележке?
— Снегу много еще, лучше на санях.
— Езжай на санях. Только за барином следи, не дай Бог простудится… Я тогда с тебя с живого шкуру сдеру.
— Что я, злодей, что ли, господину своему? — с обидой проворчал Митрофан.
В столовой Федор вытряхнул содержание сумки на стол. В сумке были газета "Северная пчела", книга, напечатанная какими-то нерусскими буквами, и несколько писем. Одно письмо было в синем конверте, без сургучных печатей — по всему, местное. "Алексеевка, господину Ушакову", — прочитал Федор. Всего три слова. От кого — неизвестно.
Отпустив Митрофана, Федор понес почту адмиралу. Ушаков, заложив руки за спину, в раздумье прохаживался по комнате. Увидев почту, обрадовался, тотчас сел за стол, придвинув к себе в первую очередь письма.
— Распоряжение Митрофану дал?
— Сказал, как было велено.
— Хорошо, ступай.
Когда Федор снова появился во дворе, Митрофан уже распряг лошадь и помогал дворнику колоть дрова. В обязанности дворника входило не только следить за чистотой вокруг дома, но и топить печи, а когда надо, и баню.
— В барской комнате протопить бы не мешало, — сказал ему Федор. — Дрова готовые есть?
— Да вот… — колуном показал дворник на горку только что наколотых березовых поленьев.
— Хорошо бы из ободранной липы. От липовых дух легкий.
— У нас только березовые да дубовые.
— А ты поищи, может, и найдешь.
Дворник бросил колун и пошел по сараям искать ободранную липу. Федор и Митрофан остались одни.
— В дорогу готовишься? — спросил Федор.
— А чего готовиться? У меня все готово, — отвечал Митрофан. — Утром запрягу, и можно ехать.
— Санки запряжешь?
— А чего же еще? Давеча ведь уже договорились.
Незаметно приблизился вечер, стало смеркаться. В окнах адмиральского кабинета появился свет. Обычно адмирал не зажигал свечей до темноты, а тут зажег пораньше. Знать, не кончил еще заниматься почтой. "Теперь читать будет до самого ужина, — подумал Федор, — а может, еще и после ужина".
Федор направился на кухню. Повар варил на ужин картошку и жарил на постном масле рыбу.
— К картошке огурчиков не забудь принести да капустки, — предупредил его Федор. — Чай со зверобоем завари.
С верхнего этажа донесся звон колокольчика. Это звал к себе барин. Федор оставил повара и пошел к нему.
Адмирал сидел в кресле с видом усталым, задумчивым. На столе лежала груда скомканных бумаг. Было похоже, что он их нарочно скомкал, потому как стали не нужны.
