Марк Батунский - Россия и ислам. Том 1
118 Хотя бы потому, что проникновение в намерения Другого дает возможность предвидеть его поведение, что чувство безопасности, предсказуемости и контроля над событиями возникает при постижении мотивов, позволяющих высказывать суждения и оценки относительно «чужаков» (см. подробно: Staub Е. Positive Social Behavior and Morality. N.Y. etc.: Acad. Press, 1978. Vol. 1. Social and Personal Influences; Brim D., jr. Socialization through the Life Cycle // Sociology: Classic and Popular Approaches. N.Y., 1980. P. 64–85).
119 Если в период золотоордынского владычества отношения России с Востоком были в целом «однофункциональными», то затем уже они становились «многофункциональными» и контакты приобретали и серийный и стратегический характер.
12 °Cознание – это взаимодействие, а не свойство. Оно – либо актуальный разговор с другим «Я», либо воображаемый диалог с его архетипом. Сознание именно поэтому синонимично коммуникации (см. подробно: Barlow Н.В. Nature’s Joke: A Conjecture on the biological Role of Conscionsness and the Physical World. Oxford etc., 1980. P. 81–94).
121 См. о ней: Philipp W. Die gedamchliche Begriindung der Moskauer Autokratie bei ihrer Entstellung (1458–1522); Alej G. The Crisis of the Muscovite Aristocracy // Forschungen zur osteuropâischen Geschichte. B. 15. Berlin, 1970. (Hrsg. Von M. Bernath, H. Jabłonowski, W. Philipp). S. 59-118, 15–58.
122 А ведь в средние века твердо предполагалось, что «существенное преимущество церкви как держательницы «истинной веры» и состоит в том, что она, в отличие от «неверных», знает разгадку: разгадку загадки мироздания, неведомую язычникам, и разгадку загадки Писания, неведомую иудеям. Вверенные ей «ключи царства небесного» – это одновременно ключ к космическому и скриптуальному шифру, к двум видам текста: к универсуму читаемому как энигматическая книга, и к «Книге», понимаемой как целый универсум – universum symbolicum» (Аверинцев С.С. Символика раннего средневековья. (К постановке вопроса) // Семиотика и художественное творчество. С. 319.
123 См.: Schaeder Н. Kirche und Staat in RuBland // Benz E. (Hrsg). Die Ostkirche und die russiche Christenheit. Tübingen: Furcheverlag, 1949. S. 14.
124 Там же. S. 17.
125 Несмотря на следующую деталь. Когда связи русской церкви с Константинопольской патриархией были разорваны, русская церковь стала самостоятельной, автокефальной. Но именно поэтому она ослабила свои позиции в конфликте со светской властью, ибо не могла уже опираться на авторитет внешней силы – константинопольского патриарха (см. подробно: Сахаров А.М. Церковь и образование Русского централизованного государства // Вопросы истории. 1966, № 4. С. 49–65).
126 Церковь твердо главенствовала в деле распространения грамотности. По подсчетам Б.А.Рыбакова, из 110 известных в XIV–XV вв. писцов книг было 47 церковников. Но в это число не включены 4 «поповича» и 35 неизвестных по своему отношению к церкви «рабов Божьих»; монастыри и соборы были крупнейшими центрами книжности; под значительным церковным влиянием находилась и литература (см.: Очерки русской культуры XIII–XV веков. С. 69–70).
127 Церковные суды рассматривали обширный круг дел как собственно церковных, так и гражданских и уголовных; церковная юрисдикция распространялась не только на людей, принадлежавших к клиру и зависимых от церкви; по многим вопросам все население подлежало церковному суду. В обоснование своих прав на суд церковь ссыпалась на учения «святых апостолов» и постановления «Вселенских соборов», подчеркивая, что «тыя вси суды церковныя даны суть церкви; князю и боярам и судиам их в тыи суды нелзе вступаться», грозя при этом: «Аще кто изменить святыни сии устав отечьсхии, горе наследует…» (Цит. по: Леонтьев А.К. Право и суд // Очерки русской культуры XIII–XV веков. Ч. 2. Духовная культура М., 1970. С. 10. Более подробно см.: Мрочек-Дроздовский П.М. Главнейшие памятники русского права эпохи местных законов // Юридический вестник. 1884, № 5–6; Поляк А.Г. Кодификация русского права в период образования и укрепления Русского централизованного государства (конец XIV – середина XVI в.). М., 1956).
128 О лимитированности политических импликации русского православия – я бы добавил, лимитированности, так сказать, «онтологически заданной», – не позволявшей ему выступать постоянным конкурентом светской власти, см. в рецензии D. Worn на «Forshungen zur osteuropâischen Geschichte». Bd. 15 // Russia mediaevalis. I. S. 129). См. также: Hedlin W.K. Moscow and East Rome. A political Study of the relations of Church and State in Moscovite Russia. Geneve, 1952; Stoki L. Die politishe Religiositât des Mittelalters und die Entstehllung des Moskauer Staates // Sacculum. Bd. 2.1951. H. 3; Kologrivov J. Essai sur la sainteté en Russie. Bruges, 1953.
129 Или, в более широком плане, – в борьбе с ностальгией, по глубинным, отсеченным христианством, универсальным магическо-мифологическим пластам истории, ревнители которых всегда пытались придать им роль не только идейно-мировоззренческого, но и эпистемологическото катализатора, сцепного рычага между самыми различными механизмами «производства смысла». Доселе являвшие себя, вследствие конфессиональной маркировки, как замкнутые структуры, они лишь благодаря реставрации Язычества – со свойственной ему тенденцией к уходу от бинарности в рассмотрении универсума – могли отказаться от привнесенного теизмом пафоса священной войны против «врагов зримых и незримых», за дело Единого Бога.
130 Где особенно отличился миссионерским пылом Стефан Храпо (вторая половина XIV в.), основатель Пермской епархии. Христианизация нерусского населения часто встречала упорное сопротивление, выпивавшееся даже в убийства миссионеров. Так, в 1455 г. был убит «священноепископ Пиритим от безбожных Вогуличъ» (ПСРЛ. T. XXV. С. 273). О Стефане Пермском – личности весьма незаурядной – см.: Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М.—Л., 1958. С. 80–90. О христианизации – притом нередко в борьбе с исламским влиянием – Поволжья и Приуралья см.: Дмитриева В.Д. Распространение христианства и чувашские народные массы в период феодализма (середина XVI в. – 1861 г.) // Труды Научно-исследовательского института языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Чувашской АССР. Вып. 86. Чебоксары, 1978. С. 81–119; Кудряшов Г.Е. Православная христианизация нерусских народов (на примере Среднего Поволжья и Приуралья) // Вопросы научного атеизма. М., 1980. Вып. 25. С. 151–169.
131 Здесь миссионерскои деятельностью занималась Саранская епархия. Интересно, что в мордовской земле в начала XV в. уже существовала православная церковь святого Николы, которую поставил некий «бесерменин Хази баба» (Там же).
132 Сахаров А.М. Религия и церковь // Очерки русской культуры XIII–XV веков. Ч. 2. С. 51.
133 И эти, и множество иных фактов опровергают мнение Н.Бердяева о том, что «Московский период был… наиболее азиатско-татарским по своему типу…» (Бердяев Н. Русская идея. Париж, YMCA Press, 1946. С. 7, 9, 11). Как справедливо заметил N. Andreyev (Studies in Muscovy. Western Influence and Byzantine Inheritance. II. P. 70), Бердяев вообще «обладал малым чувством историчности». К сказанному надо бы добавить, что противостояние православно-русского социума мусульмано-татарскому все же в значительной мере можно толковать и как (очень древний по генезису) конфликт Земледельца и Номада – благо в земледельческих обществах ислам мало приспособлен для выражения идеологической связи с Землей (см.: Triming-hamJ.C. The Influence of Islam upon Africa. 2nd ed. L.—N.Y. P. 81).
134 И значит, добиваться – посредством речевого общения, письменности (а ведь летописание находилось под сильным влиянием церкви, а в большинстве случаев – и непосредственно в ее руках) или иных видов коммуникации – мобилизации и фокусировки, феноменологически многообразного сознания массовой аудитории в строго заданном направлении, его своеобразной «гипнотизации».
135 Так, в «Слово кратко…» – одном из выдающихся произведений анти-еретической литературы, родившемся в 90-е годы XV в. в кружке, группировавшемся вокруг Новгородского архиепископа Геннадия, утверждалось даже, что Царьград пал якобы из-за «сребролюбия» его царей, отнимавших «благая церковная» (цит. по.: Лурье Я.С. Идеологическая борьба… С. 245).
136 См.: Сахаров А.М. Религия и церковь // Очерки русской культуры XIII–XV веков. Ч. 2. С. 64–68.
137 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.—Л., 1950. С. 75
138 Там же.
139 ПСРЛ. T. II. С. 274.
140 Надо при этом учитывать, что во второй половине XV в. русское летописание пережило важную эволюцию. Прежде на Руси существовало летописание нескольких великокняжеских центров; митрополит всея Руси имел свою общерусскую летопись, независимую от великокняжеской. Летописи играли роль официальных документов, на которые могли ссылаться спорившие между собой великие князья (например, при обращении к хану Золотой Орды). Теперь почва для существования таких противостоящих друг другу летописей-документов исчезла (Лурье Я.С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV – начала XVI века. М.—Л., 1960. С. 58; см. также: Приселков М.Д. История русского летописания. Л., 1940. С. 162–164, 176).
