ВАЛЕРИЙ ШУМИЛОВ - ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье.
– Не буду придумывать ничего нового, пойду по стопам предшественников, раз уж вы сами вспомнили лукавых французишек. Понятно, что мои санкюлоты оказались ничем не хуже ни французских, ни наших русских: переименовали Дворец Трех Толстяков в Дворец Равенства, Дворцовый парк – в Парк Равенства, улицу Тени, где жил доктор Гаспар -
в улицу Света, Площадь Звезды так и осталась Площадью Звезды (ну, разве что, может быть, ее переименовали в Площадь Пятиконечной Звезды), зато Площадь Суда теперь стала называться Площадью Революции (удивительно, «редкое» название – у нас в каждом городе есть площадь с таким именем!). При старом порядке здесь стояло десять плах, новый порядок ограничился одной – гильотиной…
Предназначенной для бывших «толстяков и обжор», то есть тамошних «врагов народа». Каких, в частности? – Олеша на мгновение запнулся: – Ну, например, голов лишились капитан дворцовой стражи граф Бонавентура, государственный канцлер Трех Толстяков, другие члены Государственного совета, в том числе и министр народного просвещения (за него заступался доктор Гаспар, но безуспешно), бывший воспитатель наследника Тутти (сам экс-наследник даже не узнал об этом). Три Толстяка, к величайшему огорчению всего народа, до казни не дожили. Вскоре после своего заточения они погибли в своей клетке, «заеденные вшами», как писала революционная пресса, или попросту заморенные голодом и плохим обращением. В точности так же, как кончил предводитель восставших сицилийских рабов Евн
в Древнем Риме или предводитель гаитянских рабов-негров Туссен-Лювертюр.
Впрочем, далеко не все «бывшие» пошли на плаху. Нашлось много приспособленцев и перебежчиков. Так, те гвардейцы Трех Толстяков, которые примкнули к восставшим еще до победы революции, образовали ядро революционной гвардии, ее командиром стал бесстрашный капитан Цереп, которому все равно какому режиму было служить. Учитель танцев Раздватрис теперь занимался шагистикой и разучивал со своими учениками революционные марши. Бывшему продавцу воздушных шаров повезло еще больше – за его помощь в деле «куклы наследника Тутти» (помог же ведь он Тибулу раскрыть секрет подземного хода!) он даже был назначен крупным революционным чиновником.
Что дальше? Естественно, внутренние смуты, гражданская война и интервенция. Нужды населения из-за расплывчатой социальной программы удовлетворить не удается. Страну лихорадит. Народ недоволен. Террор против врагов приходится усиливать с каждым днем. Разногласия в Революционном Государственном совете нарастают. Власть шатается. Во весь рост встает вопрос о диктаторе. Им может стать либо Тибул, либо Просперо – самые популярные вожди.
Тибула поддерживает почти такой же популярный в народе доктор Гаспар Арнери и фактическое знамя всех тайных «монархистов», то есть всех тех, кто желал бы возвращения старого порядка, бывший наследник Тутти. Просперо тут же выдвигает против своего друга и соперника обвинение в реставрации: Тутти – законный наследник, Суок – его сестра, Тибул вполне может стать через нее регентом… Забыл-забыл оружейник, как спасся из подземелий лишь благодаря бывшей танцовщице…
На плаху идет все больше людей. После явных «бывших» настает очередь «бывших» из перебежчиков»: казнен Цереп, казнен бывший продавец воздушных шаров. Обвинения этим людям выдвигаются «не пустяшные»! Арестованного Раздватриса справедливо обвиняют в том, что он пытался пронести сломанную куклу наследника во дворец и тем помешать Суок освободить Просперо! На плаху его! Казнят гвардейца Вурма (помощника Церепа) и смотрителя зверинца (уже как смотрителя «революционного зверинца»!) за то, что они принимали участие в преследовании Просперо в ночь побега. Казнят циркового силача Лапитупа и заодно всех его напарников (в том числе испанца и директора балагана) как личных врагов революционного вождя Тибула. И наоборот, революционные судьи все больше начинают интересоваться связями бывшего гимнаста с представителями «бывших» сословий. В том числе
с такой одиозной личностью, как наследник «Трех Толстяков»!
Словом, чтобы спастись самому (и спасти Революцию!) Тибулу приходится пожертвовать привязанностями своей бывшей напарницы по балаганчику «дядюшки Бризака» Суок. Позднее приходится уничтожить и обезумевшую от горя Суок, ибо все-таки она была сестрой самого «наследника Толстых тиранов»! Возможно, что и брата и сестру убирают не публично, а тайно, так сказать, «втихую», но разоблачать покойного «наследника» приходится уже «громко»!
Понятно, что за танцовщицу Суок вступается все еще находящийся на свободе доктор Гаспар Арнери. Он все решительнее выступает против казней, что наводит на мысль, что он, как «бывший», тоже неисправим. Поэтому революционный суд приговаривает к смерти также и беднягу доктора. Арнери вовремя успевает принять яд из своих известных пробирок и, прежде чем умереть, поджигает собственный дом-лабораторию. Тетушка Ганимед пропадает без вести, дом доктора со всеми его неопубликованными сочинениями и открытиями сгорает дотла, и народ революционной столицы распевает:
Как построить в небо мост,
Дух свой зашвырнуть до звезд,
А из тела сделать пар –
Знал покойный наш Гаспар…
После гибели столь популярного «народного доктора» наступает развязка. Просперо и его сторонники своими руками избавили Тибула от неудобных, хотя, наверное, и очень сердечных, связей. Но что делать: вожди не могут иметь прошлого, даже прошлого «балаганчика дядюшки Бризака», – интересно бы узнать, куда подевался старый клоун Август, наверное, тоже как-то незаметно угодил под топор? И теперь гибкий канатоходец Тибул может переиграть ретивого, но чересчур грубого Просперо. Бывший оружейник, бывший вождь революции, бывший политзаключенный старого режима, член Революционного Государственного совета Просперо арестован Тибулом, осужден и публично казнен за попытку вернуть к власти «толстяков и обжор» и самому стать «главным толстяком»! Тибул объявлен первым лицом государства (его официальный титул должен был бы звучать, как мне кажется, как «первый гражданин», хотя, быть может, даже как и «первый бедняк»! – хм!). На страну опускается ночь военной диктатуры бывшего клоуна и гимнаста…
Что было дальше – покрыто мраком. Даже для меня. Была ли диктатура Тибула временной и ее быстро, как это бывает в таких случаях, сменила диктатура какого-нибудь выскочки-генерала, а сам бывший канатоходец был казнен? Или все-таки ему удалось еще долго бегать по «канату революции» над Площадью Пятиконечной Звезды? Вернулись ли вновь к власти «толстяки и обжоры» после двадцати лет непрерывных войн? Не знаю. Знаю только, что и в моей сказке наверняка начал со временем действовать тот непреложный «сатурновский» закон всех «революций – революции пожирают своих детей… А закон, как говорится, есть закон, плох он или…
Собеседник Олеши позволил, наконец, выразить свое негодование:
– Но есть еще и законы литературы, Юрий Карлович! А благодаря какому литературному закону вы смогли бы превратить светлые образы-символы вашей замечательной сказки Тибула и Проспера (а они ведь не более чем символы, олицетворяющие восставший народ!), которые для миллионов советских детей навсегда останутся героями, в их противоположность – опереточных злодеев из третьесортной драмы? Это было бы насилием и над текстом и над автором… Так что уж лучше, как автор, забудьте навсегда о вашем ненаписанном и неудачном продолжении и идите домой спать…
Но Олеша, не давая себя увести, склонившись над столом, мотал своей седой сальной гривой и упрямо повторял одну и ту же фразу:
– Я был бы не прав, если бы не был прав… Боги… боги жаждут…
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
«ИГРА» МАЛЬЧИКА ШАРЛЯ
– Не знаешь, кто такой был Наполеон Бонапарт? Да он весь мир завоевал, людей сколько переколотил, – как его не знать?…
На этот раз Тоби понял, о ком идет речь, и радостно закивал старой головой. Без сомнения, добрые джентльмены имеют в виду великого, грозного раджу Сири-Три-Бувана, джангди царства Менанкабау, который покорил радшанов, лампонов, баттаков, даяков, сунданезов, манкасаров, бугисов и альфуров, умиротворил малайские земли и ввел культ крокодила. Но этот знаменитый человек давно умер.
М. Алданов. Святая Елена, маленький остров– Молодой человек, знаю, вы считаете мою пьесу о лорде Рутвене неудачным переложением рассказа доктора Полидори, между тем ваш собственный персонаж – псевдовампир «Ганс Исландец», из мести пьющий кровь своих жертв из черепа, – фантастичен до неправдоподобия, – снисходительно улыбаясь, заявил популярному поэту-романтику Виктору Гюго известный драматург Шарль Нодье после выхода в свет его первого романа. – Верно и то, что талант у вас большой, только, умоляю вас, не тратьте его на пустяки. Хотя суть дела вы поняли правильно: пришельцы не от мира сего совсем не обязательно должны быть выходцами с того света. Тот же лорд Рутвен в первом рассказе на эту тему есть, по общепринятому мнению, не кто иной, как английский лорд Байрон: хромой красавец в черных одеждах и с печатью рока на бледном челе. – Вы слышали, кстати, трагическое известие о его смерти в Греции, пришедшее позавчера? – Так вот, Полидори было с кого писать прототип – они вместе с покойным лордом немало времени провели на вилле Диодати у Женевского озера. А в основу моей пьесы об этом романтическом герое зла, – первой пьесы о вампирах в мире, заметьте! [121] – положены воспоминания о совсем другом персонаже. Мне,
