Николай Иванов - Операцию «Шторм» начать раньше…
— Ну, что скажете? — возвращаясь вечером в резиденцию, спросил Трояновский. Он выглядел усталым. Да что выглядел — так оно и было на самом деле. Руки его недвижимо лежали на коленях, плечи были опущены, он не поворачивал головы и не реагировал на проносящиеся мимо машины.
— Думаю, ничего страшного. По крайней мере, партия не проиграна, — искренне поделился впечатлениями Харламов.
— Но и не выиграна. Надо подготовиться к завтрашнему дню. Займитесь-ка, пожалуйста, своим вторым любимым делом — просмотрите подшивки газет за последний два года: что писали об Афганистане и в каких красках. Надо их подловить на их же высказываниях.
— Добро. Макгенри будет выступать, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Михаил Аверкиевич.
— Завтра первым.
— Из наших кто? — Харламов имел в виду представителей социалистических стран. На развивающиеся страны надежды практически не было. Как однажды выразился господин Табмен из Либерии, «когда сражаются слоны, гибнет трава». А то, что на заседании идет борьба блока НАТО и Варшавского Договора, всем яснее ясного.
— Венгрия. Холлаи уже подходил.
— А чехи? Вьетнам?
— Холлаи хочет выступить в первой половине дня. Затем, если обсуждение не закончим, а мы точно не закончим, выступят Флорин, Гулинский и Ха Ван Лау. Боюсь, как бы Ван Лау не начал сводить счеты с Чэнь Чу. Он сказал, что в его выступлении околичностей не будет, он прямо заявит: именно потому, что Пекин и США теряют в связи с Афганистаном в этом регионе свои козыри, и теряют их безвозвратно, они и подняли весь этот шум и гам. А вы завтра все же побудьте на связи, хорошо?
«Все еще надеется, — подумал Михаил Аверкиевич, устраиваясь удобнее на сиденье — и в самом деле усталость обволакивала все тело. — Корреспонденты уже передают информацию о сегодняшнем дне, должны же в МИД почувствовать, что мы не на курорте здесь».
…Но ни на следующий, ни на третий день работы Совета больше того, что уже знала советская делегация из различных источников, Москва не сообщала. Спасибо Макгенри, он разложил ввод войск по часам, и хоть что-то прояснилось. Значит, ЦРУ не дремало. Что же наши?
Седьмого января Совет Безопасности принял решение голосовать по повестке дня. Трояновский в последний раз подчеркнул, что 51-я статья Устава не дает права государствам на индивидуальную или коллективную самооборону, она лишь подтверждает это право. При голосовании он и Флорин подняли руки против принятия резолюции, осуждающей ввод войск и требующей немедленного вывода ограниченного контингента с территории ДРА. Сработало право вето, и Советский Союз, можно сказать, на законном основании мог теперь держать войска в Афганистане.
Однако ни Трояновский, ни Харламов не сомневались, что афганский вопрос на этом не будет закрыт. То, что его вынесут на рассмотрение Генеральной Ассамблеи, чтобы уязвить СССР хотя бы морально, — в этом сомневаться не приходилось, и единственное, чего приходилось ждать, — это даты обсуждения.
Но прошло 7 января, заканчивалось восьмое число, а сообщений о заседании Генассамблеи все не поступало. Трояновский, не выдержав, подошел к канадцу, спросил вроде бы шуткой:
— Что-то вы задерживаетесь, пора вроде бы… — Олег Александрович не смог подобрать слова: то ли в атаку, то ли на растерзание, но господин Бартон понял. Дотронулся до плеча:
— Можно анекдот? Собрались однажды на совет мыши и стали думать, почему им так плохо, неспокойно живется. И пришли к естественному выводу, что все их беды — от кота. Постановили, что кота надо вязать. Но вот кому вязать — все боятся. — Господин Бартон посмотрел на советского посла и, убедившись, что Трояновский прекрасно понял его английскую речь, отошел.
«Значит, ищут смелых. Кого же найдут?» — Олег Александрович стал пристальнее всматриваться в лица встречавшихся послов. В знак приветствия все кивали головой, здоровались, никто не переходил на другую сторону, не отводил взгляда. Значит, особого рвения выступить инициатором созыва Генассамблеи нет. Может, и не соберут? Нет-нет, этим себя тешить не стоит.
И 9 января вечером, в 19.30, Лепретт созвал совещание Совета Безопасности.
— Я хочу представить документ, в котором содержится текст проекта резолюции, представленной Мексикой и Филиппинами.
Значит, Мексика и Филиппины. Нашлись, которые не боятся кота. Или которых просто заставили идти вязать кота.
— Делегация моей страны весьма сожалеет о том, что она выступила с этой инициативой, — первое, что сделал, это покаялся представитель Филиппин.
Что Мексика?
— Мы опасаемся движения вспять, поэтому просим созвать срочную специальную сессию для рассмотрения вопроса об Афганистане.
Не густо. Впрочем, все уже выговорились за три дня. Но последнее слово Трояновский все же решил оставить за собой.
— Как известно, правительство ДРА заявило свой решительный протест против какого-либо рассмотрения в ООН этой мелочной американо-китайской кляузы и требует покончить с этим недопустимым вмешательством во внутренние дела Афганистана. — Олег Александрович, забыв, что накануне сам опасался за несдержанность вьетнамца, сказал это резко, с вызовом.
— Голосуем. — Жак Лепретт выдержал некоторую паузу после Трояновского и вернулся к роли председателя. — Кто за то, чтобы передать вопрос по Афганистану на рассмотрение Генеральной Ассамблеи?
Здесь право вето уже не действовало, и процедура голосования повторилась: СССР и ГДР против. Правда, воздержалась Замбия.
— И то хлеб, — сказал Михаил Аверкиевич, когда разбирали с Трояновским прошедший день.
А наутро, перед началом Генассамблеи, к нему подошел Сахак.
— Мне предложили освободить квартиру, — отводя взгляд, словно это он был виноват в том, что не может противостоять закулисной игре США, сообщил Бисмеллах. Значит, молчание афганца не устроило американцев. Травля началась, она всегда начинается с выселения из квартиры, и не надо сто лет жить в Америке, чтобы понять, кто здесь проиграет. — Я хотел бы попросить: пусть Москва даст разрешение приехать мне с семьей в СССР. Я хочу там переждать все… это.
Посол никак не назвал ввод войск в свою страну, он никак не прокомментировал события, которые происходят на его родине. Или не хочет обидеть, или до конца так и не определился в своем отношении к ним? Да и кто определился? Если честно, то все, что происходит в ООН, — это не забота о народе Афганистана, именем которого прикрываются все выступающие, это продолжение той политики, которая проводится странами, это в конечном итоге сведение счетов и проталкивание своих интересов. «Когда дерутся слоны, гибнет трава»…
— Хорошо, я сегодня же передам вашу просьбу.
Через два дня — небывало короткий срок для Москвы — пришло разрешение Бисмеллаху Сахаку приехать с семьей в СССР. Харламов, боясь провокаций, проводил афганского посла до самолета. Обнялись. И Михаил Аверкиевич вдруг увидел на глазах у Сахака слезы. И понял, что тот прощается не с работой, не с Нью-Йорком, — он прощается с чем-то большим. Он вступал в новую, неведомую ему жизнь и четко знал, что граница этого нового проходит по этому аэродрому в эту минуту…
Необходимое послесловие. Семья Сахака поселилась в Воронеже, а приехавший на место Бисмеллаха в ООН Фарак переметнулся к американцам уже через полтора месяца. Харламов, через год тоже вернувшийся в Союз, некоторое время поработал в Госкомиздате. Выйдя на пенсию, серьезно взялся за дневники. Но однажды, когда лежал на обследовании в больнице, они исчезли из его тумбочки. Взялся было за их восстановление, но смерть прервала работу…
Олег Александрович Трояновский получил-таки назначение в Китай. При его непосредственном участии готовились поездка М. С. Горбачева в КНР и ответный визит в Москву Ли Пэна — железный занавес между двумя великими странами был раздвинут. Вскоре после этих визитов фамилия Олега Александровича промелькнет в списках награжденных орденом Трудового Красного Знамени.
Вопрос по Афганистану поднимался практически на каждой сессии Генеральной Ассамблеи — вплоть до вывода наших войск. Число противников ввода постоянно колебалось, но ниже ста никогда не опускалось. И хотя Трояновский в свой приезд в Москву летом 1980 года скажет Громыко, что мы проиграли Афганистан в первую очередь пропагандистски, министр иностранных дел не согласится с этим утверждением и заявит, что Москва все делала правильно.
А. Н. Шевченко, до побега три года работавший на ЦРУ, все же напишет книгу «Разрыв с Москвой», потом выступит в советской прессе: «Я не хочу, чтобы меня считали иудой». Свое предательство станет оправдывать тем, что таким образом якобы боролся с «тоталитарным режимом» в СССР: мол, после его побега А. А. Громыко, В. В. Кузнецов и другие высокопоставленные лица в советском руководстве будут сняты со своих постов, наступит политический кризис и… к власти придет демократия. В период перестройки таких радетелей за народ отыщется немало. Сам же «борец за демократию» устроится в конце концов преподавать курс внешней политики СССР в Гарвардском университете.
