Жорж Садуль - Всеобщая история кино. Том 2 (Кино становится искусством 1909-1914)
Маленький Чарлз обожал свою мать, которая в мюзик-холле была превосходной имитаторшей, а потом пользовалась своим талантом лишь для того, чтобы забавлять собственных детей. Впоследствии Чаплин писал о ней:
«Не знаю, вышел ли бы из меня актер пантомимы, не будь моей матери. Это самая изумительная мимистка из всех, каких мне приходилось видеть. Она часто целые часы проводила у окна, глядя на улицу и воспроизводя жестами, глазами, выражением своего лица все, что там происходило, ни на мгновенье не останавливаясь.
И вот, глядя на свою мать, я научился не только выражать чувства при помощи рук и лица, но и изучать людей. Она была необычайно наблюдательна. Так, например, увидев, что Билл Смит выходит утром на улицу, она говорила: «Вон идет Билл Смит. Он волочит ноги, и башмаки у него не почищены. Как видно, он очень зол. Держу пари, что он подрался с женой и ушел без завтрака. А вот и доказательство: он вошел в закусочную выпить кофе с булочкой…».
И я неизменно вскоре узнавал, что Билл Смит действительно подрался с женой. Это умение матери наблюдать людей было самым ценным, чему она меня научила, потому что таким способом я узнал, что кажется людям смешным».
Семейство Чаплинов жило тогда в бедном квартале Ламбет на правом берегу Темзы. Чарли любил бродить по Ламбет-уоку, тому самому бульвару, от которого произошло название знаменитого танца. Некоторое время Чарли работал учеником у парикмахера. Часть своего досуга он проводил на благотворительных вечерах, где демонстрировали картины при помощи волшебного фонаря. За пенни он имел право получить в придачу к спектаклю чашку кофе с куском пирога. Он пытался стать акробатом, но, после того как упал и расшибся, отказался от этого намерения. Однако вскоре Чарли повезло: когда ему исполнилось 11 лет, его вместе с братом Сиднеем приняли в разъездную труппу, игравшую «Шерлока Холмса» Конан-Дойля. Позднее труппа выступала даже в Лондоне в «Театре принца Йоркского», где пьеса не сходила со сцены год и два месяца. Чарли играл в ней грума Билли.
В ту пору Сиднею Чаплину посчастливилось попасть к Карно — директору знаменитой труппы «Безмолвные птицы», исполнявшей пантомимы; в этом театре сохранилось искусство жеста и его лучшие традиции, особенно богатые и развитые в Англии. Несколько позднее Карно по просьбе Сиднея принял в труппу и его младшего брата, которому было тогда 17 лет (1906).
«Однажды, — рассказывал впоследствии Фред Карно, — Сид привел с собою тщедушного, бледного и печального юношу. Должен признаться, что в первую минуту он показался мне слишком робким, чтобы из него мог выйти актер, особенно актер буффонады, которая была моей специальностью.
Но уже через одну-две недели его пребывания в труппе я дал ему роль в пантомиме «Футбольный матч». Чарли играл злого парня, который преследует вратаря и пытается споить его перед матчем. Это была полудраматическая роль, и я убедился в том, что Чаплин может не только ломать комедию, но и играть всерьез. Вскоре он получил в «Безмолвных птицах» роль пьяницы. За работу ему платили 3 фунта стерлингов в неделю».
«Безмолвные птицы» в течение 26 лет пользовались успехом в Англии и девять лет в США. Основатель театра Фред Карно рассказывает о происхождении своей труппы:
«Сначала мой спектакль назывался «Дважды в ночь». В те времена в Лондоне существовало нечто вроде клуба комедиантов под названием «Водяные крысы». Их королем был Дан Лено — Маленький Тич. Джо О'Гортмен. Юджин Стреттон, Литл Пол Мартинетти и Джо Элвин составляли его труппу, которая играла перед персидским шахом в «Лондон-павильоне»[293]. Меня вдохновил этот спектакль. В нем уже было зерно той великой идеи, из которой родились мои «Безмолвные птицы»…
В то время в Англии существовали строгие ограничения для мюзик-холла и мы не имели нрава вводить в пьесы диалоги, исполнявшиеся свыше 20 минут. Наверное, именно поэтому из моей труппы вышло столько киноактеров»[294].
Юный Чарлз Чаплин прошел школу в труппе Фреда Карно. Он сам заявил в интервью для «Пикчер мэгезин», опубликованном в 1929 году, что очень многим обязан «Безмолвным птицам» и английской пантомиме:
«В спектаклях Карно соблюдались традиции пантомимы: акробатика сочеталась с клоунадой, трагическое с жизнерадостным смехом, печальные сюжеты с веселыми скетчами, танцами и жонглированием; все это делало английского комика непревзойденным мастером.
На сцене выступали похитители велосипедов, бильярдные игроки, возвращающиеся домой пьяницы; показывались уроки бокса за кулисами мюзик-холла, иллюзионисты, которым не удаются их фокусы, певцы, которые пытаются петь и не могут издать ни одного звука.
Все эти трюки проделывались с полной невозмутимостью, что неизменно вызывало смех. Каждый прием бил в цель, как кулан хорошего боксера. Каждый актерский маневр разил зрителя, словно пушечный выстрел. Лучшей школы для актера экрана нельзя было придумать, ибо природа кино — это безмолвие…»[295].
Наибольшим успехом Чаплина была «Ночь в английском клубе» — номер, исполнявшийся им в Париже в «Фоли-Бержер», «Олимпии» и «Сигале» (1910). Тогда его специальностью были роли пьяниц.
В 1910 году Чаплин чуть не попал к американцу Любину, представитель которого подыскивал комика в Лондоне. Но вместо Чаплина пригласили Чарли Ривса. В 1911 году труппа Карно несколько месяцев гастролировала в США. Спутником Чаплина во время этих гастролей был молодой Стен Лоурел — будущий партнер толстяка Оливера Харди…
В 1911 году труппа Карно вернулась в Англию, а 30 ноября 1913 года снова отправилась в США. Навстречу славе плыл юноша с густыми вьющимися волосами, хорошо сложенный, но небольшого роста. Товарищи считали его молчаливым дичком, у которого замкнутость иногда сменялась бурным оживлением. Он следил за своей внешностью, хорошо одевался и любил носить широкий черный галстук, в котором, по его мнению, он походил на француза. Бедность прежних лет приучила его к расчетливости. Он мало бывал в обществе, курил только изредка и никогда не пил — ведь вино погубило его отца. Каждую неделю он откладывал в банк часть своего заработка. Он, конечно, помогал матери, которая подолгу находилась в состоянии невменяемости. Чарлз Чаплин самоучкой приобрел кое-какие познания, он интересовался медициной, изучал Шекспира и увлекался философией Шопенгауэра. Считается, что в ту пору он был под сильным влиянием идей социализма.
В сентябре 1913 года труппа Карно выступала в нью-йоркском мюзик-холле «Виктория Гаммерштейн-тиэтр». Первый спектакль труппы в США — «Ночь в тайном английском обществе» — был полнейшим провалом; но затем актеры добились настоящего успеха, поставив старые пантомимы из своего репертуара, в частности «Вечер в мюзик-холле», в котором главную роль играл Чаплин.
В числе посетителей «Гаммерштейна» был Чарлз Кессель, патрон Мак Сеннетта, охотившийся за молодыми талантами для своей фирмы «Кистоун». Во время антракта бизнесмен представился молодому англичанину и предложил поступить в его труппу с окладом 75 долларов в неделю, иначе говоря, в четыре-пять раз больше того, что Чаплин получал у Карно. Однако Чаплин не поддался искушению, даже когда Кессель увеличил гонорар до 100 долларов. Актер работал у Карно больше пяти лет, и этот театр обеспечивал его существование. Итак, Чарлз Чаплин продолжал свое турне. В Филадельфии его настигла телеграмма от Кесселя на имя Чарлза Чэпмена (!) с предложением оклада в 150 долларов. Чаплин принял условия контракта. В декабре 1913 года он последний раз играл с труппой Карно в Лос-Анжелосе, где и распрощался с товарищами. Стен Лоурел, который обычно был его дублером, заменил Чарлза при распределении ролей, и молодой Чаплин отправился в маленькую киностудию «Кистоуна». Он уже раньше подумывал о кино. Так, в 1912 году в Джерси он собирался вместе с Альфредом Ривсом купить киноаппарат и на собственные средства снимать фильмы.
Чаплина глубоко разочаровал прием, оказанный ему в «Кистоуне». Никто его не ожидал и, возможно, там даже отнеслись неодобрительно к тому, что патрон пригласил неизвестного актера, не предупредив Сеннетта.
«У меня не было никаких знакомых в Лос-Анжелосе, — рассказывал Чаплин Роберу Флоре[296], — и я с невероятным трудом отыскал студию Сеннетта, так как Голливуд в то время был глухой дырой.
Я явился утром, чтобы увидеть Сеннетта, но не застал его, и Фред Мейс, который был, по-видимому, осведомлен несколько лучше других, сказал: «Это английский комик, который будет играть вместе с нами». Прождав Сеннетта больше часа, я ушел…
Но и после обеда я никак не мог найти «босса». Я спрашивал о нем в бюро — он находился в студии. Я отправился в студию — он отбыл в бюро. Из бюро я вернулся в студию — он уехал вместе с труппой. «Ну что ж, подумал я, приду снова завтра». Но в тот же вечер я отправился в маленький мюзик-холл вместе со служащим компании Сеннетта, и тот мне сказал: «Патрон сидит за вашей спиной…». Я ему представился: «На вид вы очень молоды, — сказал он мне, — не знаю, справитесь ли вы».
